нервная передача подменяется где-то химической. В таком случае маленький желудочек, если лишить его нервных связей с большей частью, где идет пищеварение, должен все же выделять сок. Химические вещества, принесенные кровью, довершат то, чего не доделали нервы. Такая ситуация вполне возможна, а раз так, ее надо проверить.Аспирант перерезает ветвь блуждающего нерва, который связывает обе части желудка, и лишает меньшую половину регулятора. Теперь раздражение, вызванное баллоном, застрянет у разрушенных нервных путей и приведет к отделению сока лишь в одной половине. Случись иначе, было бы ясно, что, помимо нервов, на железы действуют также и химические вещества.Это предположение не оправдалось: из фистулы изолированного желудочка не выделялось ни капли сока. Можно было с чистым сердцем признать, что без участия нервов железы не возбуждаются и никакие другие вещества эту функцию не восполняют. Едва Курцин с этим согласился, у него возникли новые сомнения. Надо ли удивляться, ведь он был прежде всего врачом и не мог себе позволить легкомысленное решение. Ведь от этого зависело не только правильное понимание физиологической функции, но и как лечить возникшие страдания.«Мы убедились, – подытожил Курцин, – что маленький желудочек, отрезанный от влияний блуждающего нерва, не выделяет сока, даже если в большом его очень много. Но где гарантия, что все пути химического воздействия проверены? Так, в привратнике желудка – этом страже, охраняющем выход пищи из желудка в кишечник, – выделяется во время пищеварения химическое вещество, которое с током крови возвращается в желудок, чтобы новым раздражением побуждать железы не ослаблять уже развивающееся сокоотделение. Очень возможно, что эти выделения привратника каким-то образом подменяют собой нервный импульс. Правда, эти вещества появляются лишь во второй стадии пищеварения, когда железы успели полностью себя проявить, – но и эти сомнения надо бы отсеять…»Только организм, лишенный привратника, а следовательно, его выделений, ответит ему, подменяют ли химические вещества, принесенные током крови, нервную передачу, или линия эта непрерывна. Для большей достоверности он исследования на собаках оставит и продолжит их на человеке.На этом опыты в лаборатории окончились. Курцин решил начать работать в хирургической клинике с твердым намерением найти там больного, лишенного привратника, и с его помощью решить задание Павлова. Печальные размышления исследователя В жизни Куртина наступили перемены. Внешне как будто ничего не произошло. По-прежнему энергично продолжал он свои опыты, по-прежнему его часто встречали в многочисленных клиниках и институтах Ленинграда – то в поисках больных, то среди присутствующих на конференциях, собраниях или в консилиумах. Никто бы не мог его в чем-либо упрекнуть, кроме него самого.Он приехал сюда издалека, оставив город и родных, товарищей и друзей в Ростове, с единственной целью стать подлинным врачом, не быть вынужденным, как другие, складывать руки перед обреченным больным. Вера в успех ни на минуту не покидала его. «Будешь верить в свое дело, – запомнил он напутствие своего дяди-профессора, – не только доктором или академиком – любимцем народа станешь. Нет большей чести для человека». Еще запомнились слова Пирогова: «Ищите вдохновения… без вдохновения нет воли, без воли нет борьбы, а без борьбы – ничтожество и смерть…»Шли годы. В лаборатории и в клинике все шло хорошо, всего было вдоволь: и творческих удовольствий и вдохновения. Каждый опыт приносил новые радости, но незаметно зато исчезали прежние. Все меньше оставалось места для всего того, что делало его некогда счастливым. Исчезали милые привычки, согревавшие его в детстве, склонности и увлечения юности; все реже его тянуло из лаборатории к морю, к Неве, в березовую рощу за городом, так напоминающую перелески у родного села.Мысль о передышке вызывала у него тысячи возражений: «Нет, нет, не сейчас, не сегодня и не завтра. Разумные люди не бросаются навстречу первому проблеску солнца или журчанию ручейка». Сила этих запретов все росла, и все трудней становилось распоряжаться собой, поступать так, как прежде бывало.Случалось, но все реже и реже, что замкнутый круг размыкался, внутренние запреты слабели. Звучание ли ручейков становилось чрезмерным или солнечные блики слишком густо ложились на мрачные стены лаборатории, – Курцин вдруг оставлял рабочую комнату и стремительно уходил. Он спешил на ипподром, на спортивную площадку, на стадион, как спешат на свидание к старым, но все еще милым друзьям. Проходил день-другой – и беглец возвращался, чтобы вновь погрузиться в любимый повседневный труд.Хирурги, вырезая язву желудка, нередко вынуждены удалять пораженный болезнью привратник. Организм обходится без стража, охраняющего выход пищи в кишечник, как обходится подчас без части кишечника, без селезенки и желудка. В распоряжении Курцина было трое больных, все необходимое для дальнейших исканий и ни малейшего представления о том, как и с чего начинать. У испытуемых нет ни желудочной фистулы, нет отверстия в глотательном горле, как вводить им баллон, как наблюдать отделение сока.Многих физиологов это вынудило бы вернуться в лабораторию и продолжить опыты на животном. Курцин не мог на это пойти. Искренне убежденный, что лабораторные исследования бесплодны и не стоят одного наблюдения на больном, он предпочел изменить метод работы, приспособить его к человеку. Люди стоят того, чтобы ради них потрудиться, пораскинуть умом. Есть же упрямцы, готовые верному делу предпочесть сомнительный успех, пожертвовать всем, лишь бы не рискнуть испытанной методикой. У больных нет фистулы – и прекрасно: почему бы не вводить им баллончик через рот и полым зондом откачивать накопившийся сок? Проглотить эти предметы не представляет для больного труда, а в остальном результаты будут те же.Все трое больных, лишенные привратника, проглотили резиновый баллон, и, когда струя воздуха раздвинула стенки желудка, организм вновь подтвердил, что нервная система целиком сохраняет контроль над железами: из полого зонда побежал сок. У испытуемых нет привратника, значит, нет и веществ, действующих на железы через кровь. Самый строгий судья ничего больше не спросит с него. Может быть, только еще раз повторить… Тут начинаются новые сомнения – законные подозрения ученого. Где, например, гарантия, что какие-нибудь другие неизвестные нам гормоны не восполняют деятельность нервов? Мы не можем их назвать, но никто нас не уверит, что веществ этих нет. Если бы у организма, лишенного привратника, был также рассечен и блуждающий нерв, сомнениям, пожалуй, пришел бы конец. У такого больного раздраженные железы бездействуют. Случись, что у него все-таки отделялся бы желудочный сок, пришлось бы признать, что деятельность нервов все-таки подменяется чем-то вроде гормонов.«Где бы найти человека без привратника и с перерезанным блуждающим нервом?» – мечтал ассистент. Ему приходилось уже однажды с помощью атропина лишать нерв проводимости, этим как бы рассекать его. Теперь он искал больного с рассеченным нервом – настоящую лабораторную модель.В ту пору ассистент, ищущий в частях законы целого, изучающий на человеке то, что принято познавать на животном, напоминал собой художника и скульптора Микеланджело. Придавая трупам различные положения, исследуя части тела, рассеченные его рукой, знаменитый ваятель изучал размеры и пропорции, постигая в мертвом теле то, что познается в живой натуре.Своей удачей Курцин был обязан непозволительной ошибке американца Дрехштедта, автора неудачного метода лечения язвы желудка. Полагая, что эта болезнь поддерживается разъедающим действием сока желез, он предлагал рассекать блуждающий нерв, регулирующий сокоотделение. Избавленные от действия кислот, язвы должны были постепенно исчезнуть. Несмотря на то что операция лишала организм основного средства пищеварения – желудочного сока – и наносила больному жестокий удар, зарубежные хирурги, а отчасти и наши эту операцию применяли.Больные, лишенные привратника и оперированные по методу Дрехштедта, помогли Курцину завершить первую часть гадания. Железы желудка у этих испытуемых не откликались на раздражения баллоном, ничто не побуждало их отделять сок, когда деятельность нервов исключалась.Аспирант приступил ко второй части задания: выяснить, в какой мере кора головного мозга – вместилище временных связей – способна связывать эти железы с тем, что происходит во внешнем мире.Надо прямо сказать: Курцин подошел к новым опытам с предвзятым решением. С некоторых пор, увлеченный временными связями, он был уверен, что все в организме зависит от состояния больших полушарий; и течение болезни определяется именно там. И еще верил он, что предстоящие исследования окажут великую услугу больному и врачу.Как всегда в начале работы, два голоса дали знать о себе, оба принадлежали аспиранту.«Опыты надо ставить на больном человеке, – настойчиво твердил один, – нельзя отступать от раз принятого порядка. В науке компромиссы нетерпимы».«Может быть, допустить исключение? – неуверенно возражал другой. – Временные связи проще вырабатывать на животных. Кто знает, какие еще потребуются операции. Удастся ли в клинике найти таких больных?…»«Обходились же мы без собак до сих пор, – не уступал клиницист физиологу, – какие основания отказываться от прежнего метода работы?»В круг сомнения вплетались неожиданные соображения.«Быков не согласится, – настаивал физиолог, – обязательно спросит: «Почему вы пренебрегли практикой павловской школы и опыты с временными связями, не проверив в лаборатории, перенесли в клинику?»На это у аспиранта готов ответ:«Человеческий организм, говорили вы, Константин Михайлович, представляет нередко более удобный и скорый, ведущий к цели объект, чем организм животного. Во многих случаях он представляет собой исключительный объект, который не может быть заменен никаким животным…»Курцин решил действовать в зависимости от обстоятельств.Итак, покорен ли желудок и его железы коре головного мозга?Вопрос этот имеет полувековую историю. Движения желудка под влиянием психической причины впервые наблюдали с помощью рентгена. Сокращения усиливались, когда животное находилось в состоянии покоя, и прекращались в минуты возбуждения. «Хотя воля, – писалось по этому поводу, – не может контролировать мышечную деятельность желудка, она порой достигает этого косвенным путем».То, что исследователям казалось исключением, результатом действия окольным путем, Быков обосновал как закономерность. Он доказал, что между корой головного мозга, где формируется воля, и желудком существует интимная связь. От того, будут ли собаке вливать теплый бульон в желудок или в двенадцатиперстную кишку, зависит характер сигналов, которые придут в полушария, и самый ответ на них коры. Бульон, введенный в желудок, ослабит временные связи, а в кишечнике, наоборот, укрепит их. Умению пользоваться математическим анализом мы обязаны временным связям, закрепившимся в коре головного мозга. Однако на сытый желудок, как известно, расчеты даются с трудом и не всегда точны. Пройдет час-другой, пища проследует в двенадцатиперстную кишку, и знаний словно прибавится.Курцину предстояло продолжить то, что так удачно начал Быков, – доказать, что и железы, как и мышцы желудка, покорны коре головного мозга. От больших полушарий зависит, усилить или ослабить сокоотделение или даже вовсе его затормозить.Средством лабораторного исследования избрали мнимое кормление – чудесный инструмент физиологии, созданный Павловым.У собаки с фистулой желудка и перерезанным пищеводом связывали в мозгу появление пищи в кормушке со стуком метронома, светом лампы или звонком. Эти сигналы вызывали у животного слюноотделение. Съеденная пища выпадала из отверстия на шее, но ее собирали и вводили в желудок. Мнимое кормление становилось подлинным и укрепляло силу условных раздражителей.Однажды экспериментатор накормил животное, но пищу в желудок не ввел. Собака осталась голодной, и надо было ожидать, что временные связи, как обычно при пустом желудке, полностью проявят себя. Случилось иначе: мнимо накормленный организм повел себя, как насытившийся; условные сигналы метронома и колокольчика частично утратили свое влияние. Уже одно жевание пищи вызвало такие же изменения в высших нервных центрах, как само насыщение. Шесть часов длилось это состояние: пятнадцать минут мнимой еды насытили животное надолго.Итак, между верхним отделом пищеварительного тракта – полостью рта, с одной стороны, и корой головного мозга – с другой – существует теснейшая связь. Таковы ли эти отношения и с нижним отделом – желудком?Результаты наблюдений оказались удивительными.Оперированным собакам вводили в желудок резиновый баллон, нагнетали его воздухом и таким образом проверяли стойкость временных связей. Повторилось то же, что и в опыте с мнимым кормлением: искусственно наполненный желудок, как и естественно насыщенный, задерживал проявления временных связей. Достаточно было, однако, воздух из баллона удалить, и условные связи восстанавливались.И верхний и нижний отделы пищеварительного тракта, проверенные в отдельности, подтвердили, что они подконтрольны органу, формирующему наше сознание. Оставалось выяснить влияние пищеварительного тракта в целом на устойчивость временных связей.Мнимая трапеза и мнимо насыщенный желудок, проведенные одновременно, настроили собаку на благодушный лад. Она стала ласковой и повеселела. Условные раздражители полностью утратили свое влияние на нее. Кажущаяся сытость ослабила деятельность высших нервных центров. Так продолжалось, пока баллон оставался раздутым, но, едва из него удаляли воздух, тормозящие импульсы из желудка в кору мозга исчезали и временные связи восстанавливались.Несмотря на удачу, снова столкнулись клиницист и физиолог, и снова аспиранту пришлось водворять внутри себя мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65