– Годится.
– Сотня с доставкой в номер. Прибудет скорее, чем пицца от «Домино».
Пепел с сигареты Фрэнка упал на ковер. Он спросил:
– Кому платить?
– Тому, кто постучит в дверь. Больше ничего не надумали? Может, все-таки женщину? Или кого еще?
– Не говори гадостей. – Фрэнк холодно улыбнулся. – Я в пятьсот восемнадцатом. Легко найти – прямо за номером, где телевизор орет на полную катушку, – и двинулся через холл к лифтам.
Роджеру пришлось отскочить в сторону – на него шел паровой каток, который расплющит в лепешку и не остановится. Фрэнк еще в детстве превосходил габаритами сверстников и быстро понял, как извлечь толк из своей массы, как пугать и унижать людей, при этом и пальцем никого не трогая и словно бы даже не имея подобных намерений. Собственно говоря, люди ломались, именно сделав печальное для себя открытие, что Фрэнк их просто не замечает. В нем было шесть футов четыре дюйма роста, а стрелку весов зашкаливало. Когда он выходил прогуляться, на тротуарах рассеивалась толпа. Когда его мучила жажда, у стойки бара обязательно оказывалось свободное место. Несколько лет назад вес его приближался к тремстам фунтам. Грузный и продолжающий грузнеть. Выстрел, предназначавшийся другому, отправил его на строгую диету, за которой последовали полгода больничной кухни. С тех пор он не знал забот с лишним весом. Если взглянуть на все со светлой стороны, можно сказать: не было бы счастья, да шальная пуля помогла.
В лифте, сверкающем алюминием, Фрэнк поднялся на пятый этаж, всунул пластмассовый прямоугольник в замок и отпер дверь. Уходя, он оставил включенными телевизор, кондиционер, светильники. За все платит Ньют. Фрэнк ослабил узел галстука и плюхнулся на кровать. На улице сирена выводила единственную известную ей песню.
Фрэнк коротал время, глядя телевизор и доводя до совершенства изящное искусство выдувать маленькое колечко дыма сквозь большое. Наконец в дверь отчетливо постучали.
Фрэнк крикнул:
– Открыто! Заходите!
Лет пятнадцать и безукоризненная фигура – пока еще немножко черновик, но уже мучительно женственна. Кожа, где она видна, белая и гладкая, как лист бумаги. Волосы, выцвеченные перекисью, собраны во французскую косичку. Плотно облегающий костюм из лайкры цвета электрик, зашнурованный розовой тесемкой. На шее золотая цепочка с крестиком. Массивные мужские водолазные часы оттягивают левую руку. Пол-лица закрывают солнцезащитные очки на манер авиаторских с зеркальными стеклами. Рот большой и чувственный, губы цвета переспелой вишни.
Фрэнк, заинтересовавшись, сел, чтобы получше ее разглядеть. Она щелкнула выключателем. Задернулись занавески. Поскольку телевизор был включен, освещения хватало.
Фрэнк спросил:
– Ты откуда взялась?
– Роджер послал. – Она театральным жестом сняла очки. Бледно-голубые, как льдинки, глаза. Захлопнула дверь пяткой крошечной кроссовки из белой кожи с синей полосой, улыбнулась.
Фрэнк сказал:
– О присутствующих не говорят, но, как я уже объяснил Роджеру, мне не нужно ничего, кроме понюшки порошка. Постель меня нисколько не интересует.
– Как тебя зовут?
– Фрэнк.
Покачивая бедрами, девушка пересекла комнату и села на краешек колоссальной кровати. Она стянула с него башмак и принялась легко массировать ногу. Даже сквозь пропотевший носок ее пальцы освежали, успокаивали.
Она сказала:
– Я видела тебя в холле.
Фрэнк ждал. Что-что, а ждать он умел. Полезная привычка, когда сидишь в тюрьме. Или работаешь на людей вроде Ньюта. Девушка сказала:
– Я подумала, что ты симпатичный.
– Да что ты!
– О присутствующих не говорят, но я обожаю крупных мужчин. – Она улыбнулась, давая понять, что над ним подтрунивают. За башмаком последовал носок. Она наклонилась и поцеловала его большой палец. – Какого ты роста?
Фрэнк сказал. Она сняла с него второй башмак и второй носок.
– Приятно, правда?
– Наверное, если бы я был в настроении.
– Расслабься, и оно придет.
На тумбочке рядом с кроватью тихо заверещал телефон. Фрэнк снял трубку. Роджер сказал:
– Ну как там у вас, все в порядке?
– Как ее зовут?
– Лулу. Дай-ка мне ее.
– Скажи волшебное слово.
– Пожалуйста, – быстро добавил Роджер.
Фрэнк передал трубку. Лулу сказала: «Алло», потом кивнула, произнесла: «Не волнуйся об этом, береги сердце», и протянула трубку Фрэнку.
– Роджер хочет поговорить с тобой.
На трубке осталась помада. Фрэнк вытер ее о подушку.
– Что? – спросил он в трубку.
Роджер сказал:
– Будь с ней поласковее. Пожалуйста.
– Вот еще. С чего ты взял, что она хочет именно этого?
На том конце помолчали, потом Роджер снова заговорил:
– Если она скажет, что ты ей нравишься, Фрэнк, можешь ей поверить. Это будет истинная правда.
– А ты почем знаешь?
– Эта девочка – моя дочь. Единственное мое дитя.
Фрэнк сказал:
– Чтобы я больше тебя не слышал, – и швырнул телефонную трубку с такой силой, что далеко внизу, в холле, Роджер отпрянул, словно пытаясь увернуться от смертельного удара.
Глава 2
К открытому крыльцу вели семь бетонных ступенек кремового цвета. Дверь болталась на петлях. На залитом кровью полу валялись куски штукатурки, щепки, осколки стекла.
Тело девушки лежало поперек порога. В гостиной Черри Нго обмяк в разбитом кресле перед потухшим камином. На коленях у Черри лежал сиамский кот. Его огромные голубые глаза были широко распахнуты, но ничего не видели – осколок одним махом лишил его всех девяти жизней.
Детектив из отдела убийств Джек Уиллоус сказал:
– Эй, Черри. Проснись. Ответь мне.
Напарник Уиллоуса детектив Клер Паркер заметила:
– Он в шоке, Джек. Доктор говорит, мы зря теряем время.
– Видно будет.
Пятью минутами раньше Уиллоус извлек сигарету из Черриной пачки «Плейерз лайтс», щелкнул его зажигалкой и сунул сигарету в рот парню. Горящий ее кончик был всего в какой-то четверти дюйма от бандитских усов Черри, но похоже, это не производило на него никакого впечатления. Дым струился прямо ему в глаза уже пять минут. Черри еще ни разу не моргнул.
Через некоторое время послышалось шипение, запахло паленым волосом.
– Доволен, Джек? Или еще что-нибудь попробуем – прижжем его спичкой, выдернем ногти плоскогубцами?
Было всего два вероятных свидетеля убийства – Черри Нго и его младший брат Джоуи.
Уиллоус и Паркер спустились в нижний этаж. В комнате Джоуи Нго места было ровно столько, чтобы поместились стол, узкая койка, сам Джоуи и двое полицейских.
Уиллоусу пришлось пригнуться в дверях. Пружины кровати скрипнули, Джоуи сел. Отвернулся, вытер слезы.
Паркер сказала:
– Мы понимаем, каково тебе сейчас, Джоуи, но нам нужно поговорить с тобой. Откладывать нельзя.
Возраст неопределенный. Вероятно, лет двадцать. Коротко подстрижен. Маленький, тщедушный. Лицо гладкое и круглое, неоформившееся, словно пустая маска. Одет в черную футболку, выцветшие джинсы. Босой. На левой пятке пластырь.
– Несколько вопросов. – Паркер улыбнулась. – Это недолго.
– Как мой брат?
Уиллоус сказал:
– Он в шоке, но скоро оправится. Расскажи нам, что произошло.
Джоуи высморкался в мятую простыню. Закурил. Та же марка, что у старшего брата. Окно было закрашено черной краской. Уиллоус открыл его.
– Я уже говорил другим полицейским – я был здесь, когда это случилось. Спал.
– Как было дело? Ты услышал выстрелы? Выстрелы тебя разбудили?
– Первое, что я помню, – Черри заорал как резаный.
Паркер сказала:
– А что потом?
– Я оделся, побежал наверх.
Уиллоус спросил:
– Ты был одет так же, как и сейчас?
– Да.
– Ты работаешь, Джоуи?
– Работаю. Автозапчасти на Восточной Восьмой.
– Ты вьетнамец, Джоуи?
– Канадец.
– Когда ты эмигрировал?
– В семьдесят шестом. Паркер спросила:
– С родителями?
– С отцом, он умер года два назад.
Уиллоус спросил:
– Когда ты начинаешь работу?
– В восемь.
– А у Черри есть работа?
– Я, во всяком случае, о ней не знаю.
Паркер спросила:
– Что сказал тебе брат, когда ты поднялся наверх?
Джоуи закрыл глаза, глубоко затянулся, потом повернулся к окну и выдохнул дым наружу.
– Сначала ничего. Он стоял у двери. Дверь была прикрыта, и я ее не видел. Черри пытался захлопнуть дверь, но что-то мешало. Потом я понял, что это ее нога. Потому-то дверь не закрывалась, из-за ноги.
Джоуи швырнул бычок в окно, взял другую сигарету.
– Ты видел, что было снаружи?
– Нет, ничего. Было совсем темно, лампочку на крыльце прострелили.
Уиллоус спросил:
– Откуда у тебя кровь на ногах, Джоуи?
– Это почти вся ее кровь, Эмили. Я порезался, но не очень сильно.
– Эмили Чен, так ее зовут?
– Да.
– Она была девушка Черри?
– Да.
– А как ее кровь оказалась у тебя на ногах?
– Я подошел к Черри, оттолкнул его и распахнул дверь. Вы ее видели?
– Да, мы ее видели.
– Из какой пушки можно такое сделать?
– Поговорим об этом позже. Ты дотрагивался до нее?
– Нет, конечно.
– Но на крыльцо ты все-таки вышел?
– Ну да, там и порезал ногу о стекло.
– Кого-нибудь видел?
– Женщину в голубом доме через дорогу. Она нас на дух не переносит. Делает всякие расистские замечания. Стояла на дорожке возле своей машины.
– Ты ей что-нибудь сказал?
– Никогда с ней не говорю.
– А еще кого-нибудь видел?
– Нет.
– Сколько ты пробыл там, на крыльце?
– Не могу сказать, не знаю. Может, минуту. Спросите эту, из голубого дома. Она обо мне больше знает, чем я сам.
– Ты уверен, что не дотронулся до Эмили?
– Да, уверен. Еще как уверен.
– Ладно, ты вернулся в дом, что дальше?
– Черри все еще вопил. Я понятия не имел, что делать, как со всем этим управиться. Видите дверь? Он сорвал ее с петель. Сгреб ее голыми руками, прямо супермен. Тут он как схватит меня, я чуть не сдох от страха, потому что он смотрит на меня и не видит, понимаете?
Паркер кивнула.
– А он все орет, а потом замолк, встряхнул меня и говорит: «Синди застрелили», так тихо, что я еле расслышал. Потом садится в кресло и вроде размякает. Он и теперь там, в этом кресле!
Уиллоус спросил:
– Синди – это кот, верно?
Джоуи снова расплакался, его щуплое тело содрогалось в приступе отчаянья. Уиллоус ждал. Джоуи высморкался в простыню и снова затянулся, стараясь взять себя в руки.
Паркер сказала:
– Ты только не беспокойся – мы отвезем твоего брата в больницу. Это обычная предосторожность. Ты должен понять, с ним ничего опасного не случилось. Может, его оставят на ночь, но скорее всего просто осмотрят, выпишут успокоительное и отпустят домой. Почему бы тебе не проехаться – ему пригодится сопровождающий.
Джоуи длинно, прерывисто вздохнул. Взглянул на Уиллоуса и сказал:
– Да, верно. Синди – это чертов кот.
Глава 3
Лулу взяла сигареты и зажигалку с тумбочки. Закурила и, вложив Фрэнку в рот, сказала:
– Надо понимать, Роджер выполнял свой отцовский долг, да?
Фрэнк сказал:
– Слыхал я про разных извращенцев, но этот всех за пояс заткнет.
– Он мой папа, а я его единственный ребенок. А чего ты, собственно, от него ждал: черствого равнодушия?
– Да будь у меня рагу вместо мозгов, я бы его все равно раскусил.
– Я сделаю все, что ты захочешь, и сделаю лучше, чем тебе когда-нибудь делали. Но одно тебе нужно усвоить: я не шлюха, а Роджер не сутенер.
Фрэнк выпустил дым в потолок. Посмотрел на нее в упор, и она не отвела взгляд. Он спросил:
– Сколько тебе?
– Двадцать два.
– Вранье.
– А ты думаешь сколько?
– Пятнадцать, может, шестнадцать.
Лулу рассмеялась. Тоже интересное зрелище. Безукоризненные зубы. Розовый язык здорового человека. Бледная, все равно что привидение. Фрэнк сдержал улыбку. Ему подумалось, что, хорошенько вглядевшись, он сможет видеть сквозь нее.
Она сказала:
– Я слежу за собой. Никаких чудес. Ем побольше свежих овощей, занимаюсь гимнастикой. Плаваю в бассейне, бегаю. – Она улыбнулась. – Держусь подальше от солнца, это самое главное.
– Сколько? – спросил Фрэнк.
– За ночь – пятьсот. А может, тебе это ни гроша стоить не будет, кто знает.
– За полчаса?
Она улыбнулась.
– И думать брось, ты меня отпускать не захочешь.
Фрэнк пошевелил ступнями.
– Не знаю, в чем фокус, но это очень сексуально.
– Что, мой сладкий?
– Сделай так еще раз.
– Ладно. Все, что хочешь.
– И… – Фрэнк покраснел.
– Запросто, – ответила Лулу.
Фрэнк сказал:
– Только сначала я приму душ, из гигиенических соображений.
Лулу кивнула.
– Ага. Чистота – путь к праведности. Особенно в наше время, надо полагать.
– Эй, – сказал Фрэнк, – ничего такого. Я весь день болтался по городу. Было жарко. Я вспотел.
Лулу соскользнула с кровати. Движения у нее были текучие, грациозные, словно совсем бескостные. Змеиная гибкость. Она вывернулась из сине-розового костюма, который издал такой звук, будто кто-то далеко втянул сквозь соломинку последние капли молочного коктейля.
В душе Фрэнку нежно, но решительно велели занять позицию. Он стоял, раздвинув ноги и упершись руками в кафельную стену, а Лулу тем временем намыливала его сверху вниз и снизу вверх. Она выключила свет и оставила включенным обогреватель. В ванной парило, как в бане, а обогреватель превращал насыщенный влагой воздух в розоватую дымку, получилось довольно романтично. Фрэнк запрокинул голову, когда скользкие и мыльные руки Лулу стали медленно выписывать широкие круги по бугрящимся мышцам его живота.
– Нравится так, правда?
– Да. – Голос Фрэнка охрип. Ему с трудом удавалось устоять, удержать равновесие.
Лулу привстала на цыпочках и поцеловала его в ложбинку на шее, нежно прикусив.
– Так тоже нравится, верно?
– Да, – снова ответил Фрэнк. Он улыбнулся под душем, а потом его улыбка растаяла, смытая внезапной пугающей мыслью, что вода, в которой он стоит, куда глубже, чем кажется.
– Что случилось, милый?
Фрэнк сказал:
– Твоя очередь. Давай-ка мыло.
Она вся была как река, тело ее струилось, образуя извивы, такие нежные и восхитительные, предсказуемые и ошеломляющие. Фрэнк из кожи вон лез, стараясь, чтобы его огромные, неловкие, огрубелые ручищи порхали, как перышки, по ее телу. Она была такая крохотная, так безукоризненно сложена, такая хрупкая. Косточки словно принадлежали какой-то маленькой птичке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29