Но кажется, при самом вступлении Потея на митрополитскую кафедру встретились затруднения. Грамоту на митрополию король пожаловал Потею 26 сентября 1599 г., и в ней объявлял всем, что по смерти митрополита Михаила Рагозы назначил на его место епископа Владимирского Ипатия Потея, о чем уже и послал на утверждение папы, что отдает Потею все без изъятия митрополитские имения, и для передачи их послал своего дворянина Яна Кошица, и приказывал всем духовным и мирским людям "религии русской", чтобы они приняли нового митрополита за своего архипастыря и, в подчинении Римской Церкви, оказывали ему до его живота всякое послушание и уважение. Затем прошло более полугода, и король издал (8 апреля 1600 г.) другую такую же грамоту, обращенную собственно к крилошанам и всему духовенству религии русской во всем Литовско-Польском государстве, а "особливе в воеводстве Киевском". Здесь король снова извещал, что он по смерти Рагозы отдал митрополию Киевскую и Галицкую Ипатию Потею и что для передачи ему митрополии и всех ее имений посылает дворянина своего Лаврина Лозку, приказывая своим королевским именем всем особам, слугам, боярам и подданным митрополии повиноваться новому митрополиту, а духовным особам приказывал, чтобы они королевской воле не противились и, приняв Ипатия за своего старшего пастыря и митрополита, оказывали ему всякое послушание и почтение. Что ж значит эта вторая грамота, зачем она понадобилась? Она, без сомнения, не понадобилась бы, если бы первая грамота привела к цели. Если король вновь объявляет русскому духовенству, особенно в воеводстве Киевском, о назначении Потея митрополитом и приказывает принять его, не противиться королевской воле, то, значит, доселе, в продолжение полугода, духовенство еще не приняло Потея за митрополита и противилось королевской воле. Если король посылает теперь другого своего дворянина для передачи Потею митрополичьих имений и своим именем приказывает всем митрополичьим подданным повиноваться ему, то, значит, прежде посланный для этого дворянин Кошиц не успел передать Потею названных имений и митрополичьи подданные еще не покорились ему. И замечательно, что, тогда как в первой грамоте король ясно говорил о папе, о подчинении ему, об испрашиваемом у него утверждении для Потея, во второй грамоте он совершенно умолчал о папе. Между тем сохранилось письмо папы к Сигизмунду III еще от 5 февраля 1600 г. Здесь папа уведомлял короля, что потому долго не отвечал на его ходатайство об утверждении Ипатия Потея на митрополитской кафедре, присланное еще в августе прошлого года, что опасался, как бы Потей не потерял, променяв имения Владимирской кафедры на более скудные имения митрополии; теперь же, получив известие, что за Потеем оставляется и Владимирская кафедра, он, папа, одобряет выбор короля и дает обещание немедленно исполнить его желание, т. е. утвердить Потея митрополитом. Эта-то медленность со стороны папы, может быть, и огорчила короля и была причиною, почему он вовсе не упомянул о папе во второй своей грамоте, данной по случаю возведения Потея на митрополию. Как бы, впрочем, ни было, только король действительно, отдав Потею митрополитскую кафедру со принадлежащими ей имениями, оставил за ним и его прежнюю, епископскую, кафедру со всеми ее имениями, отчего Потей сделался несравненно богаче своего предместника и писался обыкновенно "митрополитом Киевским, и Галицким, и всея России, владыкою Володимирским и Берестейским". Более тринадцати лет правил он Западнорусскою митрополиею и во все это время вел самую энергическую, неустанную и беспощадную войну против православных для привлечейия их к унии.
Прежде всего война эта открылась в Вильне. Как только скончался митрополит Михаил Рагоза, в виленском Троицком монастыре внезапно появился Стефан Зизаний, прежде, как известно, осужденный и отлученный от Церкви Рагозою и изгнанный из отечества королем, но потом оправданный и разрешенный православным Собором в Бресте, и снова начал проповедовать против унии. Весть об этом скоро дошла до королевского двора, а оттуда сообщена Потею; и последний еще 24 сентября, следовательно, за два дня прежде, чем получил от короля грамоту на митрополию, уже называя себя нареченным митрополитом, писал виленскому "протопрезвитеру" Ивану Парфеновичу, чтобы он немедленно донес, правда ли, что Зизаний проповедует в Троицком монастыре, и не с дозволения ли виленских православных бурмистров и мещан, и если правда, что монастырская церковь "осквернена" проповедию проклятого человека, то запечатал бы ее в присутствии верных свидетелей и не дозволял бы ему ничего в ней более совершать. Вслед за тем и сам король писал (29 сентября) виленским бурмистрам и мещанам русской религии, выражал им свое неудовольствие за то, что они допустили проклятого Зизания проповедовать в своих церквах будто бы противное древней греческой вере, и, извещая о назначении для них нового митрополита Ипатия Потея, приказывал повиноваться ему во всем, и впредь более не терпеть кознодеев, подобных Зизанию, и не дозволять им проповедания в церквах под опасением в противном случае заплатить три тысячи коп грошей литовских: половину на короля и половину на митрополита. Виленские бурмистры, радцы и лавники русской веры, под управлением которых состоял Троицкий монастырь, уведомили (7 октября) Парфеновича, что Стефан Зизаний вошел в монастырь без их ведома и позволения, своевольно, и выйти оттуда не хочет, сколько они ни старались его выслать. Парфенович послал двух священников спросить Зизания, с чьего дозволения он вошел в монастырь и в нем пребывает. Зизаний отвечал: "Я вошел не с ведома бурмистров и радцев, а с ведома и позволения о. Иоасафа, архимандрита троицкого, и за его благословением говорю проповеди в церкви, и не выйду из монастыря никаким образом". После этого монастырская церковь была запечатана в присутствии новгородского воеводы Скумина-Тышкевича виленским протопопом Григорком (если это не прозвище Ивана Парфеновича, то надо допустить, что он или тогда уже скончался, или за что-либо был удален от места митрополитом Потеем). Зизаний послал известие о себе и о запечатании церкви во Львов к члену тамошнего братства Юрию Рогатинцу, который отвечал (16 ноября), что если Зизаний проповедует по воле всего виленского Троицкого братства, то поступает хорошо, и советовал не смущаться запечатанием церкви, но только без нужды не раздражать Потея. Потей, однако ж, был уже раздражен до последней степени: на самую жизнь Зизания было сделано покушение, так что он едва спасся чрез камин или дымовую трубу и бежал из Вильны. Братство внесло протест в виленские городские книги (14 декабря 1599 г.), в котором от имени всех православных жителей Вильны заявляло, что они не признают Потея своим пастырем, отказываются от послушания ему и что он, не будучи их пастырем, насильно привлекает их под свою власть.
Гнев Потея, естественно, обратился и на все виленское Троицкое братство. А надобно заметить, что братство это было еще тогда очень многочисленно и в числе членов своих имело "княжат, панят, сенаторов, рыцарство и иных людей вшелякой кондиции", живших в разных местах Литовского края. Потей начал действовать против братства и сам непосредственно, и чрез виленских бурмистров, радцев и лавников русской веры, которые, к прискорбию, были на ту пору из числа лиц, склонных к унии, и, руководимые Потеем, старались принудить к унии и членов Троицкого братства. Братство имело у себя при церкви Святого Духа двух священников: Карпа Лазаревича и Григория Ждановича, которые рукоположены были экзархом Цареградского патриарха Гедеоном Балабаном. Потей захотел отнять у братства этих священников и к 20 июля 1601 г. потребовал их к себе на суд за то, что они помимо его, митрополита, приняли священство от Львовского епископа и священствуют в митрополичьей епархии. Требование Потея встревожило братство и особенно ктиторов Свято-Духовской церкви. И вот 20 июля отправились в митрополичий дом у Пречистенского собора воевода смоленский Ян Абрамович, подкоморий троцкий князь Богдан Матвеевич Огинский и подстолий троцкий князь Богдан Федорович Огинский вместе с двумя священниками братства, имея при себе трех возных Виленского повета и с ними семь шляхтичей. Как только Потей принял пришедших, тотчас воевода смоленский и подкоморий троцкий сказали ему, первый - от имени своей жены, урожденной Волович, строительницы Свято-Духовской церкви, и сам от себя как ее опекун, а последний - от себя и от имени воеводы брестского Зеновича и его жены, урожденной Волович, другой строительницы той же церкви, и вместе от имени всех сенаторов, рыцарства и прочих братий и сестер Свято-Духовского братства как основателей и властных опекунов и патронов братской церкви, на шляхетских грунтах построенной: "Господине отче! Узнав, что на нынешний день ваша милость своими позвами потребовал пред себя священников Виленского церковного братства, мы по поручению всего братства явились дать тебе объяснение. Не только священники, но и все православные обитатели Вильны всегда покорялись Киевским митрополитам, доколе они сами находились в послушании Константинопольским патриархам. Но когда ты и покойный митрополит Михаил Рагоза с некоторыми владыками отреклись от патриарха и поддались папе, желая увлечь за собою мирян, то едва не все христианство греческой веры во владениях нашего короля, равно и Виленское церковное братство, в котором немало есть князей, панов, сенаторов и всяких шляхтичей, протестовали против вас и отказались повиноваться еще митрополиту Рагозе. Эти протестации они повторяли потом на всех сеймиках и генеральных сеймах, прося короля дозволить им оставаться при стародавних вольностях, под благословением Цареградского патриарха. И король, желая успокоить волнение, дозволил нам своею грамотою спокойно оставаться при нашем исповедании, пока дело не будет рассмотрено на сейме. Но оно и доселе еще окончательно не решено на сейме, и мы, оставаясь при наших прежних протестациях против вас и при наших прежних вольностях, совершенно вправе иметь у себя своих православных священников при нашей братской церкви, построенной на нашем властном шляхетском грунте. А как они не признают тебя за своего пастыря, то и не обязаны становиться пред тобою и слушаться тебя. Если кому до них есть дело, мы их господа и готовы всегда и везде взыскивать с них и заступаться за них". Потей отвечал: "До ваших грунтов и до вашей церкви я не имею ничего и не хочу в то мешаться; я имею дело только до ваших попов, которые, живя в моей епархии, не могут быть изъяты из-под моей власти". Присутствовавший при этом наместник виленский Станислав Пукшта счел нужным от имени воеводы виленского Радзивилла, находившегося тогда на войне, напомнить Потею, чтобы он не нарушал ничьих прав в Вильне и не посягал на братских священников, которые, оставаясь православными, по силе своих протестаций вовсе не подлежат его власти и живут здесь под обороною воеводы. Наконец, начали было и сами священники говорить Потею, почему они не признают его своим пастырем, но он не захотел их слушать и велел им явиться на следующий день. Тогда священники положили на столе пред Потеем свое письменное объяснение, наперед приготовленное, и, призывая как свидетелей бывших тут возных и шляхтичей, заявили, что они не признают Потея своим пастырем и не обязаны слушаться его и являться к нему. Несмотря на это, Потей потребовал к себе священников в другой раз к 27 и в третий к 31 июля. И как они лично к нему не явились, то судил их заочно и присудил к низвержению, а король, по доносу Потея, осудил их как непокорных и бунтовщиков на баницию. Виленское церковное братство осталось без священников.
Виленские бурмистры, радцы и лавники еще в 1596 г. жаловались королю, что Свято-Троицкое братство без их ведома испросило себе у него грамоту (от 9 декабря 1592 г.), которою братские дома в Вильне освобождены от постоя и других городских повинностей и которою нарушаются право и интересы всего города. Король тогда же (24 января) приказал братству прислать своих уполномоченных на королевский суд для ответа. Но разбирательство этой жалобы по разным причинам отлагалось с году на год. Братство, не надеясь найти правосудия у короля, явно не благоприятствовавшего православным, желало только одного, чтобы дело это разбиралось не задворным королевским судом, где все решал канцлер с несколькими находившимися при короле сенаторами или коронными чиновниками, а на генеральном, или вальном, сейме. Об этом не раз просило братство короля, на это согласились было и уполномоченные виленского городского управления во время сейма 1600 г. и дали даже письменное обязательство, что они перенесут свой спор с братством из задворного королевского суда на решение следующего генерального сейма. Но когда король прибыл в Вильну, бурмистры и радцы вопреки данному обязательству упросили короля порешить их спор с братством задворным королевским судом, воспользовавшись отсутствием из Вильны знатнейших членов братства, и успели получить королевский декрет, которым уничтожались привилегии братства. Не довольствуясь этим, бурмистры начали домогаться, чтобы отнять у братства и самые домы, где помещались братское училище и братская богадельня. Когда открылся сейм 1603 г., братство выслало туда своего уполномоченного, горько жаловалось на притеснения и обиды со стороны Потея и бурмистров и умоляло членов сейма походатайствовать пред королем, чтобы претензии виленских бурмистров против братства были рассмотрены на сейме, чтобы отменен был декрет королевского суда, уничтожавший привилегии братства, и чтобы снята была баниция с двух братских священников, несправедливо осужденных Потеем. Жалобы братства приняты были многими на сейме с большим сочувствием, но сейм этот разошелся преждевременно и в пользу братства не успел ничего сделать.
Таким образом, Потей уже одержал над братством и вообще над православными в Вильне немалые успехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115