На входе в базар, где стояли полуразрушенные колонны, сохранившие
следы построивших их королей Илсиг, из тени выбрался человек и пошел в
ногу рядом с Уэлгрином. Хотя он имел манеры и одежду горожанина, его лицо
было схоже с лицом Уэлгрина, худощавое, суровое, обожженное солнцем.
- Что ты узнал, Трашер? - спросил Уэлгрин, не глядя.
- Этот человек с Подветренной заявил, что знает эти вещи...
- Да?
- Руно вышел, чтобы встретиться с ним, как вы и договаривались. Когда
он не вернулся утром, Мелм и я пошли искать его. Мы нашли их обоих... и
это. Он передал своему капитану две небольших медных монеты.
Уэлгрин перевернул их на ладони и отбросил далеко в сторону.
- Я позабочусь об этом сам. Скажи другим, что у нас в гарнизоне в
этот вечер будет гость - женщина.
- Да, капитан, - ответил Трашер, удивленно ухмыльнувшись во весь рот.
- Мне отослать людей?
- Нет, поставь их в качестве часовых. Не все идет как надо. Каждый
раз, когда мы назначали свидания, получалось что-то не то. Сначала это
были мелкие неприятности, а теперь Руно мертв. У меня в этом городе больше
шансов, чем у других. И еще, Трашер, - Уэлгрин схватил своего подчиненного
за локоть. - Трашер, эта женщина С'данзо, моя полукровная сестра. Смотри,
чтобы солдаты поняли это.
- Они поймут, у нас у всех где-то есть семьи. Уэлгрин скорчил
гримасу, и Трашер понял, что командир не расслабился, проникшись
беспокойством о семьях.
- Разве мы нуждаемся в С'данзо? Когда есть более надежные пророки в
Санктуарии, чем попрошайки в проходах базара. Наше золото добротное и его
достаточно много, - Трашер, подобно многим людям в Рэнканской Империи,
считал С'данзо наиболее подходящими лишь для разрешения любовных
треугольников среди домашних слуг.
- Нам нужна именно она.
Трашер кивнул и скрылся в тени так же искусно, как появился. Уэлгрин
подождал, пока не остался один на грязной улице, а затем повернул и пошел
широкими шагами, расправив плечи и сжав в кулаки руки, по запутанным
улочкам Лабиринта.
Проститутки Лабиринта были племенем, нежеланным в увеселительных
заведениях за пределами городских стен. Их объятия шли рука об руку с
отравленным кинжалом, а ночные сборы включали все, что можно снять с
человека. Стайка этих женщин вилась у дверей "Распутного Единорога" -
таверны Лабиринта, но они кротко расступились при приближении Уэлгрина.
Выживание в Лабиринте прямо зависело от правильного выбора цели.
Темная душная атмосфера окружила Уэлгрина, когда он спустился в
подвальную комнату. Мгновенно среди посетителей наступило затишье, так
происходило всегда, когда входил кто-нибудь. Цербер, персональный
телохранитель Принца, мог бы прервать беседу на время этого визита, но
любой гарнизонный офицер, каким был Уэлгрин, считался имеющим легальный
бизнес и его приход был проигнорирован, хотя и с настороженностью
профессионалов.
Странствующий рассказчик Хаким занимал лавку, выбранную Уэлгрином.
Скрытный маленький человек был большим хитрецом, чем можно было
предположить. Аккуратно взяв свою кружку с пивом, он выбрал себе одно из
немногих мест в зале, которое обеспечивало хороший обзор всех входящих, и
государственных служащих, и частных лиц. Уэлгрин шагнул вперед,
намереваясь спугнуть проныру с его "насеста", но передумал. Его дело в
Лабиринте требовало осторожности, и не стоило столь опрометчиво обращать
на себя внимание.
Со своего места он подал знак бармену. Честная девушка не стала бы
работать в "Единороге", поэтому Бубо сам принес пенящееся пиво, а затем
вернулся с одним из энлибарских апельсинов, которые он держал под
прилавком. Уэлгрин содрал с апельсина кожуру ногтем большого пальца, и
красный сок потек, образуя рисунок, схожий с тем, что был на его
керамическом черепке.
Однорукий нищий со шрамом на лице и бельмом на глазу бочком пробрался
в "Единорог", стараясь избежать подозрительного взгляда Бубо. Пока
оборванное существо передвигалось от стола к столу, собирая медное
подаяние с более обеспеченных клиентов, Уэлгрин заметил под его тряпьем
плотно примотанную к телу левую руку, такую же нормальную, как и та, что
хватала монеты. Кроме того, шрам был самодельным уродством, а желтые
выделения, стекающие по его щекам, явились результатом действия семян,
помещенных под веки. Нищий мучительным хрипом объявил о своем прибытии к
столу Уэлгрина. Не поднимая глаз, тот бросил ему серебряную монету. В
детстве он сам бегал с нищими и слишком часто видел, как их хитрости
превращались в реальное уродство.
Бубо раздавил грязными ногтями вошь, попавшуюся ему в его пышной
бороде и, глянув на нищего, которому он подавал на улице, притащил еще
несколько кружек пива своим клиентам, после чего вернулся к своему
нескончаемому занятию - охоте за вшами.
Дверь открылась, впустив еще одного человека, который подобно
Уэлгрину был в Лабиринте по делам. Уэлгрин изобразил в воздухе пальцем
небольшой круг и вновь прибывший поспешил к его столу.
- Мой человек был убит прошлой ночью, - говоря, Уэлгрин смотрел прямо
в глаза вошедшему.
- Я слышал это, и оружейник Энлибрайт тоже. Я бросился сюда, чтобы
доказать тебе, что это не моих рук дело, хотя и знал, что ты можешь
подозревать меня. Ну, Уэлгрин, даже если я хотел перехитрить тебя, а я
уверяю тебя, что такие мысли никогда не приходили мне в голову, я едва ли
убил бы Энлибрайта, не так ли?
Уэлгрин что-то проворчал. Кто возьмется сказать, что человек из
Санктуария готов сделать для достижения своей цели? Но доносчик, вероятно,
сказал правду. Он относился к нему со скрытой подозрительностью, как к
лжецу, который не думает притворяться. И если он говорил правду в тот раз,
что весьма вероятно. Руно пал жертвой случайного преступления. Монеты
показали, что грабеж не был причиной. Возможно, у гончара были враги.
Уэлгрин напомнил себе о необходимости вписать двойное убийство в
гарнизонную ведомость, из которой легко можно было установить, когда были
убиты их предшественники.
- Опять у меня нет информации. Я пока не буду платить, -
разговаривая, Уэлгрин произвольно переставлял кружку с пивом из одной руки
в другую, скрывая важность беседы от любопытных глаз.
- Есть другие, кто мог бы клюнуть на твою приманку: Маркмор, Инас
Йорл, даже Литанде, если цена будет подходящей. Считай это, приятель,
только задержкой, но не неудачей!
- Нет. Плохое предзнаменование. Трижды ты пытался и не смог дать мне
то, что я требую. Я больше не буду иметь с тобой дел.
Доносчик выживал за счет того, что знал, когда не стоит спорить.
Вежливо кивнув, он оставил Уэлгрина, не сказав ничего, и покинул
"Единорог" прежде, чем Бубо собрался принять у него заказ.
Уэлгрин откинулся на стуле, обхватив сзади голову руками. Глаза его
были настороже, но мысли были бессвязными. Смерть Руно глубоко потрясла
его не потому, что он был хорошим солдатом и давнишним компаньоном, хотя и
то и другое имело место, но потому, что его смерть продемонстрировала
большую силу воздействия проклятья С'данзо на его семью. Пятнадцать лет
назад община С'данзо постановила, что все вещи, важные для его отца,
должны быть изъяты и уничтожены, тогда как он беспомощно наблюдал за
происходящим. Чтобы воздать полной мерой, старухи распространили проклятье
на пять поколений. Уэлгрин был первым. Он опасался, что день, когда его
путь пересечется с его собственным, обделенным судьбой ребенком, будет так
же горек, как и встречи со своим собственным обесчещенным предком.
Было бы чистым безумием возвратиться в Санктуарий, к месту проклятья,
несмотря на заверения Пурпурного Мага о защите. Безумие! С'данзо
чувствовали его приход. Пурпурный Маг единственный человек, которому
Уэлгрин доверился раскрыть колдовство, исчез задолго до того, как он и его
люди прибыли в город. А теперь Энлибрайт и Руно убиты неизвестной рукой.
Сколько еще он может позволить себе ждать? Действительно, здесь много
волшебников; и любой из них может быть куплен, но все они лояльны. Если бы
они смогли воссоздать надписи на черепке, на них, несомненно, нельзя было
бы положиться в плане сохранения тайны. Если Иллира не даст ответа в
полночь, Уэлгрин решил увести своих людей куда-нибудь подальше от этого
проклятого города.
Он бы продолжал свою литанию о нерасположении богов к нему, если бы
его внимание не привлек тревожный крик горного ястреба - птицы, которую
никогда не видели и не слышали в стенах Санктуария. Для его людей это был
сигнал тревоги. Он оставил несколько монет на столе и покинул "Единорог"
без уведомления.
Второй сигнал направил его вниз по проходу, слишком узкому, чтобы
назвать его аллеей, и гораздо более узкому, чем улица. Двигаясь скрытно и
осторожно, Уэлгрин замедлял движение возле закрытых дверей, подозревая
засаду на каждом шагу. Только третий сигнал и появление в тени знакомого
лица ускорили его темп.
- Мэлм, что случилось? - спросил он, остановившись над какой-то
мягкой зловонной массой и не глядя вниз.
- Смотрите сами.
Слабый луч света, пробившийся между остроконечными крышами нескольких
зданий, осветил два трупа. Одним из них был доносчик, только что
покинувший компанию Уэлгрина, из его шеи торчал самодельный нож. Вторым
был нищий, которому Уэлгрин подал серебряную монету. На нем были явные
следы совершенного убийства.
- Я вижу, - глухо сказал Уэлгрин.
- Один из них, нищий, шел за вторым от "Единорога". Я следил за
доносчиком с тех пор, как мы разузнали о Руно, поэтому я стал следить за
обоими. Когда доносчик понял, что его ведут, он неожиданно свернул в этот
глухой переулок, я полагаю, по ошибке, и нищий последовал за ним. Я
обнаружил доносчика мертвыми убил нищего сам.
- Еще две смерти за проклятье, - Уэлгрин посмотрел на тела, затем
похвалил Мэлма за усердие и отправил его назад в гарнизонные казармы
подготовиться к визиту Иллиры. Он оставил трупы в этом глухом переулке,
где их могли никогда не найти. Эту пару он не впишет в гарнизонную
ведомость.
Уэлгрин шел по городу, напуская на себя вид гарнизонного офицера,
находящегося при исполнении служебных обязанностей, хотя если бы убийство
произошло у его ног, он не пошевелил бы и пальцем. Дважды он проходил мимо
входа в базар, дважды колебался и дважды продолжал свой путь. Заход солнца
застал его обещанием блаженства, поскольку священники отправлялись в свои
храмы, а женщины с Улицы Красных Фонарей вышли на первые прогулки. К
наступлению полной темноты он был на набережной, голодный и близкий по
своему душевному состоянию к пятнадцатилетнему возрасту, когда он бежал в
гавань и спрятался в трюме уходящего за границу корабля в одну страшную
ночь много лет назад.
В безлунную ночь это воспоминание вернулось к нему с осязаемой силой.
В тисках своих пороков и одержимый воображаемой идеей безбожия своей
возлюбленной, его отец замучил и убил ее. Уэлгрин мог многое вспомнить об
этом. После убийства он бежал из казарм в гавань. Конец истории он узнал
из бивуачных рассказов после того, как сам присоединился к армии.
Неудовлетворенный убийством отец расчленил ее тело, бросил голову и
внутренности в сточную канаву дворца, остальное в гарнизонный отстойник.
Санктуарий гордился отсутствием глашатаев, выкрикивающих ночью время.
Когда светила луна, ее движение позволяло примерно определить время, но
при отсутствии ее ночь казалась вечностью, и полночь - это время, когда
ваши суставы затекли от сидения на сырых каменных сваях набережной, а
ночные видения угрожали вашему зрению. Уэлгрин купил светильник у
хранителя трупов в склепе и вышел на тихий базар.
Иллира появилась из палатки кузнеца, когда Уэлгрин во второй раз
использовал крик горного ястреба. Она укрылась в темную мантию, плотно
обернутую вокруг ее фигуры. Ее движения выдавали страх. Уэлгрин шел
торопливо и молча. Он взял ее за локоть, когда они подошли к казармам. Она
заколебалась, но продолжила путь без понуждений. В общей комнате,
разделявшей жилые помещения солдат и офицеров, не было видно людей
Уэлгрина. Иллира ходила по комнате, как зверь в клетке.
- Тебе нужен стол, свечи и что-нибудь еще? - спросил он, страстно
желая начать работу и внезапно вспомнив, что он привел ее именно на то
место.
- Комната намного меньше, чем я помню ее, - сказала она, а затем
добавила, - только стол и свечи, остальное я принесла с собой.
Уэлгрин пододвинул стол поближе к очагу. Пока он собирал свечи, она
сняла мантию и положила ее на стол. На ней была темная шерстяная одежда,
подобающая скромной женщине из лучшей части города, вместо безвкусных
одежд С'данзо. Уэлгрину было интересно знать, откуда у нее эта одежда, и
расскажет ли она обо всем мужу. Это не имело большого значения, если бы
она смогла овладеть тайной его черепка.
- Я могу оставить тебя одну? - спросил Уэлгрин, достав глиняный
осколок из кисета и положив его на стол.
- Нет, я не хочу оставаться одна здесь, - Иллира перетасовала свои
гадальные карты, немного успокоилась, а затем положила колоду на стол и
спросила:
- Не будет ли слишком много, если я попрошу вина и пояснений о том,
что я должна отыскать? - следы базарной задиристости возвратились в ее
голос, и она выглядела уже менее растерянном в этой комнате.
- Мой человек, Трашер, отправился на вечеринку, когда я сказал ему,
что мне нужна комната на эту ночь. Я сказал ему, что хочу, чтобы солдаты
ушли, но это бедные казармы, в них не найти бутылки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35