Взгляд не знал, на чем остановиться, чтобы начать осмотр, при этом все пропорции здания были рассчитаны настолько точно, что любое, даже на пядь, отступление от них сразу нарушило бы равновесие деталей всего сооружения.
К сожалению, хозяйка шла так быстро, что юноше и вблизи не удавалось уделить достаточно внимания тем или иным деталям. Итак, они поднялись на террасу по внешней лестнице, не заходя в дом. Там, точно над осевой вертикалью центральной части виллы, возле столика и четырех стульев из кованого железа стояла деревянная лестница, прислоненная к стене так, что можно было добраться до треугольного фронтона Венец крыши был украшен стоявшими через равные промежутки фигурами восьми широкоплечих атлантов с поднятыми руками, обращенными ладонями вверх, – казалось, они поддерживают все восемь сторон света.
– Начнем с фронтона, – сказала женщина, указывая пальцем в сторону треугольника. – Здесь нужно сделать надпись.
Адам Лозанич прищурился. Там, где обычно пишут название виллы или год окончания ее строительства, не было ничего, кроме следов сбитой штукатурки. В самом верху треугольника помещались часы с циферблатом без цифр, на котором заблудились стрелки.
– Надпись должна быть выполнена низким рельефом, но сделайте так, чтобы ее было хорошо видно. Текст здесь… – проговорила женщина, протягивая юноше сложенный листок бумаги.
«Verba volant, scripta manent», – прочитал Адам про себя и, перебирая в памяти знания латинского языка, покрытые толстым слоем пыли, промычал:
– Слова улетают…
– …написанное остается! А теперь мне пора идти, у меня срочные дела. Будьте внимательны. Завтра я зайду посмотреть, что вы сделали, и договориться о следующих исправлениях. Если проголодаетесь, зайдите внизу с черного хода… там кухня, старая служанка Златана никогда из нее не выходит. У нее наверняка найдется, что вам предложить… – Госпожа развернулась и поспешно спустилась вниз по лестнице.
Оставшись один, Адам Лозанич попытался собраться с мыслями. Снова посмотрев на сад, он понял, насколько все здесь было подчинено одной задаче – получать наслаждение. Террасе по стилю полностью соответствовал и итальянский бельведер. Взгляд из него охватывал почти всю окрестность. То, где находятся границы этого имения, можно было лишь предположить по сгущающейся над ними синеве неба. Там, на расстоянии дней и дней хода, поднимались пепельно-серые горы с побелевшими от вечных снегов вершинами, тянулись туманные низины и большая река с истоками и притоками, скрывавшимися за неясным, размытым горизонтом. Ближе он увидел дорогу, по которой пришел сюда, кажущиеся отсюда игрушечными живописные лесные массивы, словно нарисованные кисточкой искусного акварелиста, увидел геометрический рисунок французского парка, того, через который он прошел на самом подступе к вилле, увидел и то, что снизу, с земли, не было видно, – с южной стороны, рядом с каскадом прудов для рыбы, на поверхности которых играла мелкая рябь, стоял застекленный павильон, а с северной стороны – настоящий ренессансный лабиринт для прогулок, устроенный с помощью высоких подстриженных кустов и тенистых аркад, в центре которого возвышались искристый гребень фонтана, пустой постамент и две совершенно неожиданные здесь пальмы.
Не осознавая ничего кроме этой опьяняющей красоты, юноша сел на ближайший к нему стул из кованого железа, спиной к фронтону.
17
Звонил телефон. Видимо, уже довольно давно.
– Адамище, ты что трубку не берешь?!
– Да?!
– Говорит Кусмук!
– Кусмук?!
– Стеван Кусмук, бестолочь! Ну и голос у тебя, как с того света!
– Я простужен, насморк, может и температура есть, уши заложены…
– Что поделаешь, вспомни Томаса Манна, ему жизнь казалась лихорадкой материи… Ну да ладно, я нашел твоего Анастаса Браницу. Косвенным образом. Ни в одном фонде нет никаких следов книги, это ты знаешь, иначе бы она была в каталоге. Но я обнаружил критику на его роман. И должен тебе сказать, это не рецензия, а просто смертоубийство. В «Сербском литературном вестнике» от 16 августа 1936 года, новая серия, номер 48, страница 646, рубрика «Обзоры и заметки». Автор какой-то Д. Л. Мне он неизвестен. Во всяком случае, больше под такими инициалами никто нигде не появляется. Он просто растоптал твоего Браницу. Чего стоит один только заголовок! Слушай – «Графоманский опус»! И подзаголовок: «Скука длиной в шестьсот страниц». Адамище, ты меня слушаешь?
– Да, я здесь…
– Вот, читаю: «Давно уже не случалось нам держать в руках столь бесконечно растянутого чтива. Вот, правда, в последние месяцы этим озаботился г-н Атанас С. Браница, по его собственному признанию – литератор, опубликовавший роман под названием «Мое наследие». Безусловно, следует поблагодарить этого неутомимого труженика на ниве печатного слова, ибо теперь у нас есть эталон того, каким литературное произведение быть не должно, равно как эталон того, сколь слеп может быть человек в оценке своих ни на чем не основанных амбиций». Как тебе нравится? Эталон!
– Резко, ничего не скажешь…
– Резко? Это еще цветочки по сравнению с тем, что будет дальше. Так, здесь я немного пропущу… Вот, слушай: «Мы задавали и продолжаем задавать себе вопрос – как могла прийти в голову столь неуместная идея сочинить роман, в котором кроме описания какого-то леса или парка, толком не поймешь чего, и какого-то дома, а может быть виллы, нет, я подчеркиваю – нет никакого действия, никаких событий, нет даже ни одного героя. И мы постоянно задавали и задавали себе такой вопрос… Напрасно. Ответа нигде нет. Разве что все это можно объяснить отсутствием таланта и хотя бы основного понимания структуры литературного произведения, отсутствием критериев, неподдельной бездарностью графомана, недостатками элементарного воспитания и избытком самомнения человека, рассчитывающего на то, что все это может хоть кого-то заинтересовать…» Адам, ты здесь? Ты еще жив?
– Я здесь, здесь…
– Так, тут я опять пропущу… И дальше следует нокаут: «Для нас не составило бы труда заполнить анализом этого романа не только весь разворот, но и целиком весь номер „Вестника", однако мы не видим в этом никакого смысла, а смысл – это именно то, чего в предмете нашего разбора мы так и не обнаружили. Посему на том и закончим, дабы оставить побольше места более ценным плодам деятельности сербского пера И под конец совсем кратко: господин Браница, от Господа вам – крепкого здоровья, а от нас просьба, не оставляйте нам больше никакого вашего наследия!»
– Да, ты прав, он его просто растоптал…
– Нет, дорогой мой, ты и представить себе не можешь, насколько ты прав! Кусмук раскопал все до самого дна. Этот Д. Л. его действительно уничтожил. Я нашел в «Политике» от пятого сентября того же года, обрати внимание, это через пару недель после рецензии в «Сербском литературном вестнике», итак, я нашел одну заметку: «Сегодня утром в районе Винчи рыбаки вытащили из Дуная тело Анастаса С. Браницы, не являвшегося местным жителем и не имевшего здесь родных. При утопленнике не было никаких документов, подтверждающих его личность. Судя по состоянию останков, тело пробыло в воде около десяти дней, однако личность покойного неопровержимо установлена благодаря обнаруженному у него экземпляру книги, литературного первенца, напечатанной за счет собственных средств автора. Из надежных источников, близких к прокуратуре, нам стало известно, что это взволновавшее местных жителей происшествие не вызывает никаких недоумений и что речь идет о самоубийстве, вызванном, скорее всего, нервным расстройством».
– Самоубийство?
– Вот именно. Самоубийство. В других газетах об этом ничего не сообщается, но в разделе некрологов во «Времени» и в «Правде» от 15 октября, то есть на сороковой день, говорится, что Браница ушел из жизни в результате несчастного случая. В общем, такая фигура смягчения, эвфемизм. Если тебе интересно, то некролог во «Времени» подписала некая Наталия Димитриевич, а второй, в «Правде», я цитирую: «Твоя служанка Златана».
– Наталия Димитриевич? И Златана?! Служанка Златана?!
– Ага, Златана. А что тут необычного? Объясни, в чем здесь интрига? Может быть, у тебя есть этот роман? Не отказался бы его полистать.
– Нет, нету… Кусмук, спасибо тебе, но я не могу больше говорить, вода закипела, надо заварить чай…
– Ладно, Адамище, давай, лечись. Но имей в виду, когда увидимся, ты должен мне все толком объяснить…
Чувствуя легкие угрызения совести из-за того, что обманул друга, Адам Лозанич решил хоть как-то поправить дело и поставил на огонь эмалированную кастрюльку для чая. Все время, пока кипела вода, пока утопленная в ней смесь из шалфея, душицы и мать-и-мачехи насыщала ее своими благотворными свойствами и пока юноша мелкими глотками пил горячий отвар, он стоял возле окна, поглядывая то на закусочную «Наше море», то на кровать, где лежала раскрытая книга в сафьяновом переплете. Уже миновал полдень, и в закусочной, похоже, не было свободных мест. Из мансарды трудно было толком рассмотреть, что творится внутри, но Адаму казалось, что никто из посетителей не открывал рта. «Наше море» производило впечатление до краев наполненного тишиной. Да, а сколькими слоями тишины была закрыта судьба несчастного Браницы! Написать роман без малейшего намека на действие – это, конечно, странная идея. Хотя, размышлял юноша, к описаниям природы и внешнего вида виллы вряд ли можно придраться. Более того, несомненно чувствуется и уверенная рука автора, и точное соответствие выбранному стилю. Тем лучше. Меньше будет проблем с редактурой и корректурой. Однако вся эта работа начала разветвляться сразу в нескольких загадочных направлениях. Кто такой заказчик? Неужели он совсем не знаком с этой Наталией Димитриевич? А совпадение имени кухарки Златаны из некролога и той, о которой упомянула хозяйка виллы, – случайность? Тут, вспомнив, что сегодня он еще ничего не ел, Адам Лозанич задумался, не пойти ли ему в молочное кафе. А может, продолжить чтение…
Решение приняла тишина. Соседа не было дома, от него не доносился звук молотка, и юноша решил спокойно поработать, пока есть возможность.
18
Сидя на том же самом месте, где застал его телефонный звонок, то есть на стуле из кованого железа, спиной к фронтону и выходам из комнат второго этажа на террасу, Адам Лозанич сразу заметил некоторые перемены. Откуда-то сзади тянулась чья-то довольно длинная тень. Тройная. Судя по положению солнца, это было совершенно невозможно, однако когда юноша оглянулся, ему не оставалось ничего другого, как поверить собственным глазам – незнакомые мужчина, ребенок и женщина, сгорбленные, жавшиеся друг к другу, отбрасывали гораздо большую тень, что противоречило законам природы. Дверь одной из комнат была открыта, эти трое только что ступили на террасу, а тень, похожая на лужицу грязной воды, которая всегда безошибочно стремится туда, где ниже, пока еще тянулась за ними.
Трудно было бы определить, кого эта встреча больше застала врасплох. В голове Адама тут же мелькнуло, что эти трое читают ту же книгу, что и он, вместе склонившись над ней, раз они так жмутся друг к другу. Тем более что от Кусмука он слышал, что в романе Анастаса Браницы не было ни одного героя. Стоявшие напротив него мужчина, ребенок и женщина находились в очевидном недоумении относительно того, кто этот незнакомый молодой человек в кроссовках, потертых джинсах и фланелевой рубашке, небрежно надетой навыпуск.
– Бог в помощь, – первым решился мужчина.
– Бог в помощь и вам, – отозвался Адам.
– Как поживаете? Что скажете? – продолжил собеседник после небольшой паузы.
– Хорошо. Здесь очень приятно, – ответил Адам.
– Здесь всегда хорошо, – сказал мужчина.
– Часто сюда заходите? – Юноше не нужно было спрашивать, откуда они, иекавскии диалект сам за себя говорил о том, из каких краев могла быть эта немногочисленная семья.
– Почти каждый день, ото всей нашей библиотеки осталось всего несколько книг, – мужчина опустил голову. – Читаем все вместе, с малышом, это своего рода время во времени…
«Время во времени». Адам вспомнил, как года два-три назад слышал об одном человеке, оттуда, из тех мест, где в мирное время строят мосты и устраивают паромные переправы только для того, чтобы во время войны иметь возможность спастись бегством. Так вот, тот человек, как бы ни мерзли его домашние, не позволял бросить в скудный огонь ни одной книги, пока они еще раз ее не прочтут. Да, время во времени.
– От всего, что было, нам осталась только большая тень. Куда бы мы ни двинулись, она жмется к нам… – включилась в разговор женщина и сделала пару шагов по густому отражению, которое, казалось, на миг расступилось, но тут же снова становилось прежним.
– А вы, отдыхаете? – Мужчина, видимо, хотел оставить в стороне невеселую тему.
– Я здесь по делу, нужно произвести кое-какие изменения, вот, на фронтоне они хотят новую надпись… – ответил Адам.
– Ага, – кивнул головой человек.
– Владельцы так захотели, а я всего лишь… – почему-то принялся оправдываться юноша.
– Это имение принадлежит им в той же степени, как всем остальным, ни больше ни меньше… – перебила его женщина с нескрываемым волнением.
– Молчи, – испуганно шепнул ей муж.
Адам покраснел. Встал. Девочка не отводила от него взгляда. У нее были большие печальные глаза, которые выражали все. И к этому было нечего добавить.
– Мне так объяснили… – начал Адам.
– Мы ничего не знаем, – перебил его мужчина. – Это старая книга, написана еще до той войны, мало кто мог бы рассказать о ней подробнее. Разве что только служанка Златана, но эта добрейшая старушка совершенно глуха и говорит только о стряпне. Если кто вам и может помочь, так это профессор.
– Профессор?! – повторил Адам.
– Да. Вон он, там, в павильоне. Говорит, что пишет какое-то исследование обо всем, что здесь есть. Приходит изучать, что-то собирает, ищет… Очень вежливый человек, всегда нас приветствует… – немногословно объяснил мужчина.
– Спасибо. А теперь мне придется добавить надпись, – вспомнил Адам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38