Ц Ха, начальник! Пора бы и привыкнуть, который день ходишь! А светить не бу
ду, батарейки берегу. Между прочим, недешевое нынче удовольствие. И раз на
чальник Ц свой должен иметь! Там, перед тобой, еще одна труба проложена. Н
е споткнись.
Ц А, мать твою!…
Ц Ну вот, а я о чем? Тебя хоть предупреждай, хоть не предупреждай, один хрен
… Зажигалку не забыл?
Ц Да здесь, будь она!…
Турецкий, кряхтя и негромко ругаясь, поднимался с колен. И ведь снова вруб
ился в эту проклятую трубу, едва лбом не приложился о бетонный пол, засыпа
нный остатками арматуры и обломками кирпича.
Ц Это хорошо, Ц непонятно что одобрил Василий Васильевич Сукромкин Ц
майор милиции, старший оперуполномоченный, которого Вячеслав Иванович
Грязнов, начальник МУРа, выделил Турецкому для проведения операции в это
м проклятом подвале.
В тонкости операции Грязнов вдаваться не стал, просто спросил, достаточн
о ли будет одного опытного оперативника, после чего и приказал майору Су
кромкину прибыть в распоряжение Александра Борисовича Турецкого для в
ыполнения особо секретного задания.
А суть заключалась в том, что надо было приходить сюда, в этот подвал, таит
ься и ждать. У моря погоды.
Туго знающий свое дело, Сукромкин привык не рассуждать и потому прибывал
заранее. Осторожно забирался в подвал здания еще довоенной постройки, а
потому оборудованного в те, тридцатые, годы обширным захламленным, естес
твенно, бомбоубежищем, затем, изредка посвечивая себе фонариком, пробира
лся длинными катакомбами, которые в конечном счете приводили его сюда, п
од модерновое здание коммерческого банка «Атлант-универсал». Здесь он в
нимательно осматривался и наконец устраивался в ожидании опаздывающег
о следователя. И всякий раз происходило одно и то же, четвертый день, а точ
нее, четвертую ночь подряд.
Более трех десятков лет работая рядом с Грязновым в «убойном», как тогда
называли второй отдел МУРа, а после и под руководством Вячеслава Иванови
ча, Сукромкин конечно же знал Турецкого, когда тот только начинал. Да, прил
ично уже с тех пор годков-то пролетело! Считай, с начала восьмидесятых! Но
сегодня на плечах у Грязнова красовались генеральские погоны, у этого Ал
ександра Ц тоже, а вот Василь Васильич, из-за каких-то непонятных каприз
ов судьбы, все еще ходил в майорах. Ну и что, тоже ведь, как и у них, Ц одна зв
езда на погоне, разве что размером поменьше.
Ц Ну ты чего, Турецкий, доберешься наконец? Или тебе в самом деле посвети
ть? Ц Сукромкин, направив в сторону Турецкого свой фонарик, на миг включи
л его и высветил полусогнутую фигуру, зачем-то обнимающую обеими руками
бетонный столб. Ц Здесь я, Ц переходя на громкий шепот, позвал Сукромки
н. Ц Ну теперь-то хоть видишь?
Ц Вижу, Ц просипел и Турецкий, приближаясь к Василию Васильевичу. Ц Но
что-то я потерял ориентировку… Дверь где, справа? Ну-ка, включи, Василь Вас
ильич, еще разок!
Ц Нечего, понимаешь, батарейки без дела сажать! Ц строго возразил майор
. Ц Ты присядь-ка да помолчи, глаза-то и привыкнут. Не так и темно, как сперв
оначалу кажется… А эти твои… которые если пойдут, так, полагаю, вон там, по
дале, левее нас. Там и хлама поменьше. Табельное-то не забыл?
Ц Ну да, как же! Не к теще все-таки…
Ц Вот и давай сидеть снова… Ц тяжко вздохнул Василий Васильевич и замо
лчал.
Но Турецкий знал, что пауза будет недолгой. Помолчит Сукромкин, повздыха
ет да и затянет очередную из бесконечных своих муровских либо житейских
историй, которых у него было бессчетно. О прошлых женщинах вдруг отчего-т
о стал вспоминать майор, но по-хорошему, по-доброму. Без привычного циниз
ма. Возраст, наверное, взял уже свое: как-никак шесть полных десятков, толь
ко Славкиным умением грамотно отбиваться от назойливых педантов-кадро
виков, пожалуй, еще и держится на службе. Ну да, конечно, с опытными кадрами
всегда расставаться жаль, однако все равно однажды приходится. Вот и Сук
ромкина на воспоминания тянет, а это первый и самый верный признак старо
сти…
Ц Курить, понимаешь, охота, Ц снова вздохнул Василий Васильевич, Ц а не
льзя. Запах табачного дыма может выдать нас с головой. Некурящий ведь лег
ко его обнаруживает… А я чего спросил про зажигалку-то? С собой не беру, ко
гда на задание… Чтоб не дразнить себя Ц нету, ну и нету! А вот когда потом н
аружу выберемся, дай бог, вот тут бы… да. А ты, смотрю, что ли, бросил?
Ц Да какое там! Ц отмахнулся Турецкий. И подумал: как же, бросишь тут! Ирк
а с Нинкой ушли, оставили мужа и отца в одиночестве, стало быть, не выдержа
ли… На службе все Ц через пень-колоду… Подвал еще этот, глаза б его не вид
ели!
Ц А чего? Слыхал, поди, как говорят? Кто не курит и не пьет, тот здоровеньки
м умрет, верно? Ты вот мне честно скажи, Саша… Это ничего, что я с тобой попро
сту, по старой памяти?
Ц Да о чем речь, Василь Васильич! Мы ж за столько лет почти родными стали. А
в чем вопрос?
Ц Небось, говорю, хочешь здоровеньким помереть, Саша, а? Или как?
Ц Жалко здоровеньким-то, Василь Васильевич. Здоровым жить нужно. Радова
ться жизни, кайф ловить, как утверждают наши молодые коллеги. Уж они знают
в этом деле толк. А вот умирать Ц нет, я против.
Ц Да-а… Чего-то газом здесь пованивает. Не чуешь?
Ц Нет.
Ц А я вот чую… Старым своим носом. Потому и курить здесь нельзя. Не ровен ч
ас. Да и инструкция запрещает.
Ц Это какая ж инструкция, Василь Васильич?
Ц Здрасте вам! Да наша, муровская!… Ну и подвалы! Ох как я их ненавижу! А у ва
с, Саша, в Генеральной, ну, там, на Дмитровке, тоже подвалы имеются?
Ц А черт их знает, не интересовался. У нас же все-таки не Лубянка. И даже не
Петровка, тридцать восемь.
Ц Это ты про пыточные, что ль? Где их нет!… Ц Сукромкин помолчал, словно к
чему-то прислушиваясь, а потом снова заговорил, но гораздо тише и с долгим
и паузами: Ц Чего-то вспомнился вдруг Сенька-мокрушник… Был такой блатн
як-отрицала, ты вряд ли помнишь… Добрый малый был. Цветы комнатные на хазе
своей держал. А еще три кошечки у него жили. Мурка, конечно, Барсик и еще как
ой-то, забыл… К вышке его приговорили, а он сбежал. Очень у него это хорошо п
олучалось, он и сам ловкий был такой, проворный, как кошка. И вот так три раз
а, не поверишь, уходил. А в последний мы его в таком же вот подвале брали… Не
т, точно газом пахнет!…
Ц Да не чувствую я ничего, успокойся, Василь Васильич… А дальше что было?

Ц А чего? В Бутырке, в камере у себя, взял да и повесился. Как раз под Новый г
од. Уж теперь и не вспомню какой… Давно. Ему дружки вместе с гревом деньжат
подкинули, так он на все гроши у того же конвойного веревку купил. И мыла х
озяйственного. Здоровый кусок. А на нем только раскрытых пять мокрых дел
висело. И столько же Ц по подозрению. Вот, Саша, а ты говоришь: фикусы там вс
якие, гортензии, кактусы-мактусы… Все он, говорили, беспокоился о своих цв
еточках и кошечках. Даже марухе своей писал в записочках названия каких-
то специальных удобрений, которые тогда и достать-то можно было разве чт
о на черном рынке.
Ц А повесился почему? Может, не сам? Помог кто?
Ц Не-е, сам. Загрустил отчего-то. Ну ты ж понимаешь, Саша, они, блатные, все п
сихопаты. А эта маруха то ли изменила ему, то ли цветочки перестала полива
ть. Или, вполне возможно, кошек его разогнала. Разные тогда мнения были. Да
и плевать, в общем, кому какое дело? Все равно бы не жил он…
Ц Не жил, это точно, Ц подтвердил Турецкий. Ц А что маруха?
Ц Маруха-то? О-о! Это серьезное дело, Саша. Девка красивая была. Такая вся и
з себя Ц не дай боже! Прямо высший класс! Хоть в «Огонек» на обложку! А так-
то вообще она наша была, мы ее, еще когда он на воле бегал, завербовали. Майо
р Смагин был такой, не помнишь?
Ц Нет.
Ц Ну и правильно, это раньше тебя было. Ох чего он с ней вытворял! Любовниц
ей у него была… Здоровый такой мужик! Умный… Известный опер. Ему потом бла
тные особую казнь устроили. Ему и ей, обоим, стало быть… Даже вспоминать ст
рашно. Я тебе потом, если пожелаешь, расскажу. Только не здесь, не в темноте
… Вот же инструкция проклятая!
Ц Чего это ты?
Ц Да я все про курево… Понимаешь, если рот дымком не прополощу, прямо, каж
ется, подохнуть могу! Чего, не веришь? Да я после того сердечного приступа
только куревом и лечусь.
Ц У тебя что, сердечный приступ был? А почему я не знал? Когда?
Ц А еще прошлой весной, в апреле… Да ты, Саша, не бери в голову.
Ц Не понимаю, почему Грязнов ничего не сказал.
Ц Ну а если б сказал, так что? Ты бы меня на задание не взял? И все апрель. Хор
оший месяц, с одной стороны, теплый, травка из земли лезет. А мне постоянно
не везет именно в апреле. В позапрошлом году на мине подорвались. Возле Ат
агов, в Чечне. Вот так осколочек прошел, еще б чуточку… А Борьку Малышева…
Помнишь ведь Борьку-то?
Ц Не помню…
Ц Да должен был знать… Во-от, а в прошлом, значит, приступ. И так прихватил
о, ну, думаю, теперь-то уж точно Ц кранты! Даже завещание решил написать.
Ц Да ладно тебе! Ц улыбнулся в темноте Турецкий. Не такой уж и абсолютно
й, как казалось поначалу. Как-никак, а силуэт Василия Васильевича, прислон
ившегося к бетонному столбу спиной, он уже худо-бедно различал. Почти при
зрачный, рассеянный свет шел неизвестно откуда. А может, это он просто отр
ажался от побеленных бетонных стен подвала, и источник его был где-то в ст
ороне, куда не достигал глаз.
Ц Ты не улыбайся, Саша, Ц шутливо пригрозил пальцем Сукромкин. Ц Стал с
очинять, ей-богу, хоть и говорят, что это Ц дурная примета. Специально нот
ариуса вызвал. Представляешь, Турецкий! Нотариус Ц это в мои-то годы! При
ходит в палату… Да-а… Сама бабочка в полном, понимаешь, соку, спелая: ну тро
нь пальцем Ц так прямо соком и брызнет! Садится она рядом с моей койкой, а
я и пальцем пошевельнуть не могу, не то что там мысли какие! Эх, думаю, где мо
и семнадцать лет? Где мой черный пистолет? Помнишь, как там у Высоцкого? Гл
яжу на ее ножки, и все у меня, Саша, дрожит. Она авторучку сует, чтоб подпись
сделать на завещании, а я удержать ее не могу… Гляжу на ее ножки и совсем с
ебя не чую. Она мне: «Ставьте, Ц говорит, Ц свой автограф», а я все смотрю и
думаю: эх, милая, дал бы Господь сил, я б тебе сейчас такой автограф постави
л, что ты у меня тут до потолка бы прыгала! Переживаю я эти грешные свои, зна
чит, мысли, на нее гляжу и вдруг вижу, что она почему-то краснеть начинает! Б
удто краска в лицо ей хлынула! И коленками заерзала, а чулочки-то ее как за
скрипели!… Аж застонал я от проклятого своего бессилия…
Ц Ну, Василь Васильич! Ц восхитился Турецкий. Ц И ты это все, что называ
ется, на смертном одре?!
Ц А чего, разве ж не мужик был? Да-а… Ну дак как, думаю? Все теперь, полностью
опозорился перед красивой бабенкой-то! Хорошо еще, один в той палате лежа
л. Да вот она еще рядышком сидела и ножками сучила да глазенками своими бы
стрыми все по сторонам зыркала. А то ну прямо стыд, да и только! И тогда она,
Саша, Ц ты можешь мне не верить, но вот те крест, как на духу! Ц наклонилас
ь ко мне совсем близко и одними губами шепчет: «Что ж ты, мол, милый, помират
ь-то собираешься, когда тебе жить да жить? Тебе, Ц говорит, Ц долго еще на
с радовать!» А сама вдруг горячей своей ладошкой-то под одеяло мое шмыг! Т
уда-сюда, нашла-нащупала… А я, клянусь тебе, чувствую всем естеством, как ч
то-то во мне шевельнулось и приподнимается, силы то есть откуда-то берутс
я! Да. Словом, никакого тогда я ей автографа, само собой, так поставить и не с
мог, да она и не обиделась, что зря со мной время только потеряла. Поняла ж м
ое состояние. Сказала на прощание, что, по ее убеждению, нет у меня необход
имости составлять завещание. И ушла. Ладошкой своей ласковой помахала та
к и Ц покинула. А я с того самого дня резко на поправку пошел. Видишь? А ты г
оворишь!… Это она меня к жизни и повернула.
Ц Да я-то как раз ничего и не говорю. А после хоть встретились?
Ц Ну как же не встретиться? Нашел я ихнюю контору, зашел. При форме там, ну,
этих Ц цацках всяких. Она меня увидала и прямо засветилась вся. Расспраш
ивать стала, как то, другое. Про здоровье. Я говорю, что исключительно ее за
ботами ни на что не жалуюсь. А она мне: это как же надо понимать? Ну, я как бы с
тесняюсь, народу-то у них там много всякого, говорю, что неплохо бы встрет
иться, чтобы потолковать насчет здоровья, как? И по глазам ее вижу, что она
не против, но при всех стесняется. Сказала, чтоб подгреб часикам к семи.
Ц А здоровье что, в самом деле поправилось?
Ц Так вот я ж и говорю. В смысле Ц ей. Мол, проверить бы, как оно все складыв
ается, ее-то молитвами. Очень ей это понравилось. И пока тянулось рабочее
время, я к нашему с тобой дружку. Угадай с трех раз кто?
Ц Славка, что ли?
Ц Ну конечно, он, а кто же еще. Встреча у меня, Вячеслав, говорю, намечается.
Конспиративная. Так что, мол, желательно бы. Ну он посмеялся маленько. Толь
ко и спросил: кто? Я ему про нотариуса в двух словах и изложил. Забрал ключи
и Ц бегом. А он мне вдогонку: там, в холодильнике, если понадобится, так мож
но. Ну привез я ее, в холодильник залез, коньячку достал, водички, конфетки
там всякие… Словом, сам понимаешь Ц на скоростях. Как в ранней молодости.
Ах, думаю, грех совершаю, перед собственной старухой неудобно! Но дело-то
вишь какое получилось. Выпиваем мы маленько Ц исключительно для развяз
ности. Чтоб неловко себя не чувствовать, я ж ей, этой Леночке, в папаши годи
лся. А она, смотрю, ничего, свободно себя ведет. То-се! Выбрал я один момент, к
огда у нас все получилось отлично, и спрашиваю: «А почему ты так и не стала
завещание составлять? Разве только в моей подписи было дело? Я ж, Ц говор
ю, Ц знаю, что можно свидетелей пригласить, протокол соответствующий со
ставить». А она хохочет! «Как, Ц говорит, Ц в глаза твои заглянула, как ув
идела пламя в них, а после рукой проверила, так сразу и поняла, что ты лишне
е затеял.
1 2 3 4 5 6 7