Заказывал тут сайт Wodolei
Победы следовали одна за другой, сменяли друг друга успешные военные операции и перспективные дипломатические инициативы. К этим изданиям со всех сторон тянулся взбаламученный задунайский, задринский, приморский и даже заморский род (причем этот последний с опозданием на месяцы), чтобы с гордостью прочитать о воскресении отечества Как никогда раньше, тянулись и другие народы, воодушевленные пробудившимся славянством, возможностью балканского объединения, мужеством маленького народа, стряхнувшего путы османского рабства, изумленные силой представшей перед ними экзотической окраины Европы, столетиями пребывавшей в безвестности…
Через всю эту суматоху, пестревшую каракулевыми шапками с белыми перьями, блестящими кокардами, эполетами, погонами и нашивками, синими мундирами, ярко-красными галифе, лакированными ремешками сверкающих касок, попонами, парадными чепраками коней, разукрашенными уздечками, высокими сапогами со шпорами, военными формами пехотинцев, артиллеристов и недавно появившихся офицеров-авиаторов, управлявших аэропланами и воздушными шарами, пробирался юноша с глазами, сиявшими необыкновенным жаром. Он двигался через эту неописуемую толпу, внимательно глядя по сторонам, чтобы ничего не упустить, время от времени приподнимаясь на цыпочки, он стремился пробиться туда, где теснилось больше всего народа, встречавшего победителей факельным шествием, приветствовавшего героических братьев из Княжества Черногория и греческих союзников, а вокруг, слышал он, жарко пересказывали друг другу мнения разных консулов и неофициальные точки зрения министерств иностранных дел из западных столиц. Так, над пачками газет, которые в дом на Великом Врачаре приносил отчим, под звуки громких заявлений, Анастас Браница проводил 1912 год. Так у него появилась возможность встретить даже среди полуграмотных людей огромное количество таких, которые, забыв обо всем, добираются до самых незначительных мелочей, огромное количество таких, которые, почти не осознавая своей общности, с тревогой или радостью собираются вместе, благодаря пусть даже самым скудным информациям с поля боя.
Когда под Куманово была разгромлена и обращена в бегство турецкая Вардарская армия, а сербы, преследуя Зеки-пашу, отбросили врага к самому Битолю, первые сообщения об этом все читали с огромным облегчением, и Анастасу Бранице казалось, что люди вокруг пожимают друг другу руки и радостно восклицают: «Мы победили, победили!» И точно так же, когда передовые части освобождали город за городом в Косово, прохожие останавливались на улицах, обнимались, поднимали тосты в кофейнях. Анастас навсегда запомнил дочь Петра Первого Карагеоргиевича – случилось так, что и он, и она в одно и то же утро, в один и тот же час читали одни и те же строчки сообщения. Он в своей комнате, занятый вырезанием из старых газет отдельных статей на память о героических временах, и княгиня Елена, выданная замуж за одного из Романовых, в Россию, развернув полученную только что, с опозданием дней на двадцать, газету, которую подали ей слуги вместе с утренними булочками, сливочным маслом и кофе с молоком.
– Объединенная сербская и черногорская армия прорвалась к морю! – громко прочитала она, сидя за столом на террасе летнего дворца в Павловске.
Ее лицо было хорошо известно Анастасу по увеличенному дагерротипу, вывешенному на стене актового зала Второй белградской гимназии по случаю празднования дня рождения кого-то из членов королевской семьи, он узнал и ее особым образом уложенные волосы и серебряную брошь на белом платье с кружевным воротником. Анастас вздрогнул. Несомненно, ее слова были обращены именно к нему. Он вскочил со стула и, выставив подбородок, встал по стойке «смирно».
– Дорогой земляк, ну что вы окаменели, подойдите, поздравим друг друга! – княгиня Елена троекратно расцеловала незнакомого гимназиста, аромат ее французской туалетной воды еще долго не выветривался из воспоминаний юноши, несмотря на густой запах свинца и типографской краски, испускаемый номером «Политики» конца октября 1912 года.
29
За газетами периода Балканских войн внимательно следила и мать. Взгляд этой бледной дамы часами летал по раскрытым страницам слева направо и сверху вниз, блуждал в каких-то одной только ей известных далях. Анастаса долгое время волновал вопрос, почему она читает именно так, в равной степени незаинтересованно и одновременно страстно, словно, будучи щедро одарена способностью к чтению, использует ее только для того, чтобы снова и снова попытаться убежать от действительности. Несколько раз он пытался последовать за ней, но в доме никогда не было второго экземпляра того же издания. Неожиданная возможность представилась 6 апреля 1913 года, когда мать сидела в плетеном кресле в саду, спиной к дому своего супруга, адвоката Слав. Величковича.
Анастас вовсе не собирался к ней подкрадываться. Просто Магдалина не слышала, как он подошел, она только что углубилась в сообщение о том, что его величество вчера соизволили подписать указ о присуждении награды Звезда Карагеоргия с мечами IV степени престолонаследнику Александру, воеводе Радомиру Путнику, генералам Михаилу Живковичу, Степе Степановичу, Павлу Юришичу Штурму… князю Арсену Карагеоргиевичу, полковникам Божидару Терзичу, Миловану Недичу… Через плечо матери юноша скользнул взглядом по тому же столбцу. Надо сказать, что он с трудом успевал следить за текстом, увлекаемый вперед скорее чувством, чем зрением.
Вопреки обычной для нее печальной медлительности, Магдалина торопилась, не обращая внимания на народ, слетевшийся поздравлять увенчанных славой. Из-за того, что люди расступались в стороны, пропуская спешащую бледную женщину, возникла даже легкая давка. Здесь были и любопытные владельцы кофеен, и пекари, и кондитеры, и портняжки, и торговцы свечами, и парикмахеры, и неграмотные ломовые извозчики, и водовозы, и досужие городские щеголи, и банковские служащие, и члены всевозможных хоров и ансамбля народного танца «Коло сербских сестер», и даже одна опозоренная девушка, которая поджидала в толпе своего неверного любовника, чтобы плеснуть ему в глаза щелочь, но все они, в том числе и настоящие господа, которые раскланивались или приподнимали шляпы, без малейших колебаний и протестов освобождали ей дорогу. В стороне стояли и три шпиона императорской Вены, которые в Земуне целыми днями, хмурясь, изучали газеты и за счет австро-венгерской монархии анализировали общественное мнение в Белграде. Пытаясь не отставать, за Магдалиной спешил и Анастас.
Не так уж много оставалось до конца сообщения, всего несколько фраз, список награжденных заканчивался именем полковника интендантской службы Вемича, того самого полковника времен династии Обреновичей, который заметно продвинулся после гибели своего побратима Сибина Брашщы. Каковы были намерения Магдалины, когда она стремительно приближалась к нему, с полной уверенностью угадать было нельзя, но, оказавшись перед ним, она холодно произнесла:
– Надеюсь, что не помешала, я пришла поздравить тебя.
Полковник не знал, что ему делать – то ли отступить перед дамой, то ли стерпеть то презрение, которое было ясно написано на ее красивом лице. Он столько лет избегал встречи с ней, и вот она нагрянула в самый торжественный момент его карьеры, как раз тогда, когда он уже в который раз за сегодняшний день наслаждался указом, опубликованным на первых страницах (ординарец доставил ему все сегодняшние газеты, причем в нескольких экземплярах).
– Магдалина, рано или поздно это должно было произойти… – он пытался найти оправдание.
– Разумеется, ведь в противном случае ты бы по-прежнему распугивал галок вокруг дворца. – Мать Анастаса, сохраняя на лице выражение презрения, повернулась спиной к полковнику и медленно той же дорогой пошла назад.
Отступая вслед за ней, юноша старался остаться незамеченным. Возможно, его осторожность была излишней, потому что дама с бледным лицом производила впечатление существа, ничем не связанного с реальностью. Толпа снова расступалась и затем смыкалась за ней. Где-то вдали, за их спинами, послышался револьверный выстрел. Должно быть, кто-то таким манером дал выход своей радости, в те дни праздновались и куда менее значительные события.
Лишь три ревностных земунских шпиона в черных рединготах и складных цилиндрах, с галстуками на резинке и бакенбардами как у императора Франца-Иосифа, с красными от конъюнктивита глазами и отвисшей нижней губой, посиневшей от чернильного карандаша вследствие постоянного его использования для записей и подчеркивания, – лишь они сочли нужным проверить, что же именно произошло. Служба чтения Австро-Венгерской империи была первой из тайных организаций такого рода, где четко разграничивали собственно чтение самого газетного или любого другого текста и шпионаж за теми, кто посещает тот или иной печатный текст. Судя по объему архивных материалов, педантично рассортированных на отчеты и доносы, венская агентура обладала весьма широкой сетью везде, где имелась хоть какая-то возможность узнать что-либо ценное для усиления безопасности Двойственной монархии. Впрочем, писать теперь было можно все что угодно, уже стало ясно, что цензура становилась все менее эффективным методом контроля, поэтому было очень важно иметь реальное представление о тех, кто все эти публикации читает. Именно поэтому тексты белградских периодических изданий, особо опасные ввиду большого числа читающих их сербов, являвшихся подданными Империи, буквально кишели засекреченными чиновниками, похожими на вышеупомянутую троицу, готовыми зафиксировать и то, кто и с каким жаром стремится влиться в основное русло, и любые, на первый взгляд незначительные детали.
Магдалина Величкович давно уже сложила газету и теперь сидела, рассеянно глядя вдаль и массируя виски ментоловым карандашом от мигрени, популярным средством против головной и зубной боли. Анастас Браница у себя в комнате гадал, кем бы мог быть тот пристыженный полковник, который так хорошо знаком с его матерью, и никак не мог отделаться от туманного впечатления, что его лицо и имя ему знакомы. А тем временем из Земуна в Вену ушла депеша с сообщением о том, что только что над страницами «Правды», где был опубликован указ о присуждении ему высокой награды, в своем кабинете в здании Военного ведомства в результате душевного расстройства выстрелом из револьвера совершил самоубийство сербский офицер. По мнению трех шмыгавших носами шпионов, описанному событию не следует придавать большого политического значения, однако вся эта история представляет собой поучительную иллюстрацию утверждения, что сербы – это непредсказуемый народ, склонный к ярко выраженным крайностям.
30
В середине июня 1913 года после тщательных многократных проверок Славолюб Величкович аккуратно записал на листе бумаги следующее:
– Анастас сдал экзамены на аттестат зрелости гораздо более успешно, чем можно было надеяться; послав его получать высшее образование во Франции, можно совершенно оправданно избавиться от самого яркого воспоминания о предыдущем периоде жизни вечно печальной жены.
Кроме того, постепенно утрачивая надежду продолжить свой род, адвокат не исключал возможности сделать пасынка наследником и преуспевающим продолжателем своей обширной практики. Разумеется, если он согласится взять фамилию Величкович, мысленно добавлял он всякий раз, когда обдумывал будущее. И подразумевалось, что в Париже юноша поступит на правовой факультет.
– Здесь заранее в точности рассчитано, сколько динаров, то есть франков, потребуется на квартиру, еду, книги, стирку и глажку белья, на парикмахера, почтовые марки и сапожника, вообще на любую статью расходов во время твоего пребывания там. Я уверен, что ничего не забыл. Сторонись сомнительных женщин и болтающихся в кафе бездельников, и денег тебе хватит на все. Ежемесячные выплаты будут поступать на твой счет во Франко-сербский банк, – наставлял его отчим, вручая тетрадь, разграфленную на рубрики, соответствовавшие всем сторонам жизни, под которыми следовали ряды цифр, потом более крупно: ИТОГО и под конец заключительная фраза: «Ergo, настоящим подтверждается, что данная книга содержит сорок (40) листов, или восемьдесят (80) пронумерованных страниц».
– Если возникнут незапланированные расходы, подробно опиши их в письме, я вышлю деньги телеграфом, после того как удостоверюсь, насколько они оправданны! – сказал адвокат на Центральном вокзале. В этот момент приглашением пассажирам прозвучал первый гудок.
– Господин Анастас, уж я прошу вас, помните про ложечку меда натощак и не забывайте вовремя поесть, надеюсь, там найдется подходящая для вас пища… – прослезилась Златана, и тут раздался второй гудок. – А заболят у вас ноги на чужбине, на дне чемодана найдете фунтик с песком, вы его подсыпайте в обувь.
– Пиши мне, что и когда читаешь, – шепнула мать, расцеловав сына в обе щеки и за секунду до последнего гудка паровоза сунув ему в карман поперхнувшиеся временем отцовские часы и перламутровый перочинный ножик.
То ли потому, что при пересадке он умышленно забыл тетрадь отчима в купе, то ли потому, что Париж был совсем не тем местом, где повседневная жизнь легко втискивалась в расписанные заранее узкие рубрики, но Анастас Браница с самого первого дня тратил гораздо больше, чем предполагал Славолюб Величкович. Не желая отчитываться перед отчимом, он уже на вторую неделю съехал из пансиона, адрес которого получил еще дома, и снял гораздо более скромную комнату, сэкономив на оплате жилья как раз столько, сколько нужно было на удовлетворение разнообразных потребностей в центре света. Советам служанки Златаны юноша следовал лишь отчасти. От ужина он отказался очень скоро, а вот песок в обувь подсыпал регулярно – так он чувствовал себя гораздо увереннее среди чужих в городе, который во всем превосходил его родной Белград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Через всю эту суматоху, пестревшую каракулевыми шапками с белыми перьями, блестящими кокардами, эполетами, погонами и нашивками, синими мундирами, ярко-красными галифе, лакированными ремешками сверкающих касок, попонами, парадными чепраками коней, разукрашенными уздечками, высокими сапогами со шпорами, военными формами пехотинцев, артиллеристов и недавно появившихся офицеров-авиаторов, управлявших аэропланами и воздушными шарами, пробирался юноша с глазами, сиявшими необыкновенным жаром. Он двигался через эту неописуемую толпу, внимательно глядя по сторонам, чтобы ничего не упустить, время от времени приподнимаясь на цыпочки, он стремился пробиться туда, где теснилось больше всего народа, встречавшего победителей факельным шествием, приветствовавшего героических братьев из Княжества Черногория и греческих союзников, а вокруг, слышал он, жарко пересказывали друг другу мнения разных консулов и неофициальные точки зрения министерств иностранных дел из западных столиц. Так, над пачками газет, которые в дом на Великом Врачаре приносил отчим, под звуки громких заявлений, Анастас Браница проводил 1912 год. Так у него появилась возможность встретить даже среди полуграмотных людей огромное количество таких, которые, забыв обо всем, добираются до самых незначительных мелочей, огромное количество таких, которые, почти не осознавая своей общности, с тревогой или радостью собираются вместе, благодаря пусть даже самым скудным информациям с поля боя.
Когда под Куманово была разгромлена и обращена в бегство турецкая Вардарская армия, а сербы, преследуя Зеки-пашу, отбросили врага к самому Битолю, первые сообщения об этом все читали с огромным облегчением, и Анастасу Бранице казалось, что люди вокруг пожимают друг другу руки и радостно восклицают: «Мы победили, победили!» И точно так же, когда передовые части освобождали город за городом в Косово, прохожие останавливались на улицах, обнимались, поднимали тосты в кофейнях. Анастас навсегда запомнил дочь Петра Первого Карагеоргиевича – случилось так, что и он, и она в одно и то же утро, в один и тот же час читали одни и те же строчки сообщения. Он в своей комнате, занятый вырезанием из старых газет отдельных статей на память о героических временах, и княгиня Елена, выданная замуж за одного из Романовых, в Россию, развернув полученную только что, с опозданием дней на двадцать, газету, которую подали ей слуги вместе с утренними булочками, сливочным маслом и кофе с молоком.
– Объединенная сербская и черногорская армия прорвалась к морю! – громко прочитала она, сидя за столом на террасе летнего дворца в Павловске.
Ее лицо было хорошо известно Анастасу по увеличенному дагерротипу, вывешенному на стене актового зала Второй белградской гимназии по случаю празднования дня рождения кого-то из членов королевской семьи, он узнал и ее особым образом уложенные волосы и серебряную брошь на белом платье с кружевным воротником. Анастас вздрогнул. Несомненно, ее слова были обращены именно к нему. Он вскочил со стула и, выставив подбородок, встал по стойке «смирно».
– Дорогой земляк, ну что вы окаменели, подойдите, поздравим друг друга! – княгиня Елена троекратно расцеловала незнакомого гимназиста, аромат ее французской туалетной воды еще долго не выветривался из воспоминаний юноши, несмотря на густой запах свинца и типографской краски, испускаемый номером «Политики» конца октября 1912 года.
29
За газетами периода Балканских войн внимательно следила и мать. Взгляд этой бледной дамы часами летал по раскрытым страницам слева направо и сверху вниз, блуждал в каких-то одной только ей известных далях. Анастаса долгое время волновал вопрос, почему она читает именно так, в равной степени незаинтересованно и одновременно страстно, словно, будучи щедро одарена способностью к чтению, использует ее только для того, чтобы снова и снова попытаться убежать от действительности. Несколько раз он пытался последовать за ней, но в доме никогда не было второго экземпляра того же издания. Неожиданная возможность представилась 6 апреля 1913 года, когда мать сидела в плетеном кресле в саду, спиной к дому своего супруга, адвоката Слав. Величковича.
Анастас вовсе не собирался к ней подкрадываться. Просто Магдалина не слышала, как он подошел, она только что углубилась в сообщение о том, что его величество вчера соизволили подписать указ о присуждении награды Звезда Карагеоргия с мечами IV степени престолонаследнику Александру, воеводе Радомиру Путнику, генералам Михаилу Живковичу, Степе Степановичу, Павлу Юришичу Штурму… князю Арсену Карагеоргиевичу, полковникам Божидару Терзичу, Миловану Недичу… Через плечо матери юноша скользнул взглядом по тому же столбцу. Надо сказать, что он с трудом успевал следить за текстом, увлекаемый вперед скорее чувством, чем зрением.
Вопреки обычной для нее печальной медлительности, Магдалина торопилась, не обращая внимания на народ, слетевшийся поздравлять увенчанных славой. Из-за того, что люди расступались в стороны, пропуская спешащую бледную женщину, возникла даже легкая давка. Здесь были и любопытные владельцы кофеен, и пекари, и кондитеры, и портняжки, и торговцы свечами, и парикмахеры, и неграмотные ломовые извозчики, и водовозы, и досужие городские щеголи, и банковские служащие, и члены всевозможных хоров и ансамбля народного танца «Коло сербских сестер», и даже одна опозоренная девушка, которая поджидала в толпе своего неверного любовника, чтобы плеснуть ему в глаза щелочь, но все они, в том числе и настоящие господа, которые раскланивались или приподнимали шляпы, без малейших колебаний и протестов освобождали ей дорогу. В стороне стояли и три шпиона императорской Вены, которые в Земуне целыми днями, хмурясь, изучали газеты и за счет австро-венгерской монархии анализировали общественное мнение в Белграде. Пытаясь не отставать, за Магдалиной спешил и Анастас.
Не так уж много оставалось до конца сообщения, всего несколько фраз, список награжденных заканчивался именем полковника интендантской службы Вемича, того самого полковника времен династии Обреновичей, который заметно продвинулся после гибели своего побратима Сибина Брашщы. Каковы были намерения Магдалины, когда она стремительно приближалась к нему, с полной уверенностью угадать было нельзя, но, оказавшись перед ним, она холодно произнесла:
– Надеюсь, что не помешала, я пришла поздравить тебя.
Полковник не знал, что ему делать – то ли отступить перед дамой, то ли стерпеть то презрение, которое было ясно написано на ее красивом лице. Он столько лет избегал встречи с ней, и вот она нагрянула в самый торжественный момент его карьеры, как раз тогда, когда он уже в который раз за сегодняшний день наслаждался указом, опубликованным на первых страницах (ординарец доставил ему все сегодняшние газеты, причем в нескольких экземплярах).
– Магдалина, рано или поздно это должно было произойти… – он пытался найти оправдание.
– Разумеется, ведь в противном случае ты бы по-прежнему распугивал галок вокруг дворца. – Мать Анастаса, сохраняя на лице выражение презрения, повернулась спиной к полковнику и медленно той же дорогой пошла назад.
Отступая вслед за ней, юноша старался остаться незамеченным. Возможно, его осторожность была излишней, потому что дама с бледным лицом производила впечатление существа, ничем не связанного с реальностью. Толпа снова расступалась и затем смыкалась за ней. Где-то вдали, за их спинами, послышался револьверный выстрел. Должно быть, кто-то таким манером дал выход своей радости, в те дни праздновались и куда менее значительные события.
Лишь три ревностных земунских шпиона в черных рединготах и складных цилиндрах, с галстуками на резинке и бакенбардами как у императора Франца-Иосифа, с красными от конъюнктивита глазами и отвисшей нижней губой, посиневшей от чернильного карандаша вследствие постоянного его использования для записей и подчеркивания, – лишь они сочли нужным проверить, что же именно произошло. Служба чтения Австро-Венгерской империи была первой из тайных организаций такого рода, где четко разграничивали собственно чтение самого газетного или любого другого текста и шпионаж за теми, кто посещает тот или иной печатный текст. Судя по объему архивных материалов, педантично рассортированных на отчеты и доносы, венская агентура обладала весьма широкой сетью везде, где имелась хоть какая-то возможность узнать что-либо ценное для усиления безопасности Двойственной монархии. Впрочем, писать теперь было можно все что угодно, уже стало ясно, что цензура становилась все менее эффективным методом контроля, поэтому было очень важно иметь реальное представление о тех, кто все эти публикации читает. Именно поэтому тексты белградских периодических изданий, особо опасные ввиду большого числа читающих их сербов, являвшихся подданными Империи, буквально кишели засекреченными чиновниками, похожими на вышеупомянутую троицу, готовыми зафиксировать и то, кто и с каким жаром стремится влиться в основное русло, и любые, на первый взгляд незначительные детали.
Магдалина Величкович давно уже сложила газету и теперь сидела, рассеянно глядя вдаль и массируя виски ментоловым карандашом от мигрени, популярным средством против головной и зубной боли. Анастас Браница у себя в комнате гадал, кем бы мог быть тот пристыженный полковник, который так хорошо знаком с его матерью, и никак не мог отделаться от туманного впечатления, что его лицо и имя ему знакомы. А тем временем из Земуна в Вену ушла депеша с сообщением о том, что только что над страницами «Правды», где был опубликован указ о присуждении ему высокой награды, в своем кабинете в здании Военного ведомства в результате душевного расстройства выстрелом из револьвера совершил самоубийство сербский офицер. По мнению трех шмыгавших носами шпионов, описанному событию не следует придавать большого политического значения, однако вся эта история представляет собой поучительную иллюстрацию утверждения, что сербы – это непредсказуемый народ, склонный к ярко выраженным крайностям.
30
В середине июня 1913 года после тщательных многократных проверок Славолюб Величкович аккуратно записал на листе бумаги следующее:
– Анастас сдал экзамены на аттестат зрелости гораздо более успешно, чем можно было надеяться; послав его получать высшее образование во Франции, можно совершенно оправданно избавиться от самого яркого воспоминания о предыдущем периоде жизни вечно печальной жены.
Кроме того, постепенно утрачивая надежду продолжить свой род, адвокат не исключал возможности сделать пасынка наследником и преуспевающим продолжателем своей обширной практики. Разумеется, если он согласится взять фамилию Величкович, мысленно добавлял он всякий раз, когда обдумывал будущее. И подразумевалось, что в Париже юноша поступит на правовой факультет.
– Здесь заранее в точности рассчитано, сколько динаров, то есть франков, потребуется на квартиру, еду, книги, стирку и глажку белья, на парикмахера, почтовые марки и сапожника, вообще на любую статью расходов во время твоего пребывания там. Я уверен, что ничего не забыл. Сторонись сомнительных женщин и болтающихся в кафе бездельников, и денег тебе хватит на все. Ежемесячные выплаты будут поступать на твой счет во Франко-сербский банк, – наставлял его отчим, вручая тетрадь, разграфленную на рубрики, соответствовавшие всем сторонам жизни, под которыми следовали ряды цифр, потом более крупно: ИТОГО и под конец заключительная фраза: «Ergo, настоящим подтверждается, что данная книга содержит сорок (40) листов, или восемьдесят (80) пронумерованных страниц».
– Если возникнут незапланированные расходы, подробно опиши их в письме, я вышлю деньги телеграфом, после того как удостоверюсь, насколько они оправданны! – сказал адвокат на Центральном вокзале. В этот момент приглашением пассажирам прозвучал первый гудок.
– Господин Анастас, уж я прошу вас, помните про ложечку меда натощак и не забывайте вовремя поесть, надеюсь, там найдется подходящая для вас пища… – прослезилась Златана, и тут раздался второй гудок. – А заболят у вас ноги на чужбине, на дне чемодана найдете фунтик с песком, вы его подсыпайте в обувь.
– Пиши мне, что и когда читаешь, – шепнула мать, расцеловав сына в обе щеки и за секунду до последнего гудка паровоза сунув ему в карман поперхнувшиеся временем отцовские часы и перламутровый перочинный ножик.
То ли потому, что при пересадке он умышленно забыл тетрадь отчима в купе, то ли потому, что Париж был совсем не тем местом, где повседневная жизнь легко втискивалась в расписанные заранее узкие рубрики, но Анастас Браница с самого первого дня тратил гораздо больше, чем предполагал Славолюб Величкович. Не желая отчитываться перед отчимом, он уже на вторую неделю съехал из пансиона, адрес которого получил еще дома, и снял гораздо более скромную комнату, сэкономив на оплате жилья как раз столько, сколько нужно было на удовлетворение разнообразных потребностей в центре света. Советам служанки Златаны юноша следовал лишь отчасти. От ужина он отказался очень скоро, а вот песок в обувь подсыпал регулярно – так он чувствовал себя гораздо увереннее среди чужих в городе, который во всем превосходил его родной Белград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38