Рикки схватил ружье, потом бросил – слишком велико для пакета, кто-нибудь обязательно заметит.
Рана Чепмена почти не кровоточила. Рикки удивился, но только на мгновение. Пора сматываться. Надо было сообразить, как быть с Фрэнком, как уластить Лулу, такую белую и нежную, словно она купалась в лунном свете.
Пора, пора, пора.
Такси до отеля обошлось ему в тридцать долларов плюс доллар на чай. Он присел на скамеечку у входа и подбил бабки. Шестьдесят три доллара с мелочью. Отнять тридцать четыре, которые он прихватил из бумажника Бэрри Чепмена, и получалась без двадцати девяти долларов тысяча чистой прибыли. Только от Ньюта так просто не отделаешься. А может, и отделаешься. Рикки сидел на скамейке, подставив лицо солнцу и баюкая тяжелый пакет на коленях. Что сказать Ньюту, сколько он заплатил за пушки, сколько удастся зажать?
Рикки разглядывал проходящих девушек. Которые лучше, местные или калифорнийские? Он не мог решить. Он балдел от блондинок. В Лос-Анджелесе почти сплошь одни блондинки. Поэтому или дело в другом? Он снова поймал себя на том, что думает о Лулу. Он встал, подтянул брюки и пошел к отелю.
Ньют откинул барабан и увидел блестящий жирненький патрончик. Осторожно поставил барабан на место, полюбовался на себя в зеркале, искоса взглянул на Рикки и поинтересовался, каков материальный урон.
Рикки сказал:
– Семь с половиной кусков за пару. Плюс я купил их в баре, пришлось заплатить за один-два коктейля.
Ньют улыбнулся и протянул левую руку, свободную от оружия. Рикки прибавил:
– Плюс двести за патроны – меньше доллара за штуку. – Улыбаясь, он полез в карман и вытащил пару двадцаток и десятку.
Ньют схватил деньги. Рикки грабит его, никаких сомнений. Дома придется принять меры. Рикки сказал:
– Теперь полный комплект. Пушки блестят, тачка первый класс, сами из себя красавцы.
– Все должно быть готово сегодня вечером, – сказал Ньют. – Или завтра утром, когда она пойдет на работу.
Рикки развлекался, жонглируя тремя большими холостыми патронами 40-го калибра. Он почти не шевелил руками. Ньют вынужден был признать, что получалось здорово.
– У меня билеты на утренний рейс, нам надо быть в аэропорту к десяти часам, – сказал он.
– Все?
– Только мы с тобой, малыш.
Рикки ухмыльнулся. Ньют произнес эти слова, как в кино.
– А Фрэнк и эта белобрысая?
– Я думал, ты это возьмешь на себя.
Рикки медленно кивнул.
– Запросто. Нет вопросов.
– Ты же для того и купил столько патронов, вспомнил?
– Где они?
– Появятся, не волнуйся.
Рикки бросил патроны на кровать, сказал:
– Смотри, – и попытался быстро выхватить пистолет из-за пояса. Получилось медленно, потому что он боялся порвать брюки мушкой. – Проверить бы эту игрушку, работает или нет.
– Скоро попробуешь.
И как часто случалось в его жизни, Ньют был прав, хотя и исходил из неверной посылки. Обычно худшие его ожидания более или менее оправдывались, так что изъяны интеллекта не играли никакой роли.
На этот раз им суждено было сыграть решающую роль.
Глава 25
Рик Конрой кивком поздоровался с Ферли Спирсом, подхватил стул Оруэлла. Развернул и сел верхом, положив локти на спинку.
– Видишь, как я сижу?
Уиллоус сказал:
– Ага.
Конрой ухмыльнулся.
– По-ковбойски. Гэри Купер добился первого большого успеха, вот так развернув стул и усевшись по-ковбойски, когда его приглашали на роль в «Завоевать Барбару Уорт», снятом аж в 1926 году. Конечно, прежде чем стать кинозвездой, он и был ковбоем. Сыграл Белого Рыцаря в «Алисе в Стране чудес».
В другом конце комнаты Ферли Спирс презрительно фыркнул. Конрой взглянул на Спирса и сказал:
– Это было в 1933-м. Ты тогда уже, наверное, перерос такие фильмы.
Уиллоус спросил:
– Чем могу помочь, Рик?
– Купер был высокий, темноволосый и красивый. Он говорил медленно и отчетливо, так что людям хотелось слушать и слушать. Я, наоборот, бесцветный коротышка. Лысеющий. Когда я волнуюсь, у меня язык заплетается. К тому же я грызу ногти. Чего ради начальство меня выбрало для этой комедии?
– Потому что ты профнепригоден, – предположил Спирс.
Конрой сказал:
– Помалкивай, приятель. Отгадывай свои кроссворды и не встревай. – Он снова обратился к Уиллоусу: – Я, наверное, самый некрасивый во всей полиции. Не смейся, это правда. Я похож на состарившегося Майкла Дж. Полларда.
Уиллоус не понял.
– Ну, помнишь «Бонни и Клайда»? Поллард заправлял машины на захудалой бензоколонке и помог им ее ограбить, а потом отправился с ними. Большая ошибка.
По матовой стеклянной двери в кабинет инспектора Бредли промелькнула тень. Конрой спросил:
– Он там?
Уиллоус кивнул.
За дверью кто-то что-то невнятно кричал. По столу стукнули кулаком – они все достаточно часто слышали этот звук, чтобы его узнать.
– Что происходит?
– Понятия не имею, – сказал Уиллоус. Когда он пришел, дверь к Бредли была закрыта. Никто не вошел, никто не вышел.
Конрой пожал плечами.
– Так вот Поллард. Вспомнил теперь?
Уиллоус кивнул.
– А как же. Физиономия как выдолбленная тыква. Не вижу никакого сходства, Рик.
– Нет?
– Ты в два раза страшнее.
Конрой улыбнулся. До недавних пор он был полицейским. Теперь благодаря очередной ротации вдруг стал ответственным по связям с общественностью. Канули в прошлое счастливые деньки: вышибленные двери, вопли ярости и страха. Главный навык, которого требовала новая должность, – умение тихо стучать и ждать до скончания века. Пока что переход давался с трудом.
Уиллоус спросил:
– Так чем же тебе помочь в твоей беде?
– Дело Джоуи Нго. Всем нужны кровавые подробности. Что это было, убийство или самоубийство? Он ли замочил Эмили и братца? Можно ли считать, что следствие закончено по всем трем смертям? Мне нужен первоклассный товар, Джек. Публика имеет право знать.
Уиллоус улыбнулся:
– Паркер на вскрытии. Привезет предварительный отчет с минуты на минуту. Но официальных заявлений мы делать не будем, пока не поступит заключение коронера. А это может случиться через месяц или больше. Так что я представления не имею, закончено ли следствие. Мы знаем, что Эмили и Черри были застрелены из одного и того же оружия. Если окажется, что именно его мы нашли у Джоуи – а так и окажется, – я предложу закрыть все три дела.
Конрой сказал:
– Да, но пока с пушкой не разобрались, самое раннее завтра что-то прояснится. Я говорил с Голдстайном минут десять назад. У него тройное убийство, случившееся в японском квартале сегодня утром, и один бедняга, избитый до смерти в магазине. Слышал?
Уиллоус покачал головой.
– Парень по имени Чепмен, Бэрри Чепмен. Ему прострелили колено, а потом ударили по голове кусачками. – Рик сделал вид, будто откусил кусок от спинки стола. – Знаешь, что Голдстайн сказал мне, когда я спросил, как у него движется с твоим делом?
– Что?
– Поинтересовался, чего я горячку порю, если все замешанные в деле на том свете.
Из кабинета Бредли снова раздались вопли. Уиллоус пожал плечами.
– Ты знаешь, что говорят в таких случаях, Рик. Расследование продолжается. Как только появятся новые сведения, вы будете проинформированы.
– Джек, у тебя здорово выходит. По-моему, блестящая идея – почему бы тебе не занять мою должность?
– Я прежде уйду. – Уиллоус не шутил. Он работал в полиции почти двадцать лет, детективом в отделе убийств столько, сколько давал себе труд помнить. Из него вышел хороший полицейский и никудышний муж и отец. Это стоило ему жены и семьи. Иногда он чувствовал, что горе одолевает его. Но ничего не мог поделать. Работа держала его за горло. Он был не в состоянии измениться, знал и принимал это. Конрой смотрел на него.
– Джек, что-нибудь случилось?
– Нет, все в порядке.
Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась. Оруэлл, затем Паркер.
Конрой сказал:
– Я слыхал, Эддин брак дал трещину.
– Джудит – не из первых учеников, – подал голос Спирс. – Но она делает успехи.
Оруэлл устремил указующий перст в Конроя и вопросил:
– Зачем тебе мой стул?
Конрой сказал:
– Ты, наверное, не в курсе, но через десять минут будет большая пресс-конференция. Убийства в японском квартале. Мы ожидаем человек пятьдесят – шестьдесят. Телевидение, газеты, радио. Шеф велел набрать как можно больше стульев.
– Чушь собачья.
Конрой обернулся к Паркер.
– Есть что-нибудь для прессы?
– Ни в коем случае, – твердо сказала Паркер.
Конрой встал, потащил стул Оруэлла к двери.
– Принесу часа через два, обещаю.
– Ага, ладно. Только на чем я-то пока сидеть буду?
Конрой открыл дверь и направился к лифту.
Оруэлл сказал:
– Эй, погоди минутку!
Конрой обернулся и помахал, двери лифта раскрылись. Втолкнул стул внутрь, повернулся и заорал:
– Попался, Эдди!
Оруэлл сорвался с места.
Лифт закрылся.
Уиллоус спросил:
– Ну, как прошло?
Паркер бросила папку на стол, села.
– Не желаю видеть больше ни одного вскрытия в жизни.
– Это немалый срок.
Паркер усмехнулась.
– Коронер убежден, что Джоуи умер от самонанесенной раны. Даже если бы Джоуи воскрес, схватил его за грудки и открыл имя убийцы, заявил он, вердикт был бы тот же: самоубийство.
Ферли Спирс сказал:
– Я помню случай, когда парень с неоперабельной опухолью мозга оставил записку, три страницы от руки, заперся в комнате и вышиб себе мозги. Пять лет спустя соседка созналась, что убила его, поскольку он постоянно воровал у нее розы. Детектив, который вел дело – Тед Нолан, – не поверил ни единому ее слову. Собственно, никто не поверил, кроме прокурора и судьи. Она получила пожизненное заключение. Нолан был так опозорен, что ушел в отставку и сбежал куда-то в глушь разводить овец. Это было лет тридцать назад. Я только-только пришел. – Спирс улыбнулся Паркер. – Ничего не принимай на веру. Вот чему я тогда научился и надеюсь, всегда буду помнить этот урок.
– Овец? – переспросил Уиллоус.
Спирс углубился в свой кроссворд. Он вписал слово, затем повернул карандаш другим концом и старательно стер написанное. Дверь в отдел распахнулась, и Оруэлл с физиономией красной, как пожарная машина, ввалился в комнату, волоча за собой стул. Он резко придвинул стул к столу, ободрав краску. Спирс взглянул на него.
– А тебе что надо? – огрызнулся Оруэлл.
– Семь букв. Столовый прибор в человеческом организме.
Оруэлл сказал:
– Шеф был в лифте. Он посмотрел на мой стул и сказал, что если я настолько устал, мне надо отпроситься и пойти домой.
Уиллоус расхохотался. Оруэлл сел за стол. Выдвинул ящик и вытащил оттуда теннисный мяч. Сжал мяч в кулаке. Мышцы на руке зловеще напряглись.
Паркер и Ферли Спирс переглянулись. Никто не произнес ни слова.
Оруэлл сопел и кряхтел. Шов лопнул, мяч раздавился. Оруэлл поглядел на него и бросил на стол. Ферли сказал:
– Класс, лучше, чем целый день на пляже.
– И что это означает?
– Не заводись, Эдди. Это был комплимент. Предполагается, что ты должен быть польщен.
Оруэлл сказал:
– Я тебе польщу, умник, – закрыл глаза и стал тереть виски.
Паркер сказала:
– Ложечка.
Спирс кивнул, склонился над кроссвордом.
Вошел Мэл Даттон, куртка перекинута через плечо, светло-голубая рубашка потемнела под мышками. Небрежной походкой приблизился к Оруэллу, похлопал по плечу:
– Поразмыслил над тем, о чем мы говорили, Эдди?
– О чем это? – спросил Оруэлл.
– Вот она, девичья память. О ребенке.
– Мы с Джудит все обсудили, – сказал Оруэлл. – Мы решили, что купим видеокамеру. Кино, Мэл, – вот то, что нужно. Как сказала Джудит, с какой стати кто-то вроде тебя будет фотографировать нашего малыша – чтобы он казался ненастоящим.
Даттон взглянул на останки теннисного мяча, лежащие на столе:
– Когда великое событие наконец свершится, постарайся не стискивать маленького так сильно, ладно?
Оруэлл сказал:
– Спасибо за совет, ты настоящий друг, – и снова принялся растирать виски.
Распахнулась дверь инспекторского кабинета. Первым вышел Ральф Кернс. Бледный, поникший. За ним следовал Оикава. У обоих был такой вид, словно они только что пробежали марафон. Оикава тихо прикрыл дверь.
Даттон сказал:
– Никогда не связывайтесь с продавцами газет. Они гадкие.
Кернс кисло взглянул на него.
Даттон спросил:
– Ну, чего, вы еще полицейские или как?
Кернс сказал:
– Говори ты. – Он кинул на Оикава быстрый предупреждающий взгляд. – Если я сейчас не покурю, сдохну.
Оикава начал:
– Мать оказалась юристом. Говорит, мальчик в ужасном состоянии, комплекс вины. Шок. Падение самооценки. Возможно, никогда не придет в себя. Не исключено, что он больше не сможет продавать газеты.
– Представляешь, какой удар по бюджету, – сказал Даттон. – Долларов двадцать – тридцать в месяц, не меньше.
Оикава невольно ухмыльнулся. Спирс спросил:
– Так что стряслось-то? Чего Бредли так разорался?
Оикава взял лопнувший теннисный мячик.
– Эх, жизнь-жестянка. – Он подбросил мячик и ловко поймал его. – Не то чтобы мы его совсем зря сцапали – он заглядывал в чье-то окно. Пустился наутек, когда нас увидел. И подходил под описание Джоуи, более или менее.
– Скорей менее, – сказал Уиллоус.
– Признаю, мы поторопились. Ральфу было не по себе, после того как он наблюдение продинамил. Он хотел отличиться. Будет ли он еще когда-нибудь так поступать? Поверьте мне, я думаю, что нет. – Оикава разорвал мячик и заглянул внутрь. Пусто. – А потом инспектор сделал пару звонков, и оказалось, что у парня – ему пятнадцать лет – список славных дел длиннее, чем моя…
– Что? – спросила Паркер.
– Рука, – сказал Оикава, покраснев. – Малый – прирожденный вор. Если какая-то вещь не прибита гвоздями, он ее украдет. Если прибита, он сопрет гвоздодер. Папаша ждет не дождется, когда ребеночек дорастет до совершеннолетия, чтобы какой-нибудь крутой судья упрятал его годика на два. Спирс спросил:
– Так чего же Бредли разорялся?
– Ну, я думаю, он счел необходимым указать, что мы не знали про его заслуги, когда загребли.
– Полицейское чутье, – заметил Спирс. – Вот почему вы его сцапали. Полицейское чутье.
Оикава улыбнулся:
– Это-то Ральф и сказал перед тем, как инспектор взорвался.
– Так или иначе, – заключил Спирс, – важно, что мамаша пошла на попятный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29