Я видела, как он закрыл за собой дверь. Я его остановила, чтобы спросить, почему сработала сигнализация. Я взяла его под руку – как сейчас вас. – Она опустила глаза и уставилась на локоть Картера. – И я… я не знаю, к чему я прикоснулась.
Картер не знал, что сказать. Что он мог сказать такое, во что бы она поверила?
– Он был в темных очках, – добавила доктор Баптисте. – Так что его глаз я толком не разглядела. Но теперь я этому рада.
– Правильно, – кивнул Картер.
– А потом палата взорвалась, – продолжала доктор Баптисте. – Меня пронесло через половину коридора. Внутри все горело, – сказала она и печально покачала головой. – Все. А тот мужчина в темных очках ушел.
«Конечно ушел, – подумал Картер. – Он всегда будет исчезать. Он будет сеять смерть и разрушение и исчезать. Вот только какой ему прок от того, что он убил Руссо?»
Но в рассказе доктора Баптисте было кое-что, что засело у Картера в мозгу. Она сказала, что мужчина закрыл за собой дверь. Картер осторожно высвободил руку и сказал:
– Я должен кое-что сделать.
– Я же вам сказала, – печально произнесла доктор Баптисте. – Вы уже ничего не сможете сделать. Он мертв. Ваш друг мертв.
– Я знаю, – ответил Картер. – У вас, случайно, нет с собой хирургических перчаток?
– Что?
– Хирургических перчаток у вас, случайно, нет?
Она сунула руку в карман грязного халата и вытащила пару резиновых перчаток. Картер быстро натянул их и вышел в коридор, оставив озадаченную Баптисте в пустой палате.
Он прошел по коридору к сестринскому посту. Он верно запомнил. Именно там лежала у стены дверь, дверь от больничной палаты. Она обуглилась и растрескалась, но металлический номер на ней сохранился, как и дверная ручка. Это была дверь от палаты Руссо.
Картер наступил на потрескавшуюся дверь и хорошенько нажал на нее. Обгоревшее дерево треснуло еще сильнее, и с одной стороны ручка освободилась. Картер ударил ботинком с другой стороны, наклонился и взял ручку. Проходивший мимо полицейский подозрительно взглянул на него.
– Пожарное расследование, – сказал Картер, осторожно держа ручку затянутой в резиновую перчатку рукой.
На стойке сестринского поста он обнаружил плотный коричневый конверт, в котором лежали истории болезни пациентов. Картер вытряхнул содержимое конверта на стойку, положил дверную ручку в конверт и убрал его во внутренний карман куртки. Заглянув в палату Руссо, он увидел, что рядом с останками его друга лежит черный пластиковый мешок. Несколько медиков наклонились, чтобы поднять мертвое тело. Как ни жутко было Картеру смотреть на это, он должен был попрощаться с другом.
– Эй, приятель, сюда нельзя, – сказал один из медработников, а второй, быть может поняв чувства Картера, проговорил:
– Можем дать вам секунду.
И тактично отошел в сторону.
Картер подошел к обугленным останкам, в которых с трудом угадывалось тело человека. Вот и все, что осталось от его друга. Руссо был таким здоровяком, таким жизнелюбом. И вот теперь Картер видел перед собой кучу сожженных дочерна костей и кожи. Труп Руссо лежал в такой позе, что Картер невольно вспомнил о тех несчастных, чьи тела были погребены под вулканическим пеплом в Помпеях и Геркулануме. Голова, вернее, то, что от нее осталось, была повернута вбок. И Картер решил, что должен прикоснуться к голове Руссо, попрощаться с другом. Он опустился на колени и прижал ладонь к впалой обугленной щеке. Он провел пальцами по ней. Ему показалось, что он прикасается к теплой смоле.
– Прощай, Джо. Прости меня. Мне так жаль… – И вдруг его губы словно бы сами произнесли: – Господь с тобой.
Картер, убежденный атеист, не думал, что хоть раз в жизни произнесет эти слова. Но теперь, когда он столкнулся с этим кошмаром и понял, что грядут новые, еще более ужасающие бедствия, эти слова слетели с его губ так же легко и естественно, как вытекает вода из родника… или кровь из раны.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прошло несколько часов. Эзра вновь и вновь обращался то к одному, то к другому фрагменту свитка, объяснял текст, рассказывал об истории возникновения этой рукописи, выстраивал концепцию. В тускло освещенной душной комнате Картеру чем дальше, тем труднее было слушать, сосредоточиваться и понимать Эзру.
– Вот видите, – проговорил Эзра, перейдя к очередному обрывку свитка, прикрепленному кнопками к стене, – тут говорится о том, что Стражей было несколько сотен и что Бог повелел им наблюдать за человечеством. – Эзра сдавленно рассмеялся и покачал головой. – Выходит, они наблюдали слишком хорошо.
– То есть? – спросил Картер, хлебнув остывшего кофе.
– Они наблюдали за женщинами, и у них появились нехорошие мысли.
– Кстати, насчет нехороших мыслей: нельзя ли хотя бы приоткрыть окно? Тут дышать почти нечем.
– Я не могу рисковать. Свиток и так уже поврежден, – раздраженно отозвался Эзра. – Я же вам говорил: мне осталось перевести всего несколько фрагментов и тогда я смогу наконец собрать текст целиком.
– Ладно, продолжайте, – сдался Картер.
– Они ощутили похоть.
– Значит, эти ангелы могли испытывать чувства?
– А я ни разу не сказал о том, что это не было им дано. Я только говорил, что у них не было души.
– Но зачем ангелам душа? Разве они не выше этого понятия?
– Тонко подмечено. Но если мы почитаем вот этот фрагмент, – Эзра указал на один из обрывков желтого пергамента, – то увидим, что у ангелов возникло такое желание. Они увидели, что люди, наделенные душой, занимают особое место в очах Бога, и ангелам тоже этого захотелось.
– А они не могли просто попросить Бога, чтобы он наделил их душой?
– Этот фрагмент слишком сильно выцвел, его трудно прочесть, – ответил Эзра, показывая на маленький клочок пергамента, прикрепленный к стене между двумя большими фрагментами, – но возможно, так оно и было. Но Бог им отказал. А может быть, они были слишком горды, чтобы просить об этом. Этого мы никогда не узнаем.
Картер поставил кружку с кофе на пол, поднял руки и потянулся. Посмотрел на часы: час ночи. Бет наверняка крепко спала в квартире Бена и Эбби. Он позвонил ей и заставил пообещать, что домой она сегодня не поедет; к его большому удивлению, она очень легко согласилась.
– Но что бы ни произошло, – продолжал Эзра, – Стражи остались недовольны и именно тогда они решили взять дело в свои руки. Они решили вступить в соитие с земными женщинами, которые всегда им нравились, и произвести на свет потомство, которое можно, если хотите, назвать идеальным гибридом.
– Ангелы, наделенные душой.
– Вот именно. И это стало дерзким вызовом всему небесному порядку. И тогда началась война в Небесах. Остальное вы знаете. Небесное воинство с архангелом Михаилом во главе победило мятежных ангелов, и они были низвергнуты с Небес.
– А как же насчет Люцифера и греха гордыни? И всякого такого?
– Это все поздние искажения, выдуманные истории, – махнув рукой, ответил Эзра. – Но есть одно, в чем Ветхий Завет, по всей видимости, прав. Потоп.
– Сорок дней и сорок ночей?
– Нет, в свитке я не нашел ничего такого, что говорило бы о настоящем наводнении, – сказал Эзра с уверенностью ученого, перелопатившего гору информации. – Ни ковчега, ни Ноя, ничего такого. Но есть кое-что, это трудно перевести буквально, об огромных переменах, о чем-то вроде ливня, который все вымыл начисто. После поражения мятежных ангелов, после того как они были погребены в недрах Земли, – сказал Эзра, указывая на нижние строчки еще одного фрагмента ветхого свитка, – вот здесь написано: «И нечестивые и люди стали, как лев и шакал, смертными врагами. И с тех пор кровосмешение вело к смерти». Я допустил некоторые вольности в синтаксисе, но в целом перевод правильный, я в этом уверен.
Картер шумно выдохнул и зажал руки между коленями.
– Но как что-то из этого может быть правдой? Разве мы, во-первых, не установили, что Земля значительно старше, чем говорится во всех этих историях? Что, во-вторых, эволюция происходит много миллионов лет? Что мы произошли от обезьян, а не от ангелов? Разве мы не перешли от воззрений Блаженного Августина к воззрениям Дарвина? И как насчет…
– Как насчет этого? – прервал его Эзра, широким жестом указав на плоды своих трудов. – Если верить результатам лабораторных исследований, этот свиток представляет собой живую ткань, которая древнее всего остального, что когда-либо подвергалось датированию. Ее возраст вообще невозможно определить. Ваш друг Руссо, да покоится он с миром, это принял. А вы почему не можете принять?
Потому что даже теперь, несмотря на все случившееся, это не укладывалось в голове у Картера. Потому, что все, во что он всю жизнь верил, что изучал, исследовал и знал, вступало с этим в противоречие.
– Вы все еще не видите картину целиком, Картер, – сказал Эзра. – Все, о чем мы говорим сейчас, произошло за много миллионов лет до тех событий, который описаны в Библии. Это был мир, существовавший до того, о чем мы знаем, что мы можем себе представить, – до динозавров, до дрейфа материков, до зарождения звезд и появления на их орбитах планет.
– Но тогда как же мы можем знать об этом?
Эзра пожал плечами.
– Божественное вдохновение? Коллективное бессознательное? – Похоже, даже Эзре не хватало слов. Он устало уселся на стул перед чертежной доской. – Этот свиток?
Все возвращалось к свитку… и к окаменелости. К результатам исследования ДНК, которые показали, что оба материала получены от одного и того же непостижимого существа… и к итогам датирования, судя по которым возраст этих материалов оказался столь же невероятным. Только Эзре этот возраст представлялся достойным доверия.
А теперь у Картера имелась еще одна тайная улика, столь же необъяснимая. По пути к Эзре он заехал в полицейский участок и оставил там ручку от двери палаты Руссо с запиской для детектива Финли, в которой попросил его исследовать эту ручку на предмет наличия отпечатков пальцев. Через несколько часов Картер позвонил на свой рабочий номер и прослушал сообщения автоответчика.
«Спасибо за дверную ручку, – наговорил на автоответчик Финли. – К вашему сведению, на ней те же самые идеальные отпечатки пальцев. Не желаете ли перезвонить мне и сказать, где вы раздобыли этот предмет?»
Картер собирался позвонить Финли на следующий день, хотя мысль о разговоре с детективом его вовсе не грела. Он знал, что отпечатки на дверной ручке совпадут с теми, которые Финли обнаружил на месте убийства трансвестита Дональда Добкинса, и знал, кому принадлежат эти отпечатки. Но еще он знал, что если хотя бы попытается растолковать все это детективу из нью-йоркской полиции, то окажется в палате психбольницы быстрее, чем успеет произнести слова «падший ангел».
– Мне нужен перерыв, – сказал Эзра. – Пойду посмотрю, что есть у Гертруды в холодильнике. Хотите сэндвич или еще что-нибудь?
Картер покачал головой. Эзра вышел. У Картера было сильное искушение подойти к балконной двери и распахнуть ее настежь, но он не хотел рисковать – Эзра мог разозлиться, он постоянно был на взводе. Так что Картер встал, размялся и пару раз подпрыгнул на месте, чтобы хоть немного разогнать кровь и развеять сонливость. Он подошел к чертежной доске и посмотрел на несколько разложенных на листке ацетатной ткани обрывков пергамента. Эзра не шутил. Он действительно был близок к завершению работы. Все остальные фрагменты древней рукописи были собраны целиком, развешаны по стенам и прикрыты тонкой прозрачной тканью. Оставалось только добавить те самые обрывки, что лежали на доске, – и, судя по всему, свиток будет восстановлен окончательно. Когда Картер пригляделся более внимательно, он увидел, что один из кусочков пергамента нужно только повернуть и его оборванный край точно совпадет с краем большого собранного фрагмента. О чем говорилось в этом фрагменте, Картер понятия не имел – он просто увидел, как подогнать одно к другому. «Это не так уж сильно отличается, – подумал он, – от работы по совмещению обломков костей».
Он сел на рабочий стул Эзры и без особых раздумий аккуратно повернул клочок пергамента и придвинул его к большому фрагменту. При этом он ощутил в кончиках пальцев странное покалывание. Он пробежался взглядом по стене и увидел то место свитка, куда должен был идеально войти собранный на доске фрагмент. Отчасти Картер понимал, что Эзра взбесится, если он попробует вмешаться в его работу, но почему-то ему непреодолимо захотелось это сделать. Он просидел тут столько часов подряд, словно студент на лекции, и так приятно было наконец сделать хоть что-то, почувствовать себя полезным. А ощущение было такое, словно свиток сам приглашал Картера поучаствовать в его восстановлении. «Не такая же неудержимая тяга, – подумал он, – привела Билла Митчелла к катастрофе в лаборатории и гибели?»
Взяв третий, последний обрывок пергамента, он придвинул его к двум первым и накрыл листком ацетатной ткани. Да, они подошли друг к другу идеально, словно кусочки картонной головоломки. И Картер понял, что края собранного им фрагмента теперь прекрасно подойдут к другому фрагменту и работа Эзры будет завершена.
Вот будет сюрприз: сейчас он вернется и увидит, что свиток собран полностью.
Картер встал, держа в руках собранный, накрытый с двух сторон ацетатной тканью фрагмент свитка. Должен ли был он делать это? Словно облако окутало его разум. Он понимал, что это неправильно, он знал, как он сам разозлился бы, если бы кто-то вот так влез в его работу (он снова вспомнил Билла Митчелла и злополучный обломок челюсти смилодона), но искушение было слишком велико.
Он подошел к стене. Казалось, его рукой движет некая невидимая сила. Картер приподнял листок ацетатной ткани, поднес собранный им фрагмент ближе к стене. Да, именно сюда. Он выдернул кнопку из стены (в нее было воткнуто много лишних кнопок) и приколол ею один уголок листка ткани. Затем приколол второй уголок и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться результатом своего труда.
– Гертруда испекла шоколадное печенье, – сообщил Эзра, закрыв за собой дверь спальни.
Он вошел в рабочую комнату с подносом в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47