– Мне было страшно, – говорит она. Мы смотрим популярное шоу Дэвида Леттермана по телевизору и допиваем вторую бутылку вина. – Я не стала тебе об этом говорить, но мне было очень страшно.
Поворачиваясь к ней, вижу, она еле слышно плачет, крупные слезы неспешно катятся по щекам.
– Мне было так страшно.
Я еще теснее прижимаю ее к себе. Звонит телефон.
– Господин Александер?
Я сажусь на кровати, у меня внезапно перехватывает дыхание.
– Да.
– Это Рита Гомес.
– Я понял, узнал по голосу.
– Я видела вас сегодня вечером. По телевизору. Вы сделали хорошее дело.
– Где ты?
– В Грили. Это в Колорадо.
– Кто еще знает о том, где ты находишься?
– Никто. Я от всех скрываюсь.
– Где ты была все это время? Что случилось?
– Мне позвонили. – Она умолкает, так обычно ведут себя люди, которые сильно чем-то напуганы, особенно женщины. – За день перед тем, когда я должна была приехать.
– Кто позвонил?
– Я... я не знаю. Ладно, пусть будет так.
– А как узнали, где ты находишься?
– Понятия не имею. Я никому ничего не говорила. Клянусь!
Даже на расстоянии пятисот миль стены имеют уши.
– Вы сердитесь на меня? – спрашивает она, и я слышу боязливые в вопросе нотки. – За то, что я убежала?
– Нет. – Я лгу, как я могу не злиться, если ее бегство вышло таким боком? Но это уже в прошлом, что же касается дня сегодняшнего, то не знаю. С учетом всего, что произошло, случившееся с ней, пожалуй, выглядит неизбежным, как бы ниспосланным свыше самим провидением.
– А что тебе сказали? Я имею в виду тех людей, которые звонили, хотя и не знаю, кто они.
– Сказали, что мне ни в коем случае нельзя снова давать показания. А если я все же попытаюсь, они меня прикончат. – Она буквально оцепенела от страха, я отчетливо это чувствую. Могу ли я злиться на нее, если для того, чтобы позвонить сейчас, ей понадобилась смелость, мне и не снившаяся!
– Тебя бы не убили, – говорю я с жаром и убежденностью, на какие способен. – Я же тебе обещал.
– Мне было страшно.
– Там, где ты сейчас, тебе ничто не угрожает?
– По-моему, нет. Надеюсь, во всяком случае.
– О'кей, теперь слушай! Ты помнишь того адвоката, моего приятеля? Того самого, в конторе которого ты делала заявление, в Денвере?
– Ну?
– Он скоро приедет за тобой. Потом отвезет тебя в Денвер и останется с тобой, пока я не приеду. Поняла?
– Да.
– Ты будешь в полной безопасности.
– Я больше не убегу, не хочу.
– Вот и хорошо. Хорошо. Это совсем ни к чему.
– Я ни в чем не виновата. Разве в том, что они меня заставили сделать. – Она начинает плакать.
– Ни в чем. Совершенно верно. Ты будешь в безопасности. И убегать тебе никуда не нужно.
– Когда вы приедете?
– По возможности скорее. К утру буду.
Она называет свой адрес в мотеле и номер телефона. Хоть один-единственный раз проявила сообразительность, потому что зарегистрировалась там под вымышленным именем.
– Мой друг будет у тебя через пару часов, а потом я и сам приеду.
– Я больше никуда не убегу, – снова повторяет она, словно повторение придает ей силы. – Когда я увидела вас по телевизору и услышала все, что о вас говорили, я сказала себе: «Рита, если он может помочь им, то может помочь и тебе».
Сукин сын! Ну что ж, поделом мне, в самом деле поделом.
– Совершенно верно. А теперь просто сиди и жди. Я скоро буду.
– Послушайте, – говорит она, когда я уже собираюсь положить трубку, – знаете, кто мне звонил? По-моему, я знаю... кто это был.
Сама призналась. Я так и думал, что рано или поздно до этого дойдет.
– Полицейский. Тот, что был пообходительнее.
– Гомес. – Обходительные обычно первыми тебя и трахают.
– Я узнала его по голосу.
28
– Мы готовы, Ваша честь.
– Пригласите Риту Гомес на место для дачи свидетельских показаний.
Прошло пять месяцев с тех пор, как я благополучно выбрался из тюрьмы штата и она позвонила мне. Моя главная свидетельница. И сегодня мы снова явились в окружной суд, чтобы добиваться удовлетворения своего ходатайства на предмет возобновления судебного разбирательства. Система правосудия, может, и не спит вечным сном, но, даже проснувшись, работает ни шатко ни валко.
Я не знал, что сделает Мартинес, однажды возможность повторного слушания дела в суде мне уже была предоставлена, я ею не воспользовался, а второго шанса обычно не дают. Уверен, что только урегулирование конфликта в тюрьме склонило чашу весов в мою пользу. В конечном счете все решают политические соображения, власти не хотят, чтобы пресса раздувала судебную ошибку, допущенную по отношению к закоренелым убийцам, которые прозрели и спасли жизнь ни в чем не повинным людям, а также их адвокату, который, продемонстрировав бескорыстие и мужество, добился урегулирования бунта.
Так или иначе, речь пока идет только о слушании дела. В лучшем случае Мартинес даст нам возможность представить свежие улики, из которых явствует, что на предыдущем процессе был вынесен неправильный приговор и следует назначить новое разбирательство. Даже если победа окажется на нашей стороне, шансов на то, что Мартинес отменит собственное решение, кот наплакал. Но новый судебный процесс, если таковой последует, берет начало именно здесь, и это важно: если и на этот раз мы потерпим неудачу, дело можно будет считать проигранным окончательно.
Робертсон вставлял мне палки в колеса везде, где только мог, и пришел в неописуемую ярость, когда Мартинес решил заслушать апелляцию, основанную исключительно на показаниях свидетельницы, признавшей, что она лжесвидетельствовала.
– В прошлый раз я вел себя по-джентльменски, – сказал он. – На этот раз пленных я брать уже не намерен.
– Размечтался! – отшил его я.
В глубине души у меня все клокочет – он заходит уже слишком далеко. Вражда с ним принимает слишком ожесточенный характер. Мы же оба адвокаты, неужели он это забыл? Всего несколько месяцев назад рокеры спасли шкуру ему, губернатору, да и всем остальным тоже. Он так уперся, руководствуясь какими-то одному ему ведомыми соображениями, что в случае проигрыша последствия для него могут быть самыми плачевными.
Мы сердито смотрим друг на друга, в то время как Рита клянется на Библии говорить правду и ничего, кроме правды, и усаживается на свое место.
Народу в зале немного. С одной стороны – стол, где сидим мы с Мэри-Лу и Томми, с другой – Робертсон и Моузби, а позади них, в первом ряду, Гомес и Санчес.
Я задаю Рите один за другим вопросы по поводу заявления, сделанного в Денвере. Она испугана, но держится спокойно, отвечает уверенно. Время от времени Мартинес тоже спрашивает ее, но большей частью для того, чтобы уточнить ответ. В остальном все выглядит довольно буднично.
После обеда за дело берется Робертсон. Он подходит к ней неторопливо, напустив на себя обычный недоверчивый вид.
– Вам никогда не приходилось читать книжку под названием «Алиса в Стране чудес»?
– Нет, сэр.
– Но вы, наверное, слышали о ней, не правда ли?
– Да, сэр. Кажется, по ней еще фильм сняли.
– Возможно, – сухо отвечает он, – о чем только фильмы не снимают! Значит, вы примерно представляете, о чем там речь?
– Более или менее, – осторожно говорит она, словно боясь, что сейчас он станет задавать вопросы об этом фильме, а она не будет знать, что ответить.
– Знаете, о чем я думаю? – продолжает Робертсон, почти с дружеским видом улыбаясь ей одними губами. – По-моему, вы все же читали «Алису в Стране чудес», госпожа Гомес.
– Нет, сэр. Не читала.
– По-моему, вы читали «Алису в Стране чудес» и тогда подумали про себя: «Черт побери, вот, наверное, здорово, что там все, что ни возьми, искажено настолько, что никто уже не может отличить правду от лжи, если только правда существует на самом деле!» Вы ведь об этом про себя подумали, когда прочитали «Алису в Стране чудес», не так ли?
– Нет. Я ведь сказала уже, что не читала.
– О чем пишут в этой книге? – задается он риторическим вопросом. – О том, как белое становится черным, о том, как все ставится с ног на голову, пока уже невозможно разобраться, что к чему... становится все любопытнее, помните, как там сказано, госпожа Гомес?
– Нет!
– Протест! – говорю я. – Обвинитель придирается к свидетельнице. К тому же подобная линия ведения допроса просто смехотворна.
– Неужели? – рявкает Робертсон, оборачиваясь ко мне, затем снова поворачивается к судье. – Неужели она смехотворнее тех высосанных из пальца показаний, с которыми свидетельница выступила сегодня в суде? Ваша честь, благодаря ей Алиса становится больше похожей на Диогена.
– Держитесь сути дела, господин обвинитель, – укоряет его Мартинес.
– Суть дела, сэр, заключается в том, что все, о чем говорила сегодня свидетельница, – беспардонная ложь от начала и до конца, ложь чистой воды, продиктованная испугом и недобрым умыслом, исходящим от женщины, которая не в себе и совсем запуталась. Ваша честь, эта женщина в течение недели выступала свидетельницей на предыдущем процессе. Она была буквально отдана на растерзание не одному, а сразу четырем уважаемым адвокатам, представлявшим защиту и задававшим ей вопросы независимо друг от друга. Тогда даже малейшего намека не было на весь тот вздор, который я слышу сейчас. А теперь, почти год спустя, она каким-то загадочным образом все вдруг вспоминает и начинает рассказывать прямо противоположное. Очевидно, что просто уму непостижимо поверить в то, о чем она говорит.
На Риту Гомес уже никто не обращает внимания, спор начался между Робертсоном и судьей. Я наблюдаю за Робертсоном, пока он излагает свои доводы в пользу того, почему ее рассказ непременно является вымыслом.
– Если свидетельница сейчас говорит правду, – с жаром начинает он, – значит, вся окружная прокуратура, вся полиция Санта-Фе коррумпирована от и до! Если она сейчас говорит правду, я сам коррумпирован.
– Давайте посмотрим, что она говорила сегодня, – продолжает он. – Один из помощников окружного прокурора якобы сказал ей, что, если она не будет лгать при даче свидетельских показаний, ей будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве. Если подобное заявление соответствует действительности, то этот человек, мой основной помощник на данном процессе, за спиной у которого сотни дел, коррумпирован.
Если то, что говорит лжесвидетельница, признавшая себя таковой, соответствует действительности, – гнет он свою линию дальше, – если то, что выдается за правду сейчас, тогда было ложью, значит, они натаскивали ее. Они сами состряпали доводы, которые она впоследствии приводила в суде. Если это правда, то эти люди виновны в том, что препятствовали отправлению правосудия при рассмотрении дела об убийстве. Если это правда, то они могут угодить в тюрьму и сидеть там до конца дней своих.
Я наблюдаю за судьей, он с неподдельным вниманием слушает Робертсона.
– До какой степени мы можем верить в совпадения? – спрашивает, обращаясь к нему, Робертсон. – Эта женщина, которая сама призналась в том, что лгала, которая была знакома с мужчинами, осужденными впоследствии беспристрастным судом присяжных и в настоящее время ожидающими приведения в исполнение смертного приговора за это гнусное преступление, вынесенного с соблюдением всех необходимых формальностей, она их знала, находилась вместе с ними и убитым в ту ночь, убийцы тоже были знакомы с убитым, в ту ночь их видели вместе, в ту же ночь ее изнасиловали, а жертва была убита ими же в том самом месте, где они ее изнасиловали, причем все это бесспорные сведения, достоверность которых ни у кого сегодня сомнений не вызывает, – так вот, как же, принимая во внимание все эти совпадения, у нас получается, что они его не убивали? В это невозможно поверить. Когда я стою и рассказываю вам об этом, у меня и мысли такой не возникает. Вы только послушайте, что она говорит!
Он оборачивается к ней.
– По ее словам, кто-то добрался до нее. Она говорит, причем говорит сейчас, не тогда, а сейчас, больше года спустя, что звонили из полиции, из прокуратуры. Я должен сказать, что она лжет.
Он всем телом подается к ней. Она испуганно откидывается на спинку стула.
– Может быть, она говорит правду, – продолжает он. – Отчасти. Может быть, кто-то на самом деле добрался до нее. Однако я самым категорическим образом утверждаю, что ни полиция, ни мой помощник тут ни при чем. Я готов поручиться за это всей своей репутацией. Всей профессиональной карьерой. Если на самом деле кто до нее и добрался, то человек из «скорпионов», бандитской рокерской группировки, которая и совершила это убийство. Они обнаружили ее местонахождение, принялись ей угрожать и тем самым напугали до полусмерти. Я готов гарантировать, что они куда более опасные люди, нежели господин Моузби.
– Это были не они! – кричит она.
Мартинес с силой ударяет молотком по столу.
– Прошу держать себя в руках, госпожа Гомес, – укоряет он ее. – Речь идет не о суде, а лишь о предварительном слушании.
– У меня протест, Ваша честь, – говорю я.
– На каком основании?
– Все это похоже на заключительную речь, которая к тому же, черт побери, сильно смахивает на небылицу!
– Повторяю, господин Александер, речь идет не о суде, а о предварительном слушании дела.
Поставив меня на место, он кивком делает Робертсону знак, что тот может продолжать.
– Разве не гораздо логичнее заключить, Ваша честь, что то, что я сейчас говорю, не лишено правды, а сегодняшние показания свидетельницы представляют собой попытку испуганной женщины спасти собственную шнуру? Разве не этим она руководствуется, если взглянуть на дело хоть мало-мальски непредвзято?
Подойдя снова к столу, он опирается на него руками, теперь уже успокоившись и овладев собой (хотя нельзя сказать, чтобы он хоть раз не владел собой).
– Задача сегодняшнего слушания – решить, существуют ли веские основания для того, чтобы назначить новое судебное разбирательство. Повторяю, веские основания. А их нет. Все, что мы видели, – одна-единственная свидетельница, которая сегодня говорит одно, а завтра – другое. С вашего позволения, это уже вчерашний день. Правдивы или нет были ее показания, как и показания множества других свидетелей, присяжные уже решили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70