Первое время о продвижении Степана Даниловича сообщал втиснувшийся в снег красный трофейный кабель: пошевеливался, вздрагивал, рыхлил земляные смерзки. Потом успокоился - далеко отполз Данилыч. Савушкин вдавил трубку в ухо, слушал, время от времени, нажав клапан, умоляюще спрашивал: "Припять, Припять... Ну где ты, Припять? - и для верности называл себя: - Я Кама, я Кама. Припять, слышишь?"
Не слышала батарея, не откликалась.
А тут опять немцы. Эта схватка длилась дольше, чем первая, но того унизительного, гнусного страха, который сковывал вначале, не было. Страх, вызванный малочисленностью "войска" Пятницкого и его обособленностью от пехоты, прошел с появлением трех упыхавшихся, чумазых солдат с ручным пулеметом.
- Кто тут Ромка? Есть такой? - весело спросила потная оскаленная рожа, обдав Романа махорочным перегаром.
- Кто такие? - холодно спросил Пятницкий.
- Ай не видишь? Свои в доску... Не дуйтесь, лейтенант. Ротный увидел артиллеристов и прямо места не находит, тревожится: "Неужели там Ромка, неужели Ромка?" Вот я так и спросил.
Второй, сутулый дылда, оборвал его:
- Хватит, ботало коровье. Вы - Пятницкий?
- Да, Пятницкий. Кто вас послал? Какой ротный? - проговорил Роман, узнавая в солдате того, из дзота под Йодсуненом, и догадываясь, о каком ротном идет речь.
Стал приглядываться к нему и пулеметчик.
- Младший лейтенант Пахомов послал. Велел узнать, что тут у вас, все ли целы. Вот он,- показал на третьего,- возвернется, обскажет, а нам приказано ваше НП охранять. Эти гады, того и жди, полезут. Чуете?
Стихший было обстрел реки снова усилился. Часть минометов перекинулась на позиции мурашовского батальона. Пришлось вкопаться поглубже.
"Ботало" установил пулемет и повернулся к Пятницкому. Похлопывая пулемет рукавицей, весело спросил:
- Пять дисков. Хватит, товарищ лейтенант?
Роман встречал таких веселых. Нервная у них веселость. Что ж, в бою всяк по-своему себя бодрит. Только вспыльчивы такие весельчаки до бешенства. Пятницкий подмигнул ему и сказал тому, третьему - худому, умученному:
- Скажешь, что Пятницкий человека на линию выслал. Наладится связь четыре ствола будет. Понял?
- Чего не понять-то. Понятно. Идти можно?
- Идти...- усмехнулся ободренный Роман.- Доползи хоть в целости. И это... Скажи - рад слышать о нем, мастодонте.
- О ком таком?
- О звере во-от таком,- раскинул Роман руки и одновременно с близким взрывом взвыл от боли. Стряхнув перчатку на снег, он детским движением сунул пальцы в рот. Сутулый качнулся к нему.
- Че тако, че с вами?
Роман вынул пальцы, помахал, охлаждая, и только тогда посмотрел на них. Ногти покрывались синюшной темью.
Убедившись, что с лейтенантом ничего серьезного не произошло, связной сказал: "Ну, я пошел" - и пескариком скользнул под уклон.
- Комком тебя, лейтенант, хлобыстнуло. Распустил крылья-то,- объяснил "ботало".
- Закрой хайло,- одернул пулеметчик напарника.-Тебе бы так. Вы снежком их, товарищ лейтенант, пальцы-то, пусть охолонут.
Мучаясь от нестерпимой боли, Роман нагреб в кучу серого снега, упрятал туда кисть. Почуяв облегчение, благодарно посмотрел на солдата, вспомнил утренний переход через Алле и даже фамилию этого солдата.
- Как хорошо. Хомутов, что встретились Я там, на речке, про одного на вас подумал.
Некрасивое вытянутое лицо солдата потускнело.
- Я ничего, живой покуда. Дружка мово... Помните, на перине кемарил? На леде остался, вот эту боталу дали...
- Я тебе что, пряник? "Да-ал-и-и",- передразнил его напарник.
- Зачем пряник, ботало, говорю,- улыбнулся вроде бы глухой к юмору старый знакомец Романа.
- Какой есть. Умных-то - к умным, а меня вот - к тебе.
Незлобивую перебранку прервал рев новой контратаки. Пятницкий почувствовал, как инстинктивно поджались пальцы ног, криво усмехнувшись над этой мерзкой человеческой слабостью, взялся за автомат. Савушкин торопливо завязал тесемки на шапке, освобождая руки для карабина, сунул трубку под наушник и лег рядом с Пятницким.
- Ничего, Женя, отобьем и этих,- сказал ему Роман.
- А чего, я ничего,- бодрясь, пролепетал Женя и передвинул мешавший под животом подсумок.
Сутулый пулеметчик пощурился в сторону немцев - как далеко, растуды их,- деловито установил прицел, полулежащий, устраиваясь поупористей, посучил ногами.
Автоматный огонь становился все гуще и плотнее, пули летели над головами, цокали о землю, фырча и повизгивая, рикошетили.
Пятницкий приладился к прикладу, борясь с волнением, выцелил рослого немца с раззявленным ртом, нажал спуск. Коротко и быстро стукотнуло в плечо. Немец выронил автомат, повалился. Роман, выискивая новую жертву, стал перемещать ствол, но Женя Савушкин толкнул его криком:
- Связь! Товарищ лейтенант, связь!
Степан Данилович, милый! Жив, значит, связал ниточку! Роман выдернул трубку из-под Жениной шапки, приложился к ней и услышал:
- Я Припять, отвечайте, отвечайте...
Мучаются на огневой, никак не дозовутся до наблюдательного.
Роман зажал больной рукой второе ухо, закричал:
- Я Кама, дайте седьмого!
- Кама, я...- затухало у реки.
Что там, опять порыв?
- Припять, Припять! - яростно потрясал трубкой Пятницкий.
Замолчала, отсоединилась Припять. Роман забыл о всем на свете. Припять, только Припять нужна ему. Он не видел, как справа от них немцы подошли вплотную к окопам и там люди с первобытным ревом кинулись друг на друга; как почти у самого бруствера испуганный, ошалелый Савушкин из его автомата свалил двух немцев; как сутулый пулеметчик хладнокровно расстреливал вражеских солдат, а его напарник, "ботало", зараженный дикой схваткой в пехоте, улапил возникшего с фланга автоматчика, не остерегаясь, остервенело выламывал ему руки и помутненно требовал: "Сдавайся, твою мать, сдавайся, зараза!" Немец, надо думать, всей душой, чтобы сдаться, но от адской боли в суставах лишь протяжно выл.
- Кама, я Васин! - снова услышалось в трубке.- Где лейтенант? Кама, лейтенанта к аппарату! Кама...
И опять ни звука, одно потрескивание.
Роман боялся не поймать голос, продирающийся через какие-то помехи, и, выкрикнув два слова, отпускал нажимной рычаг. Не забывались, ныли болью пальцы левой руки.
Выглянул на миг, посмотрел туда-сюда, перекинул трубку в ушибленную руку, правую вооружил гранатой. Снова в трубке:
- Кама! Я Васин, у нас тут...
Да что он, неразумный, не может короче, главное! Самому успеть сказать!
- Кама...- и опять гаснет голос артмастера Васина. Нет, зашеборшило. Соединяет, скручивает Данилыч проводки непослушными пальцами.
Может, ранен? Может, уже не он на линии?
Отложил гранату, прикрылся полушубком, чтобы лишний шум не попал в трубку.
- Васин! Всеми пушками! Прицел сорок! Направление - белая ракета. Даю белую ракету!
- Кама! Понял! Прицел сорок. Повтори направле...
- Припять, Припять...
Молчит Припять, молчит батарея. Степан Данилович, родной, что же ты?
Немецкая артиллерия продолжает бить по реке, но здешний бой угомонился. Срезанный очередью, лежит на бруствере второй номер пулемета, руки окостенели на горле изломанного, придушенного им автоматчика.
Пришел в чувство Савушкин, затеребил Пятницкого: "Что там?"
Хотел бы знать Роман - что там, на линии. Но снова в наушнике зашуршало, запотрескивало. Видно, плохо скрепляются у Данилыча провода, только задевают друг друга.
- Кама, прицел понял. Направление дайте, угломер!
Какой там, к хрену, угломер, неразумные!
- Направление на белую ракету!!! - оглушающе взревел Пятницкий, боясь разъединения.- Даю белую ракету! Прицел сорок! Сорок!!!
Спешат по проводу слова Васина, царапаются о стальные жилки, затухают, но слышно:
- Понял, передал...
- Васин, слушай. Десять снарядов на ствол, садите беглым!
- Понял! По десять!
Пятницкий отдал трубку Савушкину, перемогая боль под ногтями, через колено переломил ракетницу, увидел белую попку патрона. Славненько, хоть тут порядок! Дымным следом ушла ракета ввысь, достигла предела, лопнула молочным светом.
Немцы с тупым упрямством наладили третью атаку. Густо в цепях. Били, костоломили их, а все не убывают. Свежих, что ли, подкинули?
Не подвел, разобрался Васин. Настигая друг друга, запели в воздухе родимые семидесятишестимиллиметровые. Вот и разрывы: резкие и настильные осколочные, ухающие и вздыбленные - фугасные. Зачем фугасные? Ладно, забылся кто-то неразумный, не снимает колпачков со взрывателей...
Меткость, прямо скажем, ни к черту, но эффект, эффект! В-во-о, как уторкали, запылили пространство возле рощи.
Немцам ли знать - прицельным или неприцельным садят по ним, нет резона дожидаться худшего, во все лопатки кинулись под прикрытие леса. Да, теперь видно: вон она, роща, что на карте обозначена. Вшивенькая роща, низкорослая, войной исклевана.
- Женька, как там Припять?
- Опять на линии что-то, товарищ лейтенант! - откликнулся Савушкин.
- Вызывай, вызывай беспрестанно!
- Есть вызыва-а-а... Есть! Есть! Связь есть! Припять, Кама слышит!
Пятницкий - за трубку, затаил дыхание, ловит радующие звуки.
- Кама, Кама, Шимбуев говорит. Отвечайте.
Алеха? Откуда он? Там же Васин.
- Алеха, доворот передай...
- Лейтенант, я с линии,- голос не похож на голос Алехи-проныры, не похож, но все равно его голос: - Кабель сростил, иду к вам, передавайте.
- Кама, Кама,- это уже голос с огневой позиции.- Говорит капитан Сальников.
- Товарищ семнадцатый!
- К чертям кодировку, дуй открытым. Что у вас, какие возможности для стрельбы?
- Отличные, товарищ капитан!
- Карта есть?
- Есть!
- Координаты седьмой батареи?
- Если не переместилась, есть!
- Даю координаты всех трех. Записывай. Мы тут слепые. Будешь огонь вести дивизионом, снарядов не жалей. Сможешь дивизионом, Пятницкий?
- Вспомню... Попробую... (А-а, гадство, лепечешь!) Смогу, товарищ капитан! Записываю! Икс... Игрек... Есть. Так, девятая. Восьмая... Женька, держи трубку!
Сунул Савушкину трубку. Спокойней, спокойней, лейтенант Пятницкий. Где же координатная линейка, черт?. Вот она, за книжкой... Очень хорошо стоят огневые. Гаубичная чуток на отшибе... Ничего, не дрейфь, ты помнишь все, пристреляешь... "Снарядов не жалей..." Пальну залпом, скорее увижу свои разрывы, а там...
Глава четырнадцатая
Перебегают, падают, снова торопливо перебирают ногами и приближаются двое - сюда, к его окопу. Один могучий, сапожищами топает - земля колышется. Не видит их Роман, не чует - у самого внутри все колышется, ум за разум заходит...
Вызревший в боях командир роты Игнат Пахомов сваливается на Пятницкого. Сваливается бережливо - насмерть бы придавил, мастодонт. Радостно обхватил Пятницкого:
- Ро-омка!
- Тихо, Игнат, целоваться потом будем,- отстранил его Пятницкий.
- Я не целоваться, по правде, морду бить прибежал. Почему пушки замолчали? Мурашов всех чертей поминает. В самый раз самим атаковать, вышибить их из лесочка!
- Погоди, заговорят. Двенадцать стволов заговорят.
- Что, Сальников твой? - обрадовался Пахомов.
- Он распорядился, он. Только огнем дивизиона я управлять буду.
Пахомов даже крякнул от восхищения. Спросил:
- Сколько?
- Молчать сколько? - оторвался от подсчетов Роман
- Балда. Сколько до открытия огня? Мурашову доложить, людей готовить.
- Оставь здесь человека или сам.. Минут пятнадцать на подготовку данных и на пристрелку Потом на саму работу. Минут десять надо? Как смотришь?
- Ревякин! Жми обратно, нитку мою сюда!
Завершив подготовку данных для гаубичной, Роман окликнул телефониста:
- Савушкин, Припять давай!
- Есть Припять! - бодро ответил Савушкин, радуясь, что успел развинтить микрофон, посушить капсулу под мышкой. Уж шибко орали, отсырела, поди.
- Девятой батарее! Прицел... Угломер... Веер параллельный! Один снаряд на орудие, залпом... Огонь!
Роман не притронулся к биноклю, высунулся так, чтобы шапку или что другое не продырявило, впился острыми глазами в рощу.
Загудело в небесном пространстве незримое, потом отстало ухнуло за рекой. Правее и дальше рощи прянуло в зенит четыре темных конуса, высверкнули исподу, стали распадаться. Секунду спустя обрушенно донесся грохот.
- Ого! - восхитился Игнат Пахомов.
- Не ого, а гаубичные,- поправил его Пятницкий.- Левее ноль двадцать, прицел...
Счетверенный взрыв переместился, рванул по опушке в дранье изорванной рощи.
- Ладно? - спросил Пятницкий у Игната.- Или по леску закатать?
- Черт их знает, где их гуще.
- Сделаем так: гаубичную по самой роще пристреляю, а пушечные седьмую и восьмую на опушку выведу.
Игнату Пахомову притащили связь. Он обстоятельно доложил командиру батальона о возможностях артиллеристов. Мурашов порадовался, поторопил для порядка и тут же закричал, даже Роману стало слышно: "Смотрите правый срез рощи! "Фердинанды"! Один, два... Два "фердинанда". Дождались молодчики, мать вашу..."
- Ответь, Игнат, упредим. Еще три минуты...
Немецкое самоходное орудие поработало одной гусеницей, довернулось и мгновенно выстрелило. Звонкий и хлесткий выстрел стеганул Романа по ушам. Снаряд рванул на левом фланге батальона и, видно, не безрезультатно. Прямой выстрел есть прямой выстрел, и за прицелом, надо полагать, сидит обученный фриц, не тюха-матюха Не дать еще...
Пятницкий перекинул огонь седьмой и восьмой батарей к срезу рощи. "Фердинанды" задергались, попятились. И только теперь Роман отчетливо увидел зафиксированные зрением предыдущие залповые разрывы. По три в залпе. Почему по три? Закричал Савушкину так, будто он виноват:
- Женька! Почему седьмая и восьмая ведут огонь тремя пушками?
Женя быстро переговорил с телефонистом на огневой, доложил упавшим голосом:
- Две пушки... Ребят...
Значит, не двенадцатью, десятью стволами работать будет. Жестко скомандовал:
- Дивизионом! (О, как затеснило в груди - дивизионом!) Десять снарядов на орудие! Беглым! Огонь!
Савушкин, сглатывая застрявший в горле комок, дублировал команду.
Теперь не залповые, а разобщенные, наслаивающиеся выстрелы доносились из-за реки - били системы в семьдесят шесть и сто двадцать два миллиметра калибром
Изморенный, едва душа в теле, прицарапался разведчик Шимбуев со связистом, смахивающим на аборигенов Заполярья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28