– Я начинаю закипать, я вне себя от гнева и хочу, чтобы они это видели, хочу, чтобы они видели, что все это – чушь собачья, высосанная из пальца обвинением! – Он оказался здесь потому, что обвинение ему заплатило. Десять тысяч долларов... Мало того, оно попыталось скрыть эту грязную работу, этот удар ниже пояса. Джеймс Ангелус здесь потому, что обвинение покупает свидетелей, точно так же оно заполучило мать убитого, купив ее. Наверное, других доказательств у него нет, если необходимо прибегать к такой неблаговидной тактике.
Я перевожу дух.
– Позвольте мне сказать, в чем на самом деле заключается истина. Истина состоит в том, что мой подзащитный не совершал этого убийства. Так же как и его друзья. Да, был убит человек. Но они тут ни при чем. Никто не знает, чьих рук это дело, обвинение просто шьет его кому ни попадя. Надо же бросить псу кость, если он голоден! Вот и выбрали четырех мужиков, которые, я первый готов это признать, далеко не ангелы. Они были с той девицей в ночь, когда произошло убийство. И обвинение заключило, что убийство на их совести, наскоро состряпав историю, подходящую под этот случай.
Не торопясь, я расхаживаю перед скамьей присяжных, глядя в лицо каждому.
– Единственная свидетельница обвинения выдала себя с головой. Вещественными доказательствами оно не располагает, нож так и не нашли. Как не нашли и пистолет, из которого его застрелили. У защиты не один, а десятки свидетелей, каждый из них заслуживает большего доверия, чем Рита Гомес, осмелюсь напомнить еще раз, не только проститутка, привлекавшаяся к судебной ответственности, не только пьяница, что ни для кого не секрет, но и отъявленная лгунья.
Кто бы ни совершил это убийство, неужели он был так глуп, что оставил в живых свидетеля? И это после убийства, чреватого смертной казнью? Нет конечно. Ведь он только что уже убил одного. С какой стати ему щадить другого и оставлять после себя свидетеля? Вот почему эти люди не могли сделать того, в чем их обвиняют. Да, они – подлецы, бандиты, но они же не дураки. Настоящий убийца не стал бы брать пленных. Если эти мужики и не убили Риту Гомес, то по той простой причине, что они не убивали и Ричарда Бартлесса.
Так... для чего же мы сегодня здесь собрались? Для того, чтобы выяснить, виновны наши подзащитные или нет. Казалось бы, нет необходимости доказывать их невиновность, но все-таки приходится. Мы представили вашему вниманию конкретные вещественные доказательства, свидетельствующие, что эти люди тут ни при чем. Обвинение обязано доказать, что они виновны, однако оно этого не сделало – ни в малейшей степени, ни на йоту.
На присяжных, рассматривающих дело об убийстве, ложится колоссальная ответственность. Вам решать, виновен тот или иной человек или нет, казнить его или миловать, а если вы решите, что они виновны, значит, вы целиком и полностью в этом уверены. Вы должны быть уверены в этом, руководствуясь сердцем и разумом, полагаясь на показания свидетелей, на твердые факты. Так, чтобы у вас не оставалось ни малейших сомнений в собственной правоте.
Господа присяжные! Не судите моего подзащитного по тому, что он собой представляет, или по тому, что водилось за ним в прошлом. Сейчас речь не об этом. Судите его, исходя лишь из того, что имеет отношение к данному делу, из фактов. И тогда вы сделаете единственно возможный вывод, а именно: он невиновен и должен выйти из этого зала свободным.
30
– Доброе утро, дамы и господа. Меня зовут Джон Робертсон. Я прокурор округа Санта-Фе.
В шикарном костюме-тройке, развернувшись так, чтобы был отчетливо виден значок «Фи Бета Каппа», он стоит у края стола, за которым располагаются представители обвинения. Он уверенно, дружески улыбается присяжным, так, как улыбаются люди, знающие, что их дело – правое, что истина на их стороне.
Он сознательно идет на риск, выступая последним со стороны обвинения. Уверен, взвесил все «за» и «против» и решил, что в худшем случае у нас с ним равные шансы. Его минус в том, что он мало кому известен: вот Моузби присяжные изучили вдоль и поперек, может быть, в глубине души он ненавидит Робертсона за то, что, свалившись ему на голову в самый последний момент, он лишил его возможности отличиться в этом громком процессе. Правда, Робертсон здесь свой человек, к тому же все равно он всем заправляет, в конечном счете вся ответственность за дело лежит на нем. Выступая сейчас, он дает понять присяжным: дело имеет такое большое значение, что его заключительный акт я не могу доверить никому, даже своему способному и пользующемуся доверием помощнику. Меня избрали на этот пост, и я обязан сделать все. Прошу прощения, если сам факт моего выступления может быть истолкован превратно по отношению к господину Моузби, присутствующему здесь, но я никоим образом не хочу его обидеть. Здесь за все отвечаю я и только я.
Он на самом деле излагает это, пусть и в менее нарочитой и эгоистичной манере. В действительности же этот мерзавец, не думающий ни о ком, кроме собственной персоны, имеет в виду другое: я политический деятель, я делаю себе карьеру, взбираясь по служебной лестнице, а нынешний процесс – самое шумное в Нью-Мексико дело этого года, оказавшееся в моей компетенции, и я не допущу, чтобы меня обошла какая-то мелкая сошка из числа госслужащих; люди выбиваются в сенаторы и губернаторы благодаря заключительным речам такого типа, что я намерен сейчас произнести! Пусть меня снимает телевидение. Для него я – лакомый кусочек.
– В рассматриваемом вами деле нет ничего сложного, – начинает Робертсон. С невозмутимым видом он стоит перед тем местом, где сидят присяжные. Я восхищаюсь его манерой говорить. Если я – Джек Николсон, то он – Карлтон Хестон, может, со стороны он слишком уж правильный, малость отставший от жизни, зато сразу видно, с кем имеешь дело, такой человек никогда не испугает.
– Вам предстоит сделать выбор, – продолжает он, – предстоит решить, кому поверить – свидетелям обвинения или защиты. С одной стороны, есть очевидец происшедшего, который, с чем уже согласилось как обвинение, так и защита, был на месте убийства вместе с подсудимыми в ту ночь, когда оно было совершено, есть и профессиональные показания одного из ведущих в стране судебно-медицинских экспертов. Оба свидетеля независимо друг от друга поведали одно и то же об обстоятельствах, сопутствовавших смерти Ричарда Бартлесса. Давая показания, ни один из этих людей ничего не приобретает, так же как и все остальные представленные нами свидетели. Напротив, им есть что терять. Рита Гомес может потерять жизнь. Люди, которых вы судите, далеко не ангелы, если пользоваться выражением, употребленным самой защитой. Они – составная часть действующей в масштабах всей страны шайки бандитов и преступников, которым никто и ничто не указ. Их приятели по банде рокеров – такие же бандиты, как они сами, поклялись мстить всем, кто выступит против их дружков со свидетельскими показаниями. Над Ритой Гомес дамоклов меч будет висеть до конца жизни, независимо от того, признают эту четверку виновной или нет. Рита Гомес, испуганная молодая женщина, и та не могла молчать перед лицом такого гнусного злодеяния.
Мне нет необходимости подробно рассказывать в этом зале о квалификации доктора Милтона Грэйда, все вы его знаете как в высшей степени знающего и объективного специалиста. Он недвусмысленно рассказал вам о том, что произошло в ту ночь в горах. Он пришел к таким выводам, исходя из своих знаний и опыта, за которыми стоят годы труда. И его слова целиком и полностью совпали с тем, что Рита Гомес поочередно рассказала полицейским, большому жюри и вам. До сих пор они не встречались друг с другом, тем не менее оба говорят об одном и том же: Ричард Бартлесс был похищен четырьмя подсудимыми, сидящими в этом зале, похищен против своей воли, отвезен в горы к северу от города, подвергнут изнасилованию в особо жестокой форме и убит. Без всяких угрызений совести.
Теперь обратимся на минутку к спектаклю, который уже не одну неделю разыгрывала в этом зале защита. Должен признаться, я восхищен: она сделала все возможное для того, чтобы подсудимые ушли от ответственности, такой защите позавидовал бы сам известный иллюзионист Гудини. Настоящее волшебство в сочетании с отчаянной смелостью и ловкостью. Но, как и всякое волшебство, она основывается на восприятии действительности... господа присяжные, позвольте заострить ваше внимание на данных словах, на восприятии действительности, а не на самой действительности. На самом деле защиты как таковой у них нет, вот они и пытаются обвести вас вокруг пальца. И если вы не проявите осмотрительность, если самым тщательным образом не изучите обстоятельства дела, если позволите им ослепить себя, то совершите ошибку, приняв за действительность ее восприятие вами. В этой связи вспоминается рекламный ролик, который несколько лет назад крутили по телевидению, помните, о том, что маргарин «Империал» не отличишь от масла?
Кое-кто из присяжных улыбается: помнят или думают, что помнят.
– «Подделку от оригинала не отличишь», – гласил рекламный ролик, – говорит Робертсон, тоже улыбаясь. – Что ж, может, так оно и есть, может, кое-кто на самом деле не отличит маргарин от масла, к тому же большинству людей это, может, и не важно, если у них нет проблем с холестерином, а вот если есть, тогда это действительно важно. Тогда уже речь идет в буквальном смысле слова о жизни и смерти. А если применительно к этому делу подделку нельзя отличить от оригинала, а правду – от лжи, тогда точно речь пойдет о жизни и смерти. А именно: выйдут убийцы и насильники на свободу или же заплатят сполна за свои злодеяния.
Он делает паузу. Неплохо, думаю я про себя, надо отдать этому мерзавцу должное.
– Вот какую двойную игру ведет защита, дамы и господа! Она не отрицает, что подсудимые и Рита Гомес вместе уехали из бара. Да и не может отрицать, поскольку десятки представленных ею самой свидетелей показали, что так оно и было. Вот они и утверждают, что она была слишком пьяна, чтобы ее словам можно было доверять. Но ведь никаких доказательств этого приведено не было. Да, она пила в тот вечер. Но она была достаточно трезва, чтобы заговорить с ними в тот момент, когда они собирались уже уходить, четко и недвусмысленно изложив им просьбу отвезти ее домой. Никто из свидетелей не заявил об обратном.
К тому же она была вместе с ними на месте убийства, в ту самую ночь, когда это произошло. Этого опять-таки никто не оспаривает. Они вступили с ней в половые сношения. Она говорит, ее изнасиловали. Они заявили, что ее никто к этому не принуждал. А для того чтобы подкрепить это свое утверждение, согласно которому она по собственной воле, без какого бы то ни было принуждения или угроз по два-три раза вступила с каждым из них в половые сношения, защита заявляет, что она – проститутка.
Дамы и господа, знаете, чего стоит сей, с позволения сказать, довод? Согласно которому проститутка, мол, не может быть изнасилована? Это позорный довод, недостойный цивилизованного общества. Не впадайте в заблуждение, господа присяжные, Рита Гомес была изнасилована этими людьми в самой жестокой форме, до смерти запугана ими, ее даже грозились убить, если она возьмет и расскажет, что произошло. Прошу вас ни на секунду не забывать об этом. Не нужно превращать жертву в преступницу. Ведь судим мы не Риту Гомес.
Он поворачивается и указывает рукой на подсудимых, сидящих позади нашего стола.
– Мы судим их.
Подойдя к столу с вещественными доказательствами, он берет папку, в которой лежат квитанции с заправочной станции, и, вынув одну из квитанций, показывает ее присяжным.
– Вот к чему сводится вся аргументация защиты! – говорит он нескрываемо издевательским тоном. – Клочок бумаги с проставленной на нем датой. – Он с преувеличенно горестным видом качает головой, затем продолжает, но уже с презрением. – За всю свою жизнь не припомню случая, чтобы защита производила на меня столь жалкое впечатление. Вы только послушайте, дамы и господа! Они, наверное, думают, что вы утратили природную способность соображать. Клочок бумаги, который кто угодно мог при случае вытащить из автомата на какой-нибудь отдаленной заправочной станции. Кто может сказать наверняка, насколько можно этому автомату доверять? Откуда нам знать, может, он вышел из строя или квитанция была подделана, да мало ли что еще! Конечно, если только вы не считаете, что автоматы непогрешимы. Если только вы никогда не сталкивались с проблемами при оплате квитанций за газ, воду, электричество.
Присяжные кивают и улыбаются, глядя на него и переглядываясь между собой. Насколько я могу судить, они не считают, что автоматы непогрешимы.
– А взять этого свидетеля! – продолжает Робертсон. – Паренек, глядящий на жизнь широко раскрытыми глазами, для которого предел мечтаний – купить мотоцикл и гонять на нем с такими же, как эти. – Небрежный взмах тыльной стороной руки в сторону подсудимых.
– А другой их главный свидетель? Семидесятивосьмилетняя женщина, которая помнит, что Элвис Пресли заказал себе на завтрак, когда тридцать лет назад был у нее в забегаловке. Мало того, она еще помнит день и час, когда обвиняемые переступили порог ее заведения, а также то, что именно каждый из них заказал и во сколько все это обошлось. Что ж, не знаю, как вы, но я лично не способен удержать в памяти такое обилие подробностей и не уверен, что могу доверять тому, кому это под силу. Особенно если речь идет о человеке, который уже в возрасте. Не подумайте, что я имею что-то против возраста, ведь когда-нибудь, если повезет, и сам я буду в годах и мне не понравится, если люди начнут ставить под сомнение каждое мое слово, но ведь врачи утверждают, что постепенно память начинает слабеть, принимает все более избирательный характер. А если человек к тому же долго живет один, как эта свидетельница, он все больше времени проводит наедине с собой и создает собственный внутренний мир, не то ощущение одиночества станет невыносимым. И тогда он, может, и не прочь рассказать кому-нибудь то, что тот хочет услышать, даже если это расходится с истиной, если ему составят компанию и не откажутся выпить одну-другую чашечку кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70