https://wodolei.ru/catalog/uglovye_vanny/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Что это там за кодла собралась? Куда мы приехали? - спросил президент у Коржакова. - В Домодедово?
- Там премьер-министр Ирландии Рейнольдс со свитой. Мы в Ирландии. Аэропорт Шеннон.
- А чего нас сюда занесло?
- Дозаправка. И визит вежливости. Все по плану.
Ельцин помолчал.
- Что ты на меня вылупилась, как Ленин на буржуазию? - рявкнул президент на жену: ему показалось, что она собралась заплакать.
Не отвечая, жена молча скользнула взглядом вниз. Он тоже глянул вниз. Гульфик и левая брючина были мокрыми и издавали знакомый терпкий запах его собственной мочи.
- Шта-а-а? Это Костиков меня облил? - спросил Ельцин, внезапно вспомнив, как он в прошлом году во время прогулки на теплоходе по Волге приказал бросить за борт своего пресс-секретаря. Тот начал читать стихи, подлец, как раз в тот момент, когда президента посетила мысль, а он все никак не мог высказать отяжелевшим от алкоголя языком. «Бросить гада за борт!» - наконец выжал из себя возмущенный президент, и пресс-секретарь мгновенно оказался в воде. Костиков даже не успел тогда закричать.
- Ты сам обмочился, - сказала жена и заплакала.
- Врешь! - но он уже понял, что жена не врет.
«М-да, угораздило, - подумал президент. - Не надо было смешивать виски с шампанским...» Он помолчал немного и вдруг решительно махнул своей трехпалой рукой:
- А, пропади оно все пропадом! Пошли, мужики, на выход!
- Ты с ума сошел?! - закричала жена. - Какой выход? Как ты людям покажешься в мокрых штанах?
- Это не люди, - возразил Ельцин. - Это иностранцы.
- Все равно не пущу! Только через мой труп!..
Послышался мягкий глухой стук о борт самолета: это снаружи подали трап к выходной двери. «И правда, может, не надо ходить? Еще, сволочи, на пленку заснимут, по телевизору покажут. Коммуняки будут вопить два года, радоваться... Описаются... до штанов...» - засомневался Ельцин.
А вслух сказал, обращаясь к Коржакову:
- Ну что тут сделаешь - бабы! Кто их переспорит! Нет, я все-таки пойду!..
Он поднялся, кряхтя и ругаясь и морща нос от вони собственных брюк.
- Тут что - одежды для президента уже не найдется?! - зычно, словно и не было в нем, по крайней мере, пол-литра виски и двух бутылок шампанского, крикнул Ельцин. - Разгоню всех к чертовой матери, поувольняю бездельников! Коржаков! Ты что там копаешься?!
- Я здесь, Борис Николаевич! - бросился к нему Коржаков, сверкнув лысиной под тусклым плафоном салона. - Штаны! - с ненавистью крикнул он официанту. Но тот стоял, разинув рот, потом, спохватившись стал стаскивать с себя брюки.
- Да не твои, болван, а президентские!
- Н-н-е знаю... - пробормотал насмерть перепуганный официант. - У меня их нет...
- Наина Иосифовна!... - взмолился Коржаков к жене президента. - Да что же это такое? Неужели и штанов больше нет? Хотя бы запасных каких-нибудь?
- Есть. Но я не дам! - твердо ответила жена.
- Вот видите, Борис Николаевич! - обрадовано закричал шефу начальник охраны. - Нет штанов! А в трусах на улице холодно. Вы только посмотрите, там же ветер собачий! Дождь страшный хлещет! Одно слово - Ирландия. Да чтоб ее дождь намочил - страна алкоголиков!
- Как ты сказал? Алкоголиков? - внезапно заинтересовался президент. - Они что здесь - тоже водку пьют?
«Ну, дернула же нелегкая! - огорчился главный охранник. - Сейчас потребует выйти, добавить с ними, огорчение смыть!.. Что же делать?..»
- Это все болтовня, - сказал он твердо. - Пьют хуже наших, потому что все они - слабаки! С первой же рюмки с копыт валятся. С ними ни один приличный президент пить не будет!
- С первой же рюмки?.. - задумался Ельцин. - В самом деле, разве с такими слабаками можно пить? Опозорят на весь свет.
- Опозорят, падлы! - радостно закричал Коржаков. - Не ходите к ним, Борис Николаевич, тьфу на них, что мы там забыли!
- Нет! - неожиданно заревел президент. - Я все-таки выйду, покажу им, как надо пить! Пусть их тоже заснимут на телевизор. Пусть покажут - всем! Пусти! - он оторвал от себя ласково-стальные руки своего верного пса и попробовал подняться.
Тот понял, что теперь катастрофа неминуема. И спрятаться от позора будет негде. Даже в самом глухом сибирском деревенском углу. Даже в самом далеком уголке Земли. Вся планета будет скалить зубы и издеваться. Можно пережить все, если есть куда спрятаться. А куда бежать? Не на Луну же?! Что же делать? Коржаков крепче прижался с своему начальнику и богу, которого он, впрочем, давно презирал, хотя и продолжал по-своему любить. Даже в эту минуту он был готов умереть за него. Но только не пустить его на позор.
Тут неожиданно Ельцин ослабил хватку, захрипел, рухнул на диван, потом медленно сполз на пол, громко стукнувшись затылком о ковровую дорожку салона. Его лицо стало покрываться синевой.
- Врача! - закричал Коржаков. - Врача немедленно, иначе всех сейчас перестреляю!
Он никогда в жизни не кричал на подчиненных. Никогда и представить себе не мог, что способен, но это прорвалась радость: «Сердечный приступ! Откачаем! Главное, теперь никуда не пойдет!»
Врачи возились с президентом минут двадцать, ввели ему сосудорасширяющее и тут же седативное - в двойной дозе. Вскоре он медленно открыл глаза, узенькие и совершенно заплывшие, дохнул густым перегаром. Попытался встать.
- Куда, Боренька? Тебе нельзя! - прижала его к дивану своей грудью жена. - Не шевелись даже! У тебя же сердце!
- Сделайте меня здоровым, - жалобно простонал президент. - Сейчас же сделайте меня здоровым...
- Дома сделают, в Москве, - ласково заговорил Коржаков, - там вас они сделают совсем здоровым, а сейчас оставайтесь в самолете.
Президент все-таки приподнялся, посидел минуту, помолчал, посмотрел на свои брюки, которые продолжали издавать острую вонь, будто в ноздри кто-то тыкал мелкими иголками. И заплакал.
- Что же это такое?.. Что вы со мной сделали? - из его узких глаз двумя свободными ручьями полились слезы, а из носа сопли. - Позор! Позорище! Этого я вам ни-ког-да не за-буд-у! - он произнес эти слова с такой же интонацией, с какой в 1993 году адресовал их Верховному Совету, перед тем как расстрелять его из танковых пушек интермитными снарядами - от живых людей остается только горстка пепла. И погрозил пальцем Коржакову, жене, потом всем остальным, рукавом вытер нос. Помолчал. В салоне повисла тишина. - Кто выйдет к этим алкашам? - уже спокойнее спросил Ельцин.
- Все в порядке, Борис Николаевич! - успокоил его Коржаков. - Вот Олежек уже галстук надел!
Заместитель премьер-министра Сосковец, не ожидая команды, приближался к закрытой двери салона, поправляя на ходу галстук. Летчики начали открывать дверь.
Президент опять замолчал и посмотрел в иллюминатор. За толстым стеклом бушевал дождь. Иллюминатор заливало, но, тем не менее, можно было разглядеть, что творилось у выхода на летное поле.
Вот Сосковец, без шляпы, без зонтика, быстрым шагом подошел к премьер-министру Рейнольдсу. Ирландец энергично тряхнул руку русского коллеги, черные волосы премьера взметнулись. Оба чиновника похлопали друг друга по плечам, потом заговорил Сосковец, и оба при этом пристально вглядывались в самолет, а Ельцин пытался почесть в лица обоих: что Сосковец сейчас врет ирландцу? Ельцин знал, что Рейнольдс его не видит, и хмуро показал ирландскому премьер-министру в иллюминатор фигу.
Постепенно лекарства дали себя знать, Ельцин отяжелел и вытянулся во весь рост на бархатном диване. Еще утром, на завтраке у своего коллеги и друга, американского президента, он был почти счастливым человеком, чувствующим себя хозяином всей планеты. Он прекрасно знал, что сексуальный маньяк Клинтон, как и желтомордый орангутанг Миттеран, жирный боров Коль, длиннозубая ведьма Тэтчер, а вслед за ними всякая шелупонь типа макаронника и мафиози Берлускони относятся к нему, президенту России, с насмешкой, которую уже и не скрывают. Это очень терзало Ельцина и служило источником разных печальных переживаний.
Время от времени он набирался куражу и демонстрировал своим коллегам - президентам, нынешним и бывшим, что он тоже не шестерка. Бывшего американского президента Ричарда Никсона, который заглянул в Россию как бы невзначай, на огонек, и первым делом поспешил встретиться с Зюгановым («Разнюхивают, заразы, замену мне ищут», - догадался тогда Ельцин), он подверг публичной порке перед телекамерами. И так жестоко, от души, что Никсон в глубоком огорчении тут же рванул к себе обратно, в свой дистрикт Колумбия. Через несколько дней дряхлый американский козел, так и не придя в себя от стресса, дал дуба. В другой раз он устроил выволочку самому Клинтону, который упрекнул Ельцина в том, что, дескать, его русский друг Boriss, вместо того, чтобы дать Чечне самостоятельность, как того требует мировая демократия, занялся истреблением мирного населения. Мол, если уж не можешь справиться с восставшими, так и скажи. Русская армия воевать не в состоянии. Только один способ, только один вид оружия оказался доступен и понятен русским генералам и главнокомандующему Boriss'y лично: пушечное мясо. И теперь Boriss Yeltzin пытается завалить чеченских боевиков трупами русских солдат, новобранцев, которые еще неделю назад держались за мамину юбку и сегодня даже еще не знают, как стрелять из автомата. За год в Чечне погибает в восемь раз больше солдат, чем погибло за все десять лет войны в Афганистане. Русских солдат в Чечне даже не кормят. Русские солдаты кормят себя сами. Грабят местное население, торгуют патронами: десять русских патронов - банка русской же тушенки. Понимают, что завтра этими же патронами чеченцы станут их убивать. Но если не торговать, нужно умирать с голоду сразу.
Ельцину принесли полный текст выступления Клинтона, он читал и скрежетал зубами. Вечером, поуспокоившись, заявил по телевидению:
- Тут друг Билл решил меня немного поучить. Ничего, пусть учит. Но если берется меня поучать, пусть не забывает, что у его друга Boriss'а есть еще ядерные ракеты - в случае чего и шандарахнуть можно.
Друг Билл, правда, не испугался, даже наоборот, поржал, как он это умеет. Ну, ничего, все-таки получил по носу.
Но сегодня днем на приеме в Белом доме все было по-другому. Русский президент просто купался в лучах доброжелательства и всеобщей любви. На ланч в узком кругу собрались крупные чиновники Белого дома, два-три министра, бывший госсекретарь Александр Хейг и нынешний Джордж Бейкер. Был глава банковской корпорации «Симантек», какой-то писатель и какая-то молодая женщина потрясающей красоты: Ксения Ксирис, русская графиня, дальняя родственница императора Николая II и князя Феликса Юсупова, убийцы Распутина. Каждый из приглашенных желал выпить с ним, поговорить по душам, спросить, уважает ли его русский президент...
Постепенно веки у Ельцина отяжелели, салон самолета поплыл куда-то вбок и вниз, и, погружаясь в цветной калейдоскопический водоворот. Ельцин успел подумать: «Что же это - я умер, что ли? Значит, правду в книжках пишут - сначала после смерти цветной водоворот, потом темный туннель, потом свет в конце туннеля, как я обещал России после свержения коммунистов...» И тут он, действительно, промчался через туннель навстречу чудесному солнечному свету, который источал тепло, умиротворение и любовь.
Он погрузился в эти бесконечные волны щемящей любви, потом глянул вниз и увидел свое тело на самолетном диване - проспиртованное, грязное и вонючее. Увидел до мельчайших подробностей каждый седой волосок на голове, свою левую трехпалую руку, увидел свое сердце, его коронарные сосуды, забитые, словно цементом, холестериновой дрянью. Ему стало жаль себя: «Укатали сивку … Пора на покой». Он хотел подняться еще выше, чтобы полностью и навсегда погрузиться в море любви. Но с удивлением обнаружил, что не может. Не пускала тонкая, словно паутина, но прочная, как гитарная струна, серебряная нить, привязанная одним концом к его полуразвалившемуся телу, другим концом - к нему самому. Мало того, она стала уменьшаться и властно потянула его вниз. Он влетел в свое тело, отметив его необычную бледность, и обрушился вниз, в темноту и так летел, пока не очутился в своей родной деревне Будки, заброшенной в сибирской глуши. На обочине пыльной дороги он увидел старую костлявую гнедую кобылу с огромным брюхом, стреноженную и привязанную за веревку к колу, вбитому в землю. Он узнал ее: это была дедова кобыла. «Жеребая», - догадался Ельцин. И приблизился к лошади. Та, испугавшись, отскочила в сторону, вырвала из земли кол. Но уйти ей не удалось. Запутавшись в высокой траве, гнедая кляча тяжело рухнула набок. И тут черная ярость охватила его: «Ах, так ты - бежать? Не слушаться? Меня не слушаешься, сволочь?!» Он схватил с земли булыжник и принялся бить упавшую лошадь - по шее, по голове, по глазам. С каждым ударом камень чавкал, кровь побежала ручьем, на голове лошади треснула шкура, и показалась бело-розовая кость. А он все бил и бил уже затихшее бездыханное животное - бил с оттягом, выхаркивая воздух, словно рубил дрова. И остановился лишь тогда, когда сквозь кровавый туман бешенства увидел, чтоб бьет не кобылу, а окровавленную пожилую женщину, крестьянку, - то ли собственную жену, то ли мать.
Она лежала, оцепеневшая и почти остывшая, на пшеничном поле, и кровь пропитывала сначала стебли, потом колосья, потом зерна стали кровавыми и затвердели. «Убил», - с удовлетворением отметил он и стал вытирать окровавленные руки о траву - кровь не оттиралась.
«Что за чертовщина приснилась? - подумал Ельцин, открывая глаза. - Что это я - на том свете, что ли, побывал?» Он попытался удержать в памяти увиденное, но цветная и яркая картина расползлась, растаяла, словно гнилое лоскутное одеяло, и он начисто и навсегда забыл видение. Остались только страх пополам с бешенством. Но постепенно и они отступили. И он снова уснул. Проснулся, когда самолет уже стоял на посадочной полосе, заглушив моторы.
- Глянь-ка! Журналюги уже здесь! - с досадой пробасил Сосковец. - Что будем говорить? - обратился он к Коржакову. Но тот уже исчез за бронированными дверьми салона связи. Здесь радист-шифровальщик соединил его с начальником группы охраны аэропорта Домодедово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19


А-П

П-Я