Да и ничего важного другу сказать они не могли, а сын уже вырос, чтобы постоянно его опекать.
За плечами раздался торопливый стук копыт, граф даже не обернулся.
— Роберт! — это его догонял старый сердечный друг Найжел. — Чего такой невеселый?
— А что веселиться-то? — усмехнулся Роберт, когда орней поравнялся с ним и перевел коня на неторопливый шаг. — Скоро мы с тобой расстаемся. И неизвестно — увидимся ли еще?
— Увидимся! — уверенно заявил Найжел. — Вот разродятся мои жены наследниками, и навещу-ка тебя в твоем замке!
— И что мы там будем делать? Охотиться да пировать? Стареем…
— Если ты намекаешь на сегодня… то, ты прав, какая это охота? Вот как мы с тобой в джунглях, помнишь, в развалинах древнего города, гонялись за волосатым орангутаном, что мальчонку похитил. Вот это, я понимаю, охота, когда уже запутался — то ли ты за ним гонишься, то ли он за тобой.
Граф Роберт блаженно улыбнулся, вспомнив.
— А взяли его все ж не силой, а хитростью, — заметил он.
— Не будет жадничать, — рассмеялся Найжел. — Какая разница как там все получилось, если мы вот тут с тобой едем, а его шкура… Впрочем, понятия не имею, где она сейчас. Роберт, все хотел вчера тебя спросить, да не пришлось.
Ловко ты совет старейшин уговорил — все «за» проголосовали. Я понимаю, ты не только боец, но и язык у тебя подвешен здорово — не раз убеждался. Но как ты умудрился уговорить Торнала, старого Трайгала да и других? Старики еще — ладно, они понятливы. Но этот баран из клана бобра? Он же вас, арситанцев, ненавидит!
— Да все проще, чем ты думаешь! — усмехнулся Роберт. — Со стариками как раз — самое сложное, одно неосторожно слово все сломает. А с этим Торналом…
Помнишь, когда мы встретились, на следующий день, я показывал тебе мечи короля Асидора.
— Конечно помню! Ты их старейшине подарил.
— Нет. Если ты обратил внимание, их было ровно семнадцать.
— Ну и что?
— По количеству кланов. Я просто предлагал выбрать меч каждому старейшине.
— Мне не предложил, — несколько обиженно сказал Найжел. И добавил: — Хотя у меня и так отличный меч.
— Это были не мои мечи, — сухо ответил граф, — я выполнял инструкции короля Асидора.
Тогда, на царской дороге, во время вечернего привала в графском шатре оруженосцы вытаскивали на свет и, вынимая из ножен, аккуратно выкладывали на крышку сундука мечи — каждый шедевр кузнечного и ювелирного искусства. Граф с удовольствием взирал как на оружие, так и на реакцию друга. Орней понимал это и старался сдерживать эмоции. Брал меч, иногда вытягивал руку в воображаемом выпаде, иногда делал взмах или, цокнув, качал головой, рассматривая прекрасно ограненные алмазы в золотой рукояти. Ему особо понравился один, почти без украшения, но знаток-то заметит почти неприметное клеймо у самого основания клинка, у кровозаборника:
клеймо знаменитого на весь мир мастера, умершего полтора века назад; каждый меч с его клеймом — неоценимое сокровище.
— И какой-же меч выбрал Торнал? — с некоторой ревностью спросил Найжел.
Граф Роберт расхохотался — громко, от души, так, как он никогда не позволил бы себе во дворце, или вообще при ком-либо, кроме самых близких друзей. Или врагов.
— Не волнуйся, Найжел, из семнадцати мечей остался один. И этот один — тот, который выбрал бы ты. Я видел, как ты к нему примерялся. Он — твой.
Найжел, несмотря на радостную весть, выругался.
— Хвастачи! — в сердцах вырвалось у него. — Только бы на парадах красоваться!
Поэтому-то мы тогда и проиграли вам войну, будь оно все проклято! Да, как подумаешь об этом, так хочется еще дюжину дюжин жен взять и от каждой, чтоб по дюжине сыновей — тогда орнеи вновь станут воинами, а не красавцами во дворцах.
— Царь Мира… — проговорил граф Роберт.
— Что? — не понял друг.
— Ты сейчас сказал то, что делал в свое время Царь Мира.
— А… Твои легенды и сказки… Может, я не прав, но когда видишь… Что это там за переполох впереди?
Шагах в трехстах от них, чуть левее, раздавались крики и призывно трубили рога.
Найжел привстал в стременах.
Прямо на них выскочил мощный зверь — о, красавец, а не зверь! — резко остановился, оскалился на двух всадников, развернулся и устремился в чащу.
— Что это? — быстро спросил граф. — Такого чуда я не видел!
— Я тоже лишь слышал, — ответил Найжел. В его голосе слышались удивление и восхищение одновременно.
— Орнейский лев?
— Похоже…
— Копье!!! — крикнул граф, протянув руку.
О том, что мгновение назад он мечтал, что б так же протянув руку назад получить вино, он забыл напрочь. О том, что жутко не хотел ехать на эту охоту — тоже.
Зверь действительно был достоин «царской охоты». Его называли «львом», поскольку другого аналога было не подобрать, а строением, если не брать в расчет грязно-серую окраску, он на самом деле походил на льва, даже грива такая же. Но орнейский лев превосходил размерами своих «собратьев».
Хищника заметили не только граф и его друг. Со всех сторон раздавались молодецкие кличи — убить орнейского льва почтет за честь любой. Еще бы!
«Он — мой! — думал граф, пришпоривая коня и сжимая копье. — Он — мой!»
Наверное, так думал каждый из тех, кто погнался за хищником. Графу было плевать на это. Он знал, что должен убить этого зверя. Должен — и убьет. В эти мгновения никакие другие мысли просто не могли придти ему в голову.
Скорость и адреналин в крови, ветки хлещут по лицу и где-то вдали за спиной захлебываются бессильной яростью собаки — что может быть прекраснее? Пьян без вина, вот она охота, когда действительно охотно!
Бывает, когда мгновение растягивается в вечность, а случается — часы летят, словно секунды. Если зверь удирает — ату его, ату! А все остальное — прочь, не до того!
Погоня — о-о! Удирающий — не противник, добыча. Как часто в процессе охоты забывают, что затравленный хищник опасней втройне! Лев не олень и, если убегает, знамо есть тому причины. Все это понимаешь, но уже не удержаться: «Догнать, догнать!»— бьет сердце в виски. И не думаешь выдержит ли конь под тобой.
Кажется, что если и упадет, да и пусть, ногами догоню. И не думаешь есть ли кто рядом — один, один справлюсь!
Но друг Найжел не отставал. Да и шагах в ста позади скакали еще охотники — куда им!
Кончился лес, пошла степь. Зверь мчал к высящимся вдали горам.
Достигнув опушки граф отметил: «Все, на открытом пространстве не уйдешь, не спрячешься, не затаишься!» Впрочем, лев бы не затаился и в самом густом лесу — Роберт и Найжел по запаху бы нашли.
Догнать, догнать пока он не успел добраться до гор!
Небесному светилу, зависнувшему над головами преследователей и беглеца, не было дел до начавшейся игры. Мгновение помедлив, оно начало путь в сторону снижения.
Конь резко перепрыгнул через какой-то ручеек, графа тряхнуло и он с трудом удержался в седле. Досадливо подумал, что не хватало только сломать голову в погоне, не для того сюда прибыл. Но пламя погони моментально сожгло подобные мысли — конь скакал за удирающим редким зверем. Графу было все равно, кому потом достанется в качестве трофея шкура орнейского льва, столь дорого ценимая.
Ему было необходимо помериться силами с могучим хищником, ибо он, в глубине души, верил, что победителю переливается сила побежденного.
Графу было безразлично, сколько времени прошло с начала погони, в его бурной жизни случалось, что он преследовал зверя сутками. Он не замечал, что из множества всадников, пустившихся вместе с ним в преследование, отстало, махнув рукой, не менее трех четвертей. Он даже не замечал, хотя чувствовал, что на расстоянии всего нескольких шагов за ним скачет верный Найжел. Он только заметил, что конь въехал в темную полосу, которую создавала тень горного массива.
Зверь словно дожидался его, стоя у входа в ущелье — шерсть дыбом, клыкастая пасть оскалена, пена стекает по морде.
Это было приближение развязки, хищник устал убегать и решил принять бой. Граф взял копье на изготовку.
Сзади раздавались какие-то крики, граф не обращал на них внимания. Он стремительно приближался к зверю. Лев, словно в насмешку над ним, юркнул в ущелье.
— Роберт, Роберт! — кричал позади Найжел. — Туда нельзя! Это запретные земли!
Там живут мертвые предки! Туда можно только жрецам!
Но граф, будто не слыша его слов, скрылся в священном ущелье, куда был воспрещен ход орнеям, не посвященным в жреческий сан. Остальные преследователи, надеявшиеся настигнуть зверя до родовых гор, остановили коней, разочарованно поворачивая обратно. Орнейские рыцари чуть ли не силой останавливали арситанцев, объясняя о вековом табу.
Да и сам Найжел придержал своего скакуна, лихорадочно соображая, что делать.
Роберт, не зная о запрете, скрылся в ущелье. Роберт — официальный посланник Арситании, и если с ним что-нибудь случится… Да Роберт просто — старый друг, брат по крови, нет сейчас в мире никого его ближе. А орнейский лев это орнейский лев, про него такое рассказывают… Эх, будь что будет, старейшины поймут, а предки не обидятся, он им потом знатные жертвы принесет.
Найжел погнал коня вслед за другом. Поравнялся с ним он довольно быстро — граф был грузен и его конь утомился больше, да и Роберт не слишком торопил животное, боясь за поворотом, которыми изобиловала расселина, нарваться на разъяренного зверя, мигом превратившись из охотника в добычу.
Граф быстро обернулся; увидев друга, кивнул. Вдвоем все лучше, хотя вряд ли он подумал в эти мгновения об этом. Просто когда рядом Найжел, и дело идет споро.
Природный тоннель раздваивался. Найжел уже хотел подсказать, в котором скрылся зверь, но граф сам уверенно свернул в нужный, определив направление погони по незначительным деталям, так много говорящим опытному человеку.
Расселина раздваивалась еще и еще, граф почти не терял времени на развилках, охотничья страсть гнала его вперед.
— Тут много выходов из этих гор? — крикнул граф Найжелу.
— Не знаю. Это — запретные горы. Кроме жрецов, сюда ходят очень редко, в самом крайнем случае, когда нужно поговорить с предками. Я здесь никогда не был.
Может, вернемся, пока не заблудились?
Граф не удостоил друга ответом. Да Найжел и не рассчитывал на него, задавая это вопрос, чтобы потом заявить старейшинам, что он отговаривал графа. Найжел ни мгновения не сомневался, что это «потом» будет. Что может произойти, когда он с Робертом? Пока они вдвоем — они непобедимы, как бы ни селен был орнейский лев.
Неожиданно Роберт придержал коня, словно прислушиваясь. Найжел тоже остановился:
— Что случилось?
Граф помолчал какое-то время, брови нахмурились.
— Слышишь? — наконец спросил он. — Кажется, начинается горный обвал.
— Бред! — воскликнул друг. — У тебя начались слуховые галлюцинации! Откуда здесь, в горах предков, обвалы? Здесь же кругом пещеры и за всем следят жрецы…
Но тут и он уловил неясный гул, точно дрожь гор передалась и ему.
— Вперед! — воскликнул Роберт. — Назад дороги нет!
О звере, занимавшем все помыслы совсем недавно, было забыто — жизнь дороже.
Быть бесславно погребенным под грудой камней им обоим не хотелось. К тому же граф знал, что друг с детства боится либо сорваться в пропасть, либо попасть под лавину. Но уж в своей-то родной стране Найжел никак не ожидал подобной напасти.
Оба погнали коней вперед, уже не думая о сохранности копыт коней, о хлещущих по лицу ветвях кустарника, облепившего одну из стен ущелья.
Развилок в расселине больше не встретилось и через несколько минут бешеной скачки друзья выехали на огромную поляну, больше напоминающую площадь какого-нибудь захолустного городка. Со всех сторон ее окружали неприступные, почти отвесные скалы с зевами пещер наверху, что только усиливало сходство с площадью, окруженной заброшенными дворцами. Выхода не было.
Орнейского льва, за которым совсем недавно они гнались, забыв обо всем на свете, тоже не было.
Они выбрались на открытое место вовремя — огромные валуны с жутким грохотом, поднимая тучи вековой пыли загромоздили туннель.
Граф осмотрелся. Выхода с этой горной котловины он не увидел.
— Похоже, мы оказались в ловушке, — произнес Роберт.
— Это предки наказывают нас за вторжение! — суеверно пробормотал Найжел; он смотрел на обломки скал, закупоривших дорогу обратно.
Его голос эхом отскочил от светло-коричневых гор.
— Нет! — перекрыл отзвук другой, звонкий, голос.
От мшистой стены отделились два совершенно голых человека, которых друзья сперва не заметили. У каждого из них висел на длинной тонкой цепочке какой-то круглый амулет из желтого металла, едва прикрывающий срам. Зрелище было и убогим, и смешным одновременно — никак не угрожающим.
— Нет, это наказываем вас мы! — стараясь говорить сурово, произнес один из них.
Были они оба очень молоды, почти мальчишки, один с рыжей редкой козлиноподобной бородкой, у другого даже пушок над губой не пробивался. Оба богатырским сложением не отличались.
— И кто же вы такие? — усмехнулся Роберт.
Обратился к ним не как к противникам, не как к равным, даже не как к слугам, а как к надоевшим базарным нищим, преградившим путь.
Двум таким закаленным прославленным бойцам, как они, к тому же вооруженным и на конях, нет причин опасаться голых тщедушных людей, наверняка не ведающих как правильно держать меч или копье. Пусть бы их было не двое, а два десятка.
— Мы — ваша смерть! — с пафосом выкрикнул второй, хватаясь рукой за амулет.
Найжел рассмеялся — грубо, зло, презрительно.
— Да ты хоть знаешь, кто перед тобой? Ты, макака шутовская!
— Знаем! — произнес тот, что с бородкой. Он полагал, что вещает громовым голосом, но со стороны это выглядело достаточно комично. — Вы, рыцарь Найжел Орнейский, из рода вепря, и граф Роберт Астурский. Вы хотите погубить мир, но мы этого не допустим. Если наш учитель Чевар не смог вас остановить, то мы остались и продолжим его правое дело!
— И мы отомстим за учителя! — взвизгнул второй. — Мы приговариваем вас обоих к смерти!
Они оба были возбуждены и граф подумал: а не накачались ли юнцы по самые уши какими-нибудь рассолом из дурманящих грибов или другим подобным зельем — для храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36