Но куда ты поедешь? Что будешь делать?
– Сразу трудно ответить. Для начала мне хотелось бы найти тихое славное место и пожить там, бездельничая. Потом, когда соберусь с силами, подыщу себе какое-нибудь занятие.
– В какой области?
– Я же сказала! Сейчас – понятия не имею. Хотя нет. Я уже и сейчас знаю, чего не хочу делать. Ни за что не возьмусь за работу, которая требует руководить людьми, поддерживать их, стряпать на них и решать их проблемы.
– Ну, если исключить все это, мало что останется, – сухо заметил Джад.
– Вот и отлично, – обрадовалась она. – Чем меньше выбор, тем меньше надо решать. Джад, я понимаю, что необходимо хорошенько подумать. Но у меня будет масса времени. Лежа где-нибудь на песочке под ласковыми лучами солнца, я все обмозгую. Может, возьму с собой справочники: «Как правильно выбрать профессию» и еще что-нибудь в этом роде.
– Прекрасная мысль!
Он явно иронизировал. Не верил он во все ее планы. Он не верит, что я могу взять, сложить вещи и в самом деле уехать. Никто здесь не верит в это. Справившись с шоком, в который повергло их ее заявление, Кевин с Агатой попросту отмахнулись от дальнейшего обсуждения этого вопроса.
Неужели она такое ничтожество, что никому даже в голову не приходит, что она тоже может проявить самостоятельность и, если надо, постоять за себя?
Да, похоже, что так оно и есть.
Ее вдруг подхватила и понесла волна гнева, бодрящего, освежающего, сметающего обычно присущую ей осторожность. В азарте она даже забыла, что терпимость и мягкость Джада могут в любой момент смениться совсем другим настроением.
– Если хотите, я пришлю вам открытку. А если вам так интересно, что же я буду делать дальше, – вторую, когда выберу себе профессию.
Она резко вскочила с кресла, но прежде, чем ей удалось ускользнуть, Джад твердо сжал ее запястье.
– Видите ли, моя дорогая Кэти Донован, – начал он церемонно-светским тоном, – боюсь, что я все-таки недостаточно вслушался в ваши слова.
– Так… Вот тебе и проницательный мужчина, – пробормотала она себе под нос, пытаясь выдернуть руку.
– Ответьте мне: вы в самом деле хотите уехать?
– Да.
– И не собираетесь возвращаться?
– Не собираюсь.
– Вы навсегда расстаетесь с «Домом милосердия»?
– Точно угадано.
– А как же ваш дядя?
Кэти нахмурилась.
– Дядя? Скорее всего, охмурит еще одну дуру, которая тоже станет работать по пятнадцать часов в день, пребывая в полной уверенности, что ее же и облагодетельствовали. Нет уж, лить слезы о дядюшке я не буду.
– Понятно! А что будет с нами?
– С нами? – ошеломленно глянула на него Кэти. Конечно, этот вопрос можно было предугадать, но она до последней секунды не верила, что у него хватит дерзости задать его. – С нами… Мне как-то неловко говорить это вам, но «нас» просто не существует. Мы провели вместе один вечер, хорошо, два, если считать и сегодняшний. И мы один раз поцеловались. Бессмертный роман требует, думаю, несколько большего.
Она еще раз дернула руку – и он отпустил ее. Отойдя в дальний угол комнаты, Кэти сердито оглянулась через плечо: в сузившихся глазах горел вызов.
– И зря вы пытаетесь угрожать мне, – выпалила она. – У меня трое братьев, все трое верзилы почище вас. Так что меня вам не напугать: плевала я на ваши угрозы! Поймите, Джад, я испаряюсь. Ухожу в новую жизнь. Буду жить так, как хочу, а не по чьей-то указке. Здесь, в «Доме милосердия», я проработала два года. Теперь доведу до конца то, что необходимо, и распрощаюсь.
Джад оглядел ее, отмечая блеск глаз, горящие щеки, агрессивно прижатые к бокам кулачки. Дама его сердца явно рвалась в бой, провоцировала его на какую-нибудь яростную выходку, хотела превратить в ковбоя, укрощающего мустанга. Себя она довела до кипения, и ей нужна была разрядка. Судя по выражению лица, она, пожалуй, готова была ринуться в схватку и первой.
Лет десять назад он с готовностью принял бы вызов. Но теперь Джад стал мудрее. Кроме того, короткое время знакомства с Кэти показало ему, что она дипломат, человек, готовый идти на разумные компромиссы, – одним словом, сторонник бархатной перчатки, а не железного кулака. Опыта поведения в открытых баталиях у нее нет, она совершенно не понимает, что ее возбуждение – результат подскока адреналина в крови, что спад его неминуем и тогда она сразу окажется в полной прострации.
– Значит, вы собираетесь бросить все, что вам близко и дорого?
– Да!
– Без сожалений?
– Опять попали в очко!
– И я – часть вашей жизни, от которой вам тоже не терпится убежать?
– Вы не часть моей жизни, – с трудом выдохнула она сквозь стиснутые зубы. – Как вам это вдолбить? Мы почти незнакомы. Потому-то я и согласилась говорить с вами.
– Чтобы мы смогли познакомиться получше? – с готовностью подхватил Джад.
Господи, помоги мне! Из горла Кэти вырвался звук, похожий на клекот. С трудом овладев собой, она посмотрела на Джада и, четко артикулируя, произнесла:
– Нет. Я руководствовалась другой причиной. Я хотела объяснить вам, почему нам следует избегать любого необязательного общения. Вы следите за моей мыслью?
– Да, безусловно. – Вернувшись к дивану, Джад удобно уселся и приглашающе похлопал рукой по подушке рядом.
Стараясь не упустить нить, Кэти машинально послушалась, села, поджав ноги, в угол. Потом, хмуря брови и мрачно поглядывая на Джада, продолжила:
– Поймите наконец, раз мне осталось пробыть здесь всего несколько недель, абсурдно будет, если мы вдруг окажемся впутанными…
– В роман?
– В отношения, которые могут привести…
– К полному опустошению?
– К чувству потери и боли…
– То есть именно так, как я и сказал: к полному опустошению.
– Я предлагаю очень разумное решение, – упрямо и твердо продолжила Кэти. – В мире и так достаточно боли. Сознательно нарываться на нее – безумие.
– В мире много боли, говоришь? – Он нежно коснулся ее локтя. – А как же мы? Что ждет Джада и Кэти?
– То же, что и всех. Я не хочу боли ни для себя, ни для вас. Поэтому чем меньше мы будем встречаться, тем лучше.
– И ты действительно убеждена в этом?
Кэти разгладила на коленях юбку, помолчала и наконец закончила свою мысль:
– Очень важно, чтобы мы сохранили возможность обсуждать деловые вопросы. Сейчас, после нашей откровенной беседы, это должно получиться.
– После нашей беседы? Мы разве беседовали? Я выслушал твой монолог, вот и все.
Он позволил себе эту резкость, рассчитывая, что хорошее воспитание не позволит ей попросту выставить его за дверь.
– Простите. – Она изумленно взмахнула ресницами. – Вы еще что-то хотели сказать?
– Да, у меня есть кое-какие соображения.
– Прошу вас, я слушаю, – сопровождая слова приглашающим жестом, сказала Кэти.
– Скажите, вы по натуре игрок?
Он из-под полуопущенных век наблюдал, как она взвешивает его слова, стараясь угадать их подтекст и понять, чем они могут быть опасны. Увидел, что она приняла решение, и понял, каким оно будет.
– Нет, я не игрок, – ответила она наконец, отрицательно покачав головой.
– Жалко. – Поднявшись на ноги, Джад направился к выходу, но, уже взявшись за ручку двери, остановился. – А я как раз собирался предложить вам надежное пари.
– Что за пари? – не удержалась она от любопытства.
Он открыл дверь и шагнул за порог.
– Что вы не уедете навсегда из «Дома», мы с вами будем в одной упряжке, а наш роман запылает таким костром, что всем чертям в аду станет жарко.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Гордон! Можно вас на минутку?
– Конечно, Кэти.
Председатель общественного совета по надзору за порядком Гордон Кругер, кивнув, отошел от стола Агаты. Уравновешенный, подтянутый мужчина лет шестидесяти, он обычно ходил в аккуратном рабочем комбинезоне цвета хаки. Починить он мог все: от текущего крана до вышедшего из строя кондиционера. Благодаря ему и его команде, вымуштрованной словно армейская рота, техника на территории «Дома» всегда была в полной исправности. За Агатой он ухаживал методично, не делая никакого секрета из своей симпатии к ней.
Войдя в кабинет Кэти, Гордон плотно прикрыл за собой дверь, и этот спокойный жест сразу же вызвал в памяти образ гораздо более молодого, высокого, широкоплечего, полного энергии мужчины, который несколькими днями ранее закрыл за собой дверь ее дома. И хотя вопросительно-спокойное выражение лица Гордона ничем не напоминало холодную решимость, которая читалась тогда на лице Джордана, что-то в манерах этого невозмутимого человека напомнило ей о Джаде.
Конечно, после его реплики под занавес не вспоминать о нем было трудно. Первые часы ее просто трясло от негодования. Теперь это чувство сменилось гораздо более мучительным нервозным ожиданием: что дальше?
Больше всего выводили из равновесия его слова о романе, от которого «всем чертям в аду станет жарко». Мало того, что подобная перспектива устрашила бы многих измотанных и мечтающих лишь о покое женщин. В данном случае измотанная и мечтающая о покое женщина вообще не знала, что это такое – роман, и имела серьезное убеждение, что ее тусклый, лишенный радости брак дал ей опыт, необходимый для отношений, которые обещал дерзко-чувственный взгляд Джада. Конечно, беспокоиться обо всем этом стоит, только если ее интересует это обещание.
А оно ее не интересует.
– Я слушаю, Кэти. – Ровный голос Гордона вернул ее к действительности.
– Простите, Гордон. – Она рывком распахнула дверцу шкафчика. – Вот, это для вас.
– Как обычно? – невольно поморщился он.
– Да, – указала она на четыре бумажных мешка, по две бутылки в каждом.
– Как и раньше, по две штуки?
– По две, но чаще. За последние десять дней – трижды. Вы думаете, кто-то и в самом деле начинает спиваться?
– Не знаю, Кэти, – провел он рукой по редеющим волосам. – Представить себе не могу, чтобы кто-то решился поставить на карту все, что он здесь имеет, ради проклятой выпивки. Но как мне судить? У меня никогда не было пристрастия к спиртному. – Подняв бутылку за горлышко, он прочел надпись на этикетке. – Вино не дешевое. Чтобы напиться, его надо пить галлонами.
– Да, это хороший сорт. Я пила его. – Всего четыре дня назад. Именно это вино Джад принес вместе с китайскими блюдами. – Гордон, но кто же все-таки мог бы…
– Одному Богу ведомо, Кэти. Я целый день хожу по территории. Можно сказать, все у меня на виду. Но в подозрительном состоянии никогда никого не видел. А что там слышно о телевизионщиках? – круто сменил он тему. – Как поживает идея снять фильм «Великий эксперимент мечтателя»? – со смешком передразнил он предложенное продюсером название.
– Живет и здравствует, – энергично кивнула Кэти, – для них это – событие века. Если мой показ «Дома» журналистам пройдет удачно, они продадут куски отснятого материала более крупным компаниям. Если же фильм окажется удачным, Кевин пообещал не только купить его, но и поддержать студию очень приличной субсидией. Они появятся, – она глянула в календарь, – через три дня и еще через пару-тройку дней выдадут готовый фильм.
– Ну что ж, постараюсь, чтобы все было в ажуре и территория смотрелась как картинка.
– Да она и всегда так смотрится, – ласково сказала Кэти. – Вы замечательный работник, Гордон. Не знаю, что бы я делала без вас. И без Агаты. Ну а уж если мы заговорили об Агате, как продвигается ваша кампания?
– Медленно. Агата упирается на каждом шагу. Но рано или поздно она поймет, что мы не на улице, где каждый борется за себя и не на кого опереться. Я дождусь этого момента. Я терпеливый.
– Ну а уж в том, что я на вашей стороне, вы можете не сомневаться, – сказала Кэти, глядя, как он собирает мешки с бутылками.
– Агата говорит, вы грозитесь уехать, – сказал он, взявшись за ручку двери.
– Не грожусь, а уезжаю, – вздохнула Кэти.
– Ваш отъезд будет большой потерей для «Дома милосердия».
– Ничто не вечно, – пожала она плечами. – Приходит момент – и все мы снимаемся с места.
– Но пришел ли этот момент для вас? Подумайте хорошенько, Кэти. Вы принимаете очень серьезное решение.
– Спасибо вам за все, Гордон, – улыбнулась она сквозь слезы, в последние дни то и дело навертывающиеся на глаза. – Да! У меня к вам еще просьба. Когда здесь будут телевизионщики, вы не смогли бы немножко присмотреть за ситуацией, незаметно проверять помещения перед тем, как они туда зайдут? Я очень боюсь, как бы таинственный алкоголик не вздумал разыграть перед ними какой-нибудь спектакль. Например, выставить батарею бутылок или возникнуть в поле зрения, с трудом держась на ногах.
– Я уже подумал об этом, – озабоченно кивнул Гордон. – Не беспокойтесь, при каждом переходе я буду на десять шагов впереди группы.
– Кевин? – Кэти просунула голову в кабинет. – Мне нужно поговорить с тобой.
– Проходи.
Одного взгляда на дядюшку было достаточно, чтобы понять: он в размышлении. Спинка кресла опущена, ноги задраны на угол стола, глаза прикрыты.
– Хотелось бы знать, что это ты так тщательно обмозговываешь, – протянула она, располагаясь в кресле напротив.
– Зловещие планы и безумные проекты, – процедил он, едва шевельнув губами.
– Я так и предполагала. И сколько из них связано со мной?
– Кэти, радость моя, неужели ты думаешь… – приоткрыв глаза, укоризненно начал он.
– Да, я думаю. Ты всегда умудрялся заставлять меня участвовать в твоих планах и, по-моему, не собираешься от этого отказываться.
– Твои слова просто ранят.
– Вот уж нет, – усмехнулась Кэти. – Под мягким слоем ирландского шарма у тебя шкура носорога. Никакой нож не проткнет. Но все же попробуй понять: все новые начинания не для меня. Я и здесь-то едва справляюсь. Но кое-какие идеи у меня есть. Так что послушай, – она открыла блокнот, – что нам необходимо преобразовать до моего отъезда.
– В связи с твоим отъездом…
– Мы говорим не о моем отъезде, а о необходимых преобразованиях.
– Ты жесткая женщина, Кэти Донован.
– Увы, ты не прав: Жесткость – то, чего мне в высшей степени не хватает.
Лукавые огоньки разом исчезли из его глаз, ленивая поза сменилась на деловую.
– Расскажи-ка мне все по порядку, Кэти. Объясни: почему ты уезжаешь?
Она задумалась, глядя ему в глаза. Потом просто и искренне ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19