Наступило первое воскресенье рождественского поста, и Эсмеральда заставила Мэгги пойти на мессу в собор Святого Петра. Найдя место на скамейке, она провела туда подругу, протискиваясь мимо людей, которым приходилось вжиматься в сиденья, чтобы пропустить даму такой внушительной комплекции. Мэгги вытягивала шею, пытаясь рассмотреть окружавшее ее великолепие – полосы разноцветного мрамора, обилие лепнины и позолоченных деталей, яркие фрески; Все это напоминало ей огромный изысканный десерт – из тех, что мама назвала бы «роскошным». Казалось, будто колонны, подпиравшие богато украшенные купола, были сделаны из брайтонских леденцов, штукатурка – из сахарной глазури, а ниши из зеленого мрамора с прожилками походили на огромные круглые леденцы, которые Мэгги любила покупать в детстве по пути из школы домой.
Она была воспитана в лоне англиканской церкви, однако ее мать относилась к религий скорее как к символу респектабельности, а не как к духовной практике. Но все же паписты, по ее мнению, чем-то отличались от англиканцев. «Они в общем-то неплохие люди, но не такие, как мы». Для мамы было очень важно принадлежать к определенной группе людей с одинаковыми взглядами, точно знавших, как правильно жить. Мэгги посещала воскресную школу при сельской церкви и каждый год помогала маме и ее подругам украшать алтарь для праздника урожая. Маленькой девочкой она становилась по вечерам на колени у своей кроватки и читала молитвы. «А если умру я и не проснусь, – произносила она нараспев, – Господь, мою душу прими. – А потом, спрятавшись под одеялом, добавляла: – Но все же прошу тебя, Господи, – не дай мне пока умереть».
Позднее они с Джереми обязательно посещали службы в англиканской церкви, где бы ни находились. В Будапеште, правда, это случалось редко – священник появлялся там не чаще двух-трех раз в год, специально приезжая из Вены. Супруги всегда сидели в первых рядах, в отгороженном месте, как требовал их социальный статус. Во время песнопений Джереми подпевал грубоватым баритоном. Мэгги же принимала участие в пении рождественских гимнов. При этом ее больше завораживала сама музыка, чем смысл происходящего. Ей всегда казалось, что Рождество – детский праздник, а для них с мужем он заключался лишь в выполнении очередной обязанности, внесении вклада в поддержание репутации Великобритании и Британского Содружества в мире.
В соборе Святого Петра Мэгги ощущала себя совсем по-другому. А Эсмеральда даже приоткрыла рот от восхищения, рассматривая сверкавшие одежды прелатов, которые суетились вокруг главного алтаря, ярко освещенного пламенем свечей. Музыка была торжественной, внушавшей почтительный ужас – ничего общего с привычными, легкими, веселыми напевами англиканских служб. Набирая все большую и большую мощь, звуки вместе с ароматом ладана уносились ввысь, к возвышавшемуся над головами прихожан куполу. Мэгги, хотя и находила все это нелепым, и высокопарным, все же помимо воли ощутила некий душевный подъем. В первый раз со дня смерти Джереми тупая боль перестала давить сердце. Хоть на один краткий миг она забыла о цели своего визита в Рим и задумалась о вечности, о жизни после смерти.
Они вышли из собора и очутились под зимним солнцем. Эсмеральда ласково тронула ее за плечо.
– Я помолилась за посла, – сказала она.
– Кажется, я тоже, – ответила Мэгги. – Конечно, католическая служба сильно отличается оттого, к чему я привыкла в Англии.
– Донна Маргарида, – объяснила Эсмеральда, пробираясь сквозь толпу, – это как приемы в посольстве. В одних посольствах они более пышные, в других – менее. Но у всех одна задача: чествовать почетного гостя.
День вручения наград приближался. Дожидаясь доставки книг, Мэгги нервничала все сильнее, но как раз в тот момент, когда она уже готова была запаниковать, их привезли – точно в срок. Вернувшись из очередного набега на римские развалины, она обнаружила стопку книг у стойки портье.
Эсмеральда отправилась в номер отдыхать, а Мэгги стала рассматривать одну из картонных коробок и вдруг услышала позади шум: сначала шорох газеты, звон фарфора, как будто перевернулась кофейная чашка, а затем – глухой стук падения на пол чего-то тяжелого. Она обернулась и услышала знакомый голос.
– Наконец-то вы здесь! – К ней вприпрыжку бежал Люк. – Я думал, вы уже не приедете! Понимаете, у меня осталось лишь несколько свободных часов, а потом нужно будет забрать сына с языковых курсов.
Бурная радость переполняла Мэгги при виде Люка. Она даже удивилась, насколько ей приятно его видеть.
– А, – сказал он, указывая на стопку книг, – импорт-экспорт!
– Ну да… – Она отвела его обратно к столику, поставила на место перевернутую чашку и стала подбирать разбросанные страницы газеты «Ле Фигаро».
– Надеюсь, вы не возражаете, – внезапно посерьезнел Люк; казалось, он не был уверен, в самом ли деле она рада его визиту. – Вы единственный человек, которого мне хотелось увидеть в Риме. Мы сможем пообедать вместе? – В том, как он умоляюще взглянул на Мэгги и провел рукой по взъерошенным волосам, было что-то обезоруживающе мальчишеское. – То есть, конечно… если вы не заняты.
По счастливому совпадению, Мэгги как раз была абсолютно свободна. Если она даже и задумалась на секунду о том, что принять приглашение на обед от почти незнакомого мужчины – «инфрадиг», как сказала бы ее мама, то сразу же выбросила из головы эту мысль. В конце концов, Люка уже нельзя было назвать незнакомцем, он оказался одним из тех людей, рядом с которыми чувствуешь, будто знаешь их всю жизнь, даже если вы только что познакомились. И разве не она характеризовала его Камилле и Джеффри как человека, не слишком считающегося с условностями? «Впрочем, как и новая Мэгги», – подумала она, выходя из отеля в город, который, казалось, весь искрился под нежаркими лучами зимнего солнца, суля перспективы заоблачного счастья.
Люк повел ее в район, где она никогда не бывала раньше. Он хотел отведать артишоков по-еврейски, приготовленных особым способом, а именно – расплющенных, в результате чего они превращаются в маленькие звездочки, и обжаренных. «Понимаете, – рассказывал он, ведя Мэгги по узким булыжным улочкам, где застревали ее каблуки, – моя бабушка была еврейкой. Помню, когда мы приходили к ней, она угощала нас еврейской едой. Никогда не забуду ее шолет. А по пятницам она зажигала свечи, и мы молились. Но все равно нас, детей, конечно, воспитывали католиками».
Выросшей в Ледбери Мэгги очень редко доводилось сталкиваться с евреями. В конце Хай-стрит жил портной мистер Росс, но единственной причиной, по которой она знала, что он чем-то отличается от других, были произносимые шепотом слова матери: «Они ведь евреи». Что касается Джереми, он относился к ним так же, как ко всем другим иностранцам, чьи национальные особенности приходилось учитывать при ведении дел.
Люк и Мэгги уселись друг против друга в маленькой траттории, и ей показалось, будто этого крупного помятого человека, жестикулирующего, смеющегося и с видимым удовольствием пьющего вино, она знает с рождения. С ним было легко, не требовалось притворяться, стараться произвести хорошее впечатление, по всей видимости, она нравилась ему такой, какая есть, даже ее недостатки казались ему милыми и очаровательными.
Артишоков не было – не сезон, однако Люк настоял, чтобы Мэгги попробовала вместо них жареные грибы, приправленные травой под названием nepitella.
– Я очень хорошо собираю грибы, – произнес он с тем же смущенным видом, с каким прежде хвастался свиньей-чемпионкой. – Даже в детстве часто находил среди корней дерева маленькую chanterelle – а они, эти лисички, очень ловко прячутся, их трудно заметить… А потом… раз! – Двое американцев за соседним столиком встревоженно обернулись. – И хватал ее!
По окончании обеда выяснилось, что Люк катастрофически опаздывает на встречу с сыном, и ему пришлось отправить Мэгги в отель на такси. Он целых три раза повторил водителю, куда ее следовало отвезти, просунул в окно большую ладонь, слегка сжал ей плечо и сказал на прощание:
– A bientot!
В тот же день Мэгги, вызвав другое такси, погрузила в багажник картонные коробки с книгами и направилась на обычное место встречи со своими сообщниками – в бар на улице Кавур.
У Золтана был еще более торжественный вид, чем обычно.
– Все, мадам, идет по плану, – произнес он таким тоном, будто хотел сказать: «То, чем я занимаюсь сейчас, намного лучше всего, что я уже успел сделать в жизни».
Симона с подкупающей беспечностью встряхнула ярко-желтой гривой. Она была из тех, кто легко относится к жизни и смеется над любыми ее проявлениями, как смешными, так и грустными. Причем, когда она смеялась, веселье плескалось в ее живых карих глазах. Оно заставляло сотрясаться все ее тело – плечи, проворные короткие пальцы и даже ноги в остроносых ковбойских сапогах.
– Здравствуйте, наш Ангел Возмездия! – возвестила Симона, шутливо толкнув Мэгги локтем под ребра, и залилась смехом. – Вот такое кодовое имя мы вам придумали! Ой, смотрите, – добавила она низким голосом, характерным для итальянок, – вы покорили чье-то сердце. Он явно вами заинтересовался! – Симона указала на плотного мужчину за столиком в углу, очень похожего на водителя-дальнобойщика.
Золтан укоризненно посмотрел на нее, но она не унималась.
– Смотрите, он улыбается! – сказала Симона. Поставив на стол чашку с кофе, мужчина и в самом деле обратил в сторону Мэгги пренеприятнейший плотоядный взгляд.
Как оказалось, Симона питала искренне нежные чувства к Золтану. В последние годы они встречались нечасто, но взаимная привязанность была прочной. Она рассказала Мэгги, что побывала замужем за одним figlio di puttana, который, когда их ребенку исполнилось восемь лет, бросил ее ради другой женщины, и воспитывала сына одна. Однако сыну уже двадцать, он ученик механика и устроился со своей девушкой на окраине Рима. Так что теперь – Симона взяла Золтана за руку – она свободна и готова следовать за любимым куда угодно.
– Спасибо вам всем, – сказала Мэгги, когда книги были уложены в багажник «фиата» Симоны. – Увидимся на генеральной репетиции в понедельник!
Поняв, что в ее парижском гардеробе нет ничего подходящего для участия в операции «проникновение со взломом», Мэгги купила джинсы и кроссовки; последний раз она надевала подобные вещи еще будучи школьницей. Разглядывая себя в зеркале, она вдруг осознала полнейшую абсурдность своих намерений. Может, Камилла и Джеффри правы – она и в самом деле потихоньку сходит с ума?
В понедельник Золтан с Симоной, как и планировалось, заехали за ней в отель, чтобы отвезти на «место действия», как это называл Золтан, где они собирались провести «рекогносцировку». Их сопровождал брат Симоны, которому, по настоянию Золтана, дали кодовое имя Терминатор.
– Итак, мадам, – не терпящим возражений тоном произнес венгр, – вы будете стоять здесь, вот на этом перекрестке. Если увидите полицейскую машину или еще что-нибудь подозрительное, свистните три раза.
– Но я же не умею свистеть, – растерялась Мэгги.
– Я добуду для вас свисток.
Помимо этого, Золтан сообщил, что прогноз погоды на ночь перед днем вручения наград очень благоприятен. Ожидается облачность – соответственно, не будет луны, – но без дождя. Он подчеркнул – лучше бы Мэгги приехать на место действия на общественном транспорте, чтобы никто не запомнил, как она садилась у отеля в машину или как приехала на такси. Сбор был назначен на двадцать один час.
Мэгги произвела в уме подсчет.
– Не слишком ли рано?
– Нет, – ответил венгр, – уже стемнеет, и все будут смотреть по телевизору кубок Европы. – По-видимому, он предусмотрел все.
Ровно в двадцать один час Мэгги стояла на посту со свистком в руке. Еще два заговорщика крались по школьному саду, а Симона сидела в автомобиле, дожидаясь их за углом. На улице было темно, но во всех окнах горел свет, а в некоторых можно было различить мерцание телеэкрана – ну конечно же, футбольный матч! Футбольные страсти стали настоящей массовой истерией, в которой Мэгги никогда не принимала участия, ибо Джереми считал футбол пролетарским спортом.
Она подумала – надо было хоть раз свистнуть в свисток, проверить, работает ли он вообще; но теперь было поздно. Хамфри Богарт, – кажется, это был он, – дал Лорен Бэколл свисток, чтобы она свистела каждый раз, как захочет его увидеть. Как было бы здорово, если бы на свист Мэгги из-за угла появился Люк и направился к ней вприпрыжку – этакий вулкан энергии, веселья и энтузиазма! Что, интересно, он подумал бы про ее сегодняшнюю эскападу? Что подумал бы Джереми, она и так знала.
Мэгги была настолько взбудоражена, что едва дышала. Господи, скорее бы все закончилось! Она услышала позади глухой стук и стала вглядываться в темноту. В школьном окне отражался свет уличного фонаря и мелькали тени. Опять стук.
– Кого-то ждете? – прозвучал совсем рядом незнакомый мужской голос.
Мэгги едва не вскрикнула. Всего в паре футов от нее стоял маленький щуплый человечек и беззастенчиво осматривал ее с головы до ног.
– Э-э… да, я жду мужа.
– Ему не следовало бы оставлять вас одну на улице в такой поздний час, – похотливо усмехнулся незнакомец. – Вы ведь не итальянка?
– Нет, – ответила испуганная Мэгги, судорожно пытаясь придумать какой-нибудь способ избавиться от него. – Он пошел за машиной, чтобы отвезти меня в больницу. У меня температура.
Худощавый человечек стал терять интерес.
– Возможно, у меня… – она не знала, как по-итальянски будет «свинка», и показала руками, для пущей убедительности надув щеки. – Я могла подцепить ее от сына. – Мужчины панически боятся свинки – это она знала наверняка.
– Orecchioni, mamma mia. Buonanotte. – Незнакомец мгновенно исчез.
Снова раздался стук.
– Мадам! – Из-за забора послышался громкий страдальческий шепот Золтана. – Скорее сюда, помогите! – Золтан протянул ей туго набитый мешок и побежал за другим.
Схватив мешок, она увидела, как брат Симоны высунулся из окна кабинета Арабеллы, расположенного на первом этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28