– Сколько ты дала? – спросил он.
– Мелкую банкноту.
– Какую?
– Которая была сверху. А они не все одинаковые?
– Они не все одинаковые.
– Я дала слишком мало?
– Я не знаю, Анастасия. Я не знаю, какая купюра была сверху.
– Та, которую ты положил сверху. Я за неделю ничего не потратила.
– Это не важно.
– Позовешь посыльного назад? Я могу дать ему больше.
– По-моему, тебе лучше поставить поднос. Думаю, мы выпьем капуччино и пойдем. И так тратим утро впустую.
Анастасия сделала, как ей сказали. Она села. Но к этому времени капуччино уже остыл.
– Значит, по-твоему, я дала слишком много? – спросила она мужа.
– По-моему, тебе нужно быть аккуратнее с деньгами.
– Их у нас достаточно.
– У меня бизнес, Анастасия. Я не могу позволить, чтобы ты подрывала его своими тратами.
– Я едва…
– Свадьба обошлась очень дорого. Твое платье.
– Я не просила…
– Я готов содержать тебя как свою жену, но это не значит…
– Разве роман не принес денег, Саймон? Мой роман?
– Не будь такой собственницей. Это недостойно.
– Я просто спрашиваю. Как бы то ни было, мне все равно. Мне просто любопытно, не слышал ли ты чего-нибудь от Жанель, когда разговаривал с ней в последний… ну, или в любой другой раз. Ты так часто ей звонишь.
– У нас масса тем для разговоров, Анастасия. У меня не один клиент. – Он посмотрел на жену, колченого сидевшую на краешке стула; темные волосы занавешивали бледное опущенное лицо. Возможно, он еще учился понимать, что творится за кулисами, или, может, просто почувствовал, что его бессердечие этим утром уже сыграло свою роль. Он потянулся через стол, чтобы погладить Анастасию по щеке. Ее отражение в столешнице – в этом отеле все было если не матово-черным, то из полированного до блеска хрома – вздрогнуло. Она посмотрела на Саймона.
– Самое важное – это ты, – сказал он. – С романом все в порядке.
– На него ведь не было рецензий, так? Не было никаких… некорректных предположений?
– Тебе не нужно волноваться.
– Потому что это недостойно?
– Я желаю тебе только добра. – Он улыбнулся ей. – Пожалуй, мы останемся здесь еще на неделю.
– У тебя бизнес.
– У меня Жанель. Я лучше побуду с тобой.
– Ты будешь со мной и дома.
– Все будет по-другому.
– А должно быть по-другому?
– Ты будешь писать.
– Мне это не нужно.
– В Америке все будет иначе.
– Тогда останемся тут навсегда.
Саймон встал. Подошел к ней. Встал за спиной и погладил по волосам. Она откинулась назад, к нему.
Они вместе смотрели с балкона. Видели развалины Колизея, кои ныне еще притягательнее, чем во времена его имперской славы.
– Мы могли бы жить без денег, – сказала она. – В шалаше. Ты бы выращивал во дворе репу, а я бы варила из нее кашу.
– Мои дед с бабкой так и жили.
– Во Франции?
– Во Франции. Это было омерзительно. Мой дед нашел другую работу.
– И больше никакой репы.
– Я видел, как они жили. Я бы так не стал.
Анастасия потянулась назад, чтобы обнять мужа. Его уже не было. Она обернулась. Он стоял в углу, обхватив себя руками.
– Мне нужно позвонить, – сказал он.
– Уже поздно, в Калифорнии за полночь. Поцелуй меня. Поцелуй свою невесту.
Он пожал плечами. Наклонился для поцелуя. С некоторым усилием она просунула язык к нему в рот. Но, оказавшись там, поняла, что дальше двигаться некуда.
– Займись своим макияжем, – сказал он ей. – Нам нужно многое увидеть.
Они уже многое увидели за прошедшие две недели. Саймон отказался покупать Анастасии путеводитель, но у нее были открытки отовсюду, где они побывали, открытки, предназначенные для всех знакомых – она никак не могла собраться их подписать. Открытки в номере на черном матовом столике, он был весь ими завален – Аппиева дорога, арка Константина, Алтарь Мира, термы Каракаллы, Капитолий, Большой цирк… И церкви, и музеи. Всю ночь Анастасия видела сны в камне и золоте.
Сегодня утром – Пантеон. Саймон там, конечно, уже бывал. Он бывал везде, куда брал Анастасию. Саймон был ее гидом, а поскольку рассказывал он ей одной, его измышления оставались почти не замеченными. Он нашел в Анастасии идеального слушателя не потому, что знал больше, чем она (это было не так), а потому, что она воспринимала мир пассивно, в тишине, которую он заполнял своими наполовину запомненными и полностью украденными объяснениями. Он провел ее под купол.
– «Видимый образ вселенной», – процитировал он Шелли, очевидно, до того наслаждаясь звучанием фразы, что забыл назвать ее автора. – Император Адриан вел здесь дела.
Пока муж рассказывал, Анастасия прошла в центр ротонды, прямо под око в центре купола. Посмотрела наверх, в чистое небо.
– Пролеты кессонов свода здесь шире, чем даже в соборе Святого Павла в Лондоне, но они не выполняют вообще никакой архитектурной роли, – говорил он, Анастасия же, закрыв глаза, впитывала солнце. – Однако материалы, использованные для строительства купола, к вершине становятся все легче и легче: фундамент делали из белого известняка, а в своде купола…
– …солнечный свет.
– Нет, туф. Наверху туф.
– Посмотри, – сказала Анастасия, открывая глаза. – Посмотри на небо.
– Анастасия, небо ты можешь увидеть где угодно. Археологическая ценность Пантеона – это его купол.
– Это была церковь, да?
– Храм всех богов. Но даже римский Сенат часто собирался в храмах, и для императора, который был частью божественного миропорядка…
– Нет, католическая церковь, да? После Адриана.
– Тут некоторое время были даже колокольни. – Это сказал не Саймон. Какой-то прохожий, американец на пенсии. Старые и одинокие, даже в парах, они иногда встревали. Опошляли медовый месяц, во всем остальном похожий на сказку.
– По башне в каждом углу, – перебил Саймон, дабы принизить этого специалиста-конкурента.
– На самом деле – только две, – заметил мужчина с уважением, которое может позволить себе человек, располагающий большим количеством фактов. – Если хотите, я покажу, где они были.
– Нет, спасибо, – сказал Саймон.
– Да, пожалуйста, – сказала Анастасия.
– Они совсем как мы, – сказала жена американца, возникая у него из-за поясницы. Она была вдвое ниже его и втрое тоньше, сплошные кости и морщины, будто надела вторую кожу.
– Нам нужно быть… в другом месте. – Саймон взял Стэси за руку. – Идем, Анастасия.
Она повернулась, чтобы поблагодарить старика. Он уставился на нее:
– Анастасия Лоуренс?
– Вы хотите сказать, мы знакомы?
– Пожалуй, нет.
– Тогда вы, наверное, знаете…
– …что вы скрываетесь. Не могу вас винить. Я бы точно так и поступил. Мы никому не скажем, правда, Мидж?
– Ни словечка, – согласилась она.
– Нам действительно нужно идти, – сказал Саймон.
– Скрываемся? – переспросила Анастасия.
– Вы не против, если мы сфотографируемся? Встань в кадр, Мидж. – Он подтолкнул Мидж. Саймон дернул Анастасию. Сработала вспышка. Когда глаза Стэси вновь начали различать свет, они с Саймоном уже были снаружи, в первом попавшемся такси.
Водитель спросил Саймона, куда им надо ехать. Он спросил по-итальянски.
– Я никуда не хочу, – сказала Анастасия мужу по-английски. – Я хочу знать, как эта милая пара…
– Катакомбы, – бросил он и добавил: – Pronto! – чтобы сойти за местного. Повернулся к жене: – Ты теперь автор, издаешься. Иногда люди будут тебя узнавать. Им может быть что-нибудь от тебя надо.
– Мы скрываемся?
– У нас медовый месяц.
– Вот и я так думала.
– В Риме скрыться невозможно.
– Все равно, мне кажется, странно, что эта пара…
– Не у всех стабильная психика.
– По-моему, они милые.
– Иногда внешность обманчива.
– Может, зря я опубликовала «Как пали сильные». Это могло остаться только между нами. Писателей же и так хватает.
– Это между нами. Посвящение.
– Саймону, что угодно, – процитировала она слова, на которые опирались все ее авторские притязания. – Думаю, я имела в виду Саймону, всё.
– Это будет посвящение для твоего нового романа.
– А если мне нечего сказать, Саймон? – Она положила голову ему на плечо и взяла за руку, когда такси затряслось на Аппиевой дороге.
– У тебя контракт. У тебя читатели.
– По-моему, роман рождается не из этого.
– Откуда же он тогда рождается?
– А откуда рождаются работы, которые ты продаешь в галерее?
– Я не берусь работать с художниками, способными создать только одну вещь. Я не продолжаю с ними отношения, если они не способны на большее.
– А Джонатон?
– Это другое.
– Из-за денег, которые он тебе приносит? Я бы отличалась, если бы принесла тебе больше?
– Ты не понимаешь, сколько стоит жизнь, Анастасия. О тебе всегда кто-то заботился. Сейчас для этого есть я. Но ты должна мне помогать.
– А если я не могу?
– Да что это с тобой сегодня?
– Я не хочу скрываться. Получается, будто я сделала что-то плохое.
– Я просто пытаюсь тебя защитить.
– Значит, я все-таки скрываюсь.
– Нет. Просто надо выждать.
– Абсолютно незнакомые люди знают, как меня зовут.
– Просто они твои поклонники.
Она отодвинулась от мужа. Посмотрела на него:
– Сколько людей уже прочитало «Как пали сильные»?
– Невозможно определить. Одни книги ходят по рукам, другие так и остаются на полках нераскрытыми…
– Сколько продано, Саймон. Скажи мне.
За ним, в окне такси, катакомбы укрывали своих древних мертвецов.
– Пара… миллионов.
Свершилось. У нее больше не было слов. Саймон тихо велел таксисту возвращаться в отель.
Пока Анастасия спала в кровати для новобрачных, Саймон путешествовал по трансатлантическому кабелю посредством телефона в ванной. Он сел на опущенную крышку унитаза, закрыл дверь на задвижку и – еще одна предосторожность – пустил на всю катушку воду, не закрывая сток. Он крутил розовый пластиковый диск, манипулировал устаревшей системой, памятной смутно, как холодная война, однако с ловкостью, приобретенной за почти две недели постоянной практики. Анастасия спала меньше чем в двадцати футах от него, а он разбудил Жанель – почти в десяти тысячах миль.
Что случилось, Саймон?
Мне пришлось ей сказать. Сейчас она в отключке под валиумом. Я уложил ее в постель в середине дня, где-то в полчетвертого. Сколько она еще проспит?
Не слишком долго.
В смысле?…
Что ты ей сказал?
Ее узнали какие-то люди. В Пантеоне.
Я знаю.
Они не…
Ночной выпуск новостей. Вообще-то неплохой кадр. Она выглядит так невинно.
А я?
Ты где-то с краю.
Но?…
Тебе надо что-то делать с этой твоей хмуростью. Особенно для телевидения.
Там не было телевидения.
Там было телевидение. Правда, картинка смазанная. Спутник.
Это вторжение в…
Твоя жена теперь публичная персона.
Ты должна была держать все это под контролем. Нашим контролем. Я женился на Анастасии не для того, чтобы стать просто ебаным мужем.
Говорят, ты и не стал.
Кем не стал, Жанель?
Ебаным мужем. Желтая пресса намекает, что это брак по расчету – по-моему, они так выражаются.
Откуда им знать?
А на самом деле ты ебаный?
Он бросил трубку, выбрался из ванной в клубах пара, взмокший и раздраженный, к спящей жене. Укладывая ее, он не стал снимать одежду – раздевать ее в середине дня показалось как-то непристойно, – только стащил туфли перед тем, как похоронить ее под одеялами в бессознательном состоянии до начала нового дня. Ее одурманенное тело лежало сейчас мертвым грузом, закутанное в одеяла, будто в саван. Он потряс ее за плечо, потом за плечи.
– Проснись, – сказал он. Она не проснулась. Он был сам по себе.
Пришлось потрудиться. Он снял ее теплый жилет. Скинул одеяла и покрывала, содрал шелковую юбку до коленей. Вступил в противоборство с поношенными хлопчатобумажными трусами, которые она сохранила то ли из-за того, что Саймон не купил ей ничего взамен, то ли на память о прошлой жизни в обносках.
Два отяжеленных снотворным глаза следили за тем, как он сражался с телом, которому они принадлежали, будто за чем-то безвозвратно далеким.
– Ты сердишься, милый, – произнес сонно слипшийся рот. – Тебе помочь?
– Я сам, – ответил он, будто не желая ни с кем делиться заслугой в успешном проведении операции. Она пожала плечами, выгнула спину, чтобы отпустить одежду, которую он освобождал. Он рванул пуговицы на ее блузке, а когда застежка лифчика не поддалась, стащил всю конструкцию через голову. Голая, если не считать драгоценностей, Анастасия вяло раскинулась на матрасе без простыней и закрыла глаза.
Саймон же был сама деловитость; встав, освободился от одежды. Когда Анастасия опять открыла глаза, он складывал брюки. Она снова закрыла глаза. Прошло время. Она уснула.
Наконец восставшее, его тело навалилось сверху. Он втолкнул член в ее сухую вагину. Не просыпаясь, она взвизгнула. Видимо, ее муж принял это за стон наслаждения. Снова резко толкнул. Она всхлипнула? И еще один миссионерский толчок. Она закричала. Она кричала, пока он не вышел. Он посмотрел на нее, явно довольный своей работой.
– Ты уже кончила, Анастасия?
Она заскулила и, поскольку ложь была равносильна правде, одурманенно кивнула.
В ту ночь Анастасия не спала. Она лежала в постели, Саймон рядом в испачканных трусах. Она пролежала почти восемь часов, без сна, ничего не делая, просто живая. Потом телефонный звонок разбудил их, и вместе с ним явились все подтексты нового дня.
Саймон отправился в душ. Она продремала эти десять минут одна, растянувшись под одеялами, еще хранившими тепло мужа. Он возвратился, завернутый в белое полотенце, пахнущий отельным шампунем и лосьоном после бритья той же марки, что предпочитал ее отец.
– Там дождь, – сказал он. – Поедем в Ватиканскую библиотеку. – Она кивнула и откатилась от него, чтобы втянуть в сон его слова. – Тебе надо принять душ, – сказал он, пересекая комнату и неодобрительно глядя в окно на скверную погоду. – Одевайся и поедем.
– Ты еще не одет, – заметила она, косясь из-под одеяла на его волосатую белую спину. Она не снимала линзы со вчерашнего дня и видела чернильную кляксу родимого пятна, которое он скрывал от всех подделовым костюмом – маленький продолговатый довод в пользу того, что она его знала, – а он в свою очередь мог любоваться ее фальшиво-голубыми глазами, своим очевидным притязанием на то, что он ее сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42