Мэгги глубоко вздохнула.
– Ты, должно быть, хорошо знаешь этот маршрут, – рискнула она, чувствуя себя отважной и дерзкой.
– Я хорошо знаю окрестности, да.
– Я имела в виду… Ты, наверное, очень часто бывал здесь?
– Достаточно часто, да.
– Скучно, наверное, было подолгу ждать в машине.
– Мне не нужно было ждать. Посол всегда отсылал меня.
– Ясно. – Последовала долгая пауза. – А потом звонил и просил приехать и забрать его, когда… – Мэгги вдруг почувствовала легкую тошноту, – освобождался?
– Да.
Еще одна пауза. Они молча сидели рядом, ожидая, когда изменится сигнал светофора.
– А иногда ты, наверное, возил в ресторан их обоих? – Она будто стояла на склоне горы – в том самом месте, где очень легко скатиться вниз, к подножию.
– Иногда миссис Моргенштерн присоединялась к нам, да.
Мойсхен сидела в автомобиле! На месте Мэгги – справа от Джереми! Мэгги опустила оконное стекло, чтобы ветер охладил горящие щеки. Золтан припарковался с особой тщательностью. Медленно выходя из машины, она поняла – скорее всего они с Золтаном перешли границы формального общения по протоколу.
При входе в сводчатый вестибюль ее охватило странное предчувствие – примерно так же, дрожа от страха и возбуждения, маленькой девочкой Мэгги готовилась напроказить. Она оглянулась на Золтана, следовавшего за ней как преданный телохранитель.
– Второй этаж, – монотонно пробормотал он. В его руках болтались две сумки с рыбой, и ему пришлось вызывать лифт, нажав кнопку подбородком.
У двери, сверкавшей медной фурнитурой, Мэгги протянула Золтану ключи. В связке было три ключа от трех разных замков, и на проникновение внутрь понадобилось целых пять минут. Убранство квартиры во многом совпадало с представлениями Мэгги: светло-серые ковровые покрытия, стены в пастельных тонах, мебель в стиле бидермейер и написанные маслом картины, подсвеченные небольшими продолговатыми, как сосиски, лампами, подвешенными над рамами. Золтан включил свет, и несколько люстр разом ожили. В углу гостиной стоял рояль, покрытый шелковой шалью и уставленный фотографиями в отполированных серебристых рамках. По всей видимости, на снимках была изображена Мойсхен в младенчестве, Мойсхен верхом на пони, Мойсхен на первом балу и Мойсхен в день свадьбы.
В этой ретроспективе присутствовала лишь одна свежая фотография. Мойсхен в самом деле оказалась стройной, гибкой блондинкой и выглядела на сорок с лишним. Она сидела в одном из парчовых кресел, стоявших в ее гостиной, скрестив тонкие лодыжки, а позади, наклонившись через спинку кресла и положив руку ей на плечо, стоял мужчина – явно более старшего возраста.
– Ее муж? – спросила Мэгги у Золтана, который слонялся неподалеку.
– Она вдова, – угрюмо ответил он.
Мэгги отвернулась от рояля. Мойсхен была не просто красавицей блондинкой – ее лицо казалось довольно приятным и добрым. Но приятные добрые женщины ведь не спят с чужими мужьями, правда? Она начала распаковывать сумки.
Золтан покорно пошел искать стремянку, а потом замер рядом, пока Мэгги выполняла свою миссию. Через какое-то время она почувствовала, что и он вовлекся в процесс. Открывая шкафы, они обнаружили там множество элегантных остроносых туфель, стоявших рядами. Мэгги вложила в мысок каждой туфли мидию, покрытую водорослями. Креветок она рассовала по карманам одежды, а мелкая кефаль была уложена в чашечки кружевных бюстгальтеров и разбросана по всему белью.
Потом они прошли на кухню. Мэгги вынуждена была признать, что кухня очень милая и скорее напоминала комнату с паркетным полом и размещенным в углу маленьким креслом, перед которым стоял компьютерный стол. Мойсхен, по всей видимости, умела управляться с непокорной мышью, вырезать, копировать и бороздить просторы Интернета. На двери висел фартук с принтом одного из фрагментов потолка Сикстинской капеллы. «Из Рима», – раздраженно подумала Мэгги. В серванте она обнаружила поставленные ровными рядами изящные кофейные чашки, а рядом с ними – бескомпромиссно консервативный британский чайник и жестяную банку с чаем из «Фортнума».
– Золтан, где у нас мелкие крабы? – спросила Мэгги.
Один пятнистый краб отправился в заварочный чайник, второй – в чай, третий – в сахарницу, а остальных она засунула в белый пластмассовый электрочайник. Это должно было навсегда отбить у Мойсхен охоту к чаепитиям.
В ванной комнате интересного было мало. Все очень красиво – плитка, украшенная мозаикой, вышитые полотенца для рук, но ничего личного. Похоже, Мойсхен все забрала. Мэгги открыла зеркальные шкафчики и изучила коробочки с таблетками и косметику. Там было полно витаминов и гомеопатических порошков. Она открыла каждую коробочку и разместила среди таблеток по моллюску в полосатой ракушке. Кремы на полках явно были дорогими – значит, правду пишут в журналах, но почти все нужно было выдавливать из тюбиков. Однако одна баночка с кремом «pour le corps» все же нашлась, и Мэгги спрятала в розовой толще крема самую крупную раковину.
Омаров она оставила размораживаться на обеденном столе, прислонив к серебряному канделябру. И лениво поинтересовалась, разводятся ли в тухлой рыбе личинки мух. Или только в мясе? Золтан этого не знал, а может, что более вероятно, просто не представлял, как по-английски «личинка». Однако именно он придумал развесить осьминогов на люстрах. Им обоим пришлось попотеть – скользкие, громоздкие полипы сползали, шлепаясь на ковер, и их приходилось закидывать обратно. Один упал Золтану на мысок ботинка. Он застыл на месте и покраснел, но благодаря профессиональной выучке все же сумел побороть отвращение. Мэгги едва не рассмеялась, но сдержалась, увидев несчастное выражение его лица. Один из самых больших осьминогов с запутавшимися в хрустальных капельках щупальцами сумел частично расправить их и теперь практически висел в воздухе, нелепо выпучив глаза.
Оставался один вопрос: что делать с карпом? Золтан, как и все жители стран, со всех сторон окруженных сушей, смотреть не мог на омаров и креветок, которые, как он уверял, «пятились по тарелке задом». Зато он с большим почтением относился к карпам.
– Какое расточительство! – произнес он с укоризной. – Знаете, какой хороший рыбный суп можно из него приготовить?
Но Мэгги его замечание не смутило, и она целеустремленно направилась в спальню. Там, как она и представляла, стояла большая двуспальная кровать в стиле барокко, с подголовником, обитым бледно-голубым шелком. Она презрительно фыркнула и откинула покрывало. Так вот где ее мужа настигла смерть!
– Мадам… – встревоженно пробурчал Золтан, держа на вытянутых руках карпа.
– Положи его на кровать, – распорядилась Мэгги. Водитель осторожно пристроил большую рыбину между украшенными вензелями простынями из белого льна. Мэгги схватила маленькую изящную подушечку, подсунула карпу под голову и чуть отошла назад – полюбоваться своей работой. Поправив простыни, она громко расхохоталась. Бедный карп ужасно нелепо смотрелся в обрамлении кружевных оборок, напоминая персонажа сказки «Алиса в Стране чудес».
Далее Мэгги переключила внимание на стоявший в углу спальни прелестный маленький столик из палисандра, с подобранным к нему стулом, обтянутым гобеленом с цветочным узором. В бюро были два ряда специальных ниш, из которых торчали конверты из сиреневой бумаги и письма. У Мэгги так и чесались руки порыться в них в поисках неопровержимых доказательств измены Джереми, но мешало присутствие Золтана – она спиной ощущала его строгий пристальный взгляд. Старый снимок Джереми, на котором он был моложе и стройнее, чем при знакомстве с Мойсхен, стоял, прислоненный к викторианской чернильнице. Вероятно, фотография была сделана еще в Будапеште. Мэгги вдруг охватило непреодолимое желание присесть на гобеленовый стульчик и основательно выплакаться, но позади раздалось покашливание – Золтан протянул ей последний пакет:
– У нас еще осталась форель.
Она поместила в каждую нишу для бумаг по форели – головы торчали наружу, будто лошади выглядывали из стойл. На дне пакета притаился последний краб. Мэгги аккуратно выудила его и положила на блокнот с промокательной бумагой, вставив между клешнями фотографию Джереми.
– Вот так! – победно произнесла она. И готова была поклясться, что в тот момент водитель прятал под усами подобие улыбки.
– Включить отопление? – спросил Золтан. Мэгги просияла.
– Да ты просто гений! – Она решила не спрашивать, откуда он знает, где выключатель. – Думаю, нам нужно сходить куда-нибудь пообедать и отпраздновать успех операции.
– Вы уверены, что это соответствует протоколу? – нерешительно поинтересовался он, изумленный ее предложением.
– Я больше не жена посла, Золтан! Мы вольны делать что захотим.
Мэгги пригласила водителя в «Кёнигсбахер». Они с Джереми очень любили этот ресторан, который, однако, не был упомянут в его дневниках – вероятно, по причине отсутствия в меню рыбных блюд. Зато там, к большому удовольствию Золтана, подавали телячий гуляш. Они пили пиво из огромных кружек, и вскоре усы водителя украсились белой пеной. Он зажег сигарету и откинулся в кресле. Теперь наличие на его лице улыбки уже не вызывало ни малейшего сомнения.
– О, мадам, – произнес он, неспешно выпуская из ноздрей дым, – я прямо вижу, какое лицо будет у миссис Моргенштерн, когда она вернется!
Мэгги тоже расслабилась – пиво немного ударило в голову.
– Знаешь, Золтан… Думаю, тебе больше не обязательно называть меня «мадам».
После обеда Мэгги отослала Золтана домой, села на автобус и отправилась в парк «Пратер». Ей захотелось погулять. Они с Джереми часто бывали тут по воскресеньям. День выдался теплый и солнечный. Мэгги бродила по аллеям среди многочисленных велосипедистов и молодых влюбленных парочек, державшихся за руки. Она попыталась вспомнить, каково это – быть молодой, и вдруг ощутила укол зависти. Эти создания были слишком юны для печали и раскаяния, и жизнь, как казалось Мэгги, представлялась им чем-то вроде распахнутой двери в залитую светом комнату. Огромное колесо обозрения властно возвышалось над остальным пейзажем. Однажды Мэгги уговорила мужа сесть в кабинку и посмотреть сверху на город, хотя Джереми поначалу возражал – мол, это слишком «по-туристически».
– Но ведь колесо обозрения – одна из главных достопримечательностей, – настаивала Мэгги. – Есть места, где обязательно нужно побывать хотя бы раз. – И она почему-то вспомнила насмешливую фразу о швейцарцах из фильма Орсона Уэллса «Третий человек», прозвучавшую о подобной ситуации.
– Это утверждение всегда казалось мне ужасно несправедливым по отношению к швейцарцам, – заметил Джереми. – Мы им многим обязаны – и не только изобретением часов с кукушкой. Нам есть за что их поблагодарить.
– Например, за хороший сыр, – поддразнила его Мэгги.
– Особенно за сыр, – улыбнулся он.
После аттракциона они пошли ужинать в ресторанчик «Хойриге», пили там кислое, зеленоватое молодое вино и ели сосиски с квашеной капустой. Мэгги тогда подумала – как же ей повезло иметь возможность путешествовать и открывать для себя простые, приятные мелочи, отличающие каждое место на карте от других, в компании высокого красавца мужа! Рядом с Джереми она иногда забывала о своем английском происхождении, ощущая себя гражданином мира. В такие минуты ей было жаль сестру, чья жизнь, по мнению Мэгги, была скучна и монотонна.
По возвращении в резиденцию Мэгги увидела там Эсмеральду – та выгружала из такси множество пухлых тюков и чемоданов. У водителя был раздраженный вид – ему явно не дали чаевых.
– Донна Маргарида! – театрально воскликнула Эсмеральда, прижав руки к груди. Как и следовало ожидать, она была в черном.
Мэгги знала, что от нее требовалось, и обе женщины бросились друг к другу в объятия. У Мэгги увлажнились глаза, пока Эсмеральда всхлипывала у нее на плече. После этой интерлюдии, соблюдя все формальности, повариха вытерла глаза большим чистым платком и стала собирать свои сумки в одно место. Мэгги помогла перенести все в лифт.
– Не могу простить себе, что не была на похоронах. – Эсмеральда начала бесконечный монолог, пропитанный угрызениями совести. – Что бы обо мне подумал господин посол?
Далее шел пересказ всех чувств, пережитых Эсмеральдой, – начиная с того момента, как она услышала печальную весть, уже не успевая на похороны, и заканчивая самыми разнообразными эмоциональными реакциями ее многочисленного семейства и бессонными ночами, наполненными мыслями о бедной донне Маргариде, которая осталась в Вене одна-одинешенька и наверняка плохо питалась.
– Зато, – ликующе воскликнула она, – я привезла вам вашу любимую бакальяу!
Любовь Мэгги к португальской треске была сильно преувеличена Эсмеральдой, которая всеми правдами и неправдами старалась почаще включать это блюдо в меню. Джереми любил поддразнивать этим жену, и португальская рыбка стала в их семействе одной из излюбленных тем для шуток. Мэгги покорно изображала радость, пока Эсмеральда распаковывала чемоданы, ровными рядами выкладывая на кухонный стол пакетики и пластиковые контейнеры «Тапперуэр».
Джереми частенько жаловался, что Мэгги не умела обращаться с обслуживающим персоналом – с тех самых пор, когда она, будучи еще невестой, однажды побывала с ним на приеме в богатом доме. Там слуга в белых перчатках ловко менял тарелки, а она каждый раз смущенно говорила «спасибо». Потом муж со строгим видом объяснил ей, что официантов нужно воспринимать как невидимок. Та же история повторялась с определенной к ним прислугой на каждом новом месте. Однако все они, безусловно, уважали Джереми, а к Мэгги относились с искренней нежностью, отмечая ее природную доброту и нежелание причинять другим беспокойство. Однако очень скоро прислуга получала полную власть над хозяйкой дома, и ей лишь оставалось притворяться, что это она выбирает меню или отдает приказания.
Эсмеральда вообще относилась к Мэгги как к капризному ребенку, позволяя себе бесцеремонно критиковать ее наряды и отправляя переодеваться, если костюм, по ее мнению, не годился для официального приема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28