Голый, он лег рядом и обнял Хилари. Их руки переплелись и изучающе двигались по телам, касаясь рук, плеч, ног. Тони чувствовал напряжение в членах, когда их касалась Хилари.
Вдруг Тони пережил странное чувство: словно он начал таять, сливаться с Хилари; еще не физически, их тела подверглись духовному, чудесному осмосису. Пораженный ее теплотой, возбужденный видом роскошного тела, но главное — ее вздохами и стонами, движениями и поцелуями, Тони чувствовал себя так, словно был одурманен небывалым наркотиком.
Тони смотрел глазами Хилари, чувствовал ее телом, целовал ее губами, но ощущал и свои. Мысли спутались. Сердца забились вместе. От ее горячих поцелуев Тони захотелось прижаться губами к каждому уголку восхитительного тела. Он изучал его, спустился ниже, коснулся мягких бедер. Тони раздвинул ее ноги, начал лизать влажную середину ее тела, языком раскрывая тайные складки. Хилари задыхалась от удовольствия. Она стонала и изгибалась.
— Тони!
Он коснулся ее языком и губами.
Хилари выгибалась, сжимая пальцами скомканные простыни, прижалась к нему.
— О, Тони!
Она загнанно дышала. Когда наслаждение стало слишком сильным, она попыталась вырваться из объятий, но тут же с удвоенной энергией стала ласкать Тони. Дрожь пробежала по телу, потом эти вздрагивания перешли в сильные толчки удовольствия. Она глотала воздух, металась, вскрикивала, внутри нее одна волна катилась за другой. Наконец, изможденная, она затихла.
Тони поднял голову, поцеловал трепещущий живот, потом прижался губами и языком к плотным соскам.
Она скользнула вниз рукой и ощутила его железную твердость. Прежде, чем слиться в соитии, Хилари испытала новое желание.
Он раскрыл ее и вошел.
— Да, да, да, — задыхаясь, повторяла Хилари. — Любимый Тони. Любимый, любимый, любимый Тони.
— Ты прекрасна.
Никогда ему не было так хорошо. Он нависал над ней, выпрямившись на руках, и видел внизу красивое лицо. Глаза их встретились: Тони показалось, что он смотрит не на Хилари, а сквозь нее, в тайну души Хилари Томас. Она закрыла глаза, Тони тоже сомкнул веки и тут узнал, что чувство друг к другу не исчезло во мраке.
У Тони раньше были женщины, но ни с одной из них он не испытывал такой близости, как с Хилари. Ему хотелось продлить ее, дойти до исступления, слиться в блаженстве. На этот раз он потерял контроль над рассудком, чего раньше с ним никогда не случалось. Тони, ослепленный любовью, рвался к краю пропасти и не мог остановиться. Не объятия и горячий шепот, не гладкость и влажность тела, не красивая грудь и шелковистая кожа распалили Тони. У него были любовницы — красивые роскошные женщины. Но в Хилари оказалось что-то необычное, что-то, чему он еще не мог дать названия, но оно придавало любви невыносимую легкость и чувственность.
Она почувствовала его возбуждение, положила руки на спину, прижала к себе. Тони боялся налечь всей массой, но Хилари словно не почувствовала тяжести. Ее грудь плотно прижалась к его и они слились. Хилари подняла бедра, коснулась его таза, движения Тони были сильны и быстры. Она задрожала, когда Тони начал бить струей. Она держала его плотно, крепко, повторяя имя, а Тони извергался и извергался в нее. В глубокие темные тайны ее тела. Опустошенный, он вдруг испытал прилив чувственной нежности к Хилари и понял, что не сможет никогда расстаться с этой женщиной.
* * *
Они лежали рядом, не разжимая объятий.
Люди, думала Хилари, назвали бы это «любовью», но сама она еще не могла принять подобного определения для своего чувства. Долгие, долгие годы, еще с детских лет слова «любовь» и «боль» стали для нее абсолютными синонимами. Она не верила, что любит Тони Клеменсу или что он любит ее, боялась в это поверить, ибо, в противном случае, она сделает себя уязвимой, беззащитной перед безжалостным миром.
С другой стороны, Хилари не могла представить себе, чтобы Тони сознательно обидел ее. Он не такой, как Эрл, ее отец. Он не похож ни на одного из знакомых людей. В нем Хилари нашла нежность и сострадание и теперь чувствовала себя в безопасности, находясь рядом с Тони. Возможно, с ним ее шанс. Возможно, ради него стоит рискнуть.
Но потом она подумала, какой болью и разочарованием может обернуться их любовь, когда Хилари откроется ему. Это будет страшный удар. Вряд ли она оправится после подобного потрясения.
Дилемма. И никакого решения. Но ей не хотелось думать об этом сейчас. Ей приятно было лежать с ним рядом и наслаждаться разлившейся по всему телу теплотой. Она припомнила детали, эротические переживания, ослабившие тело и сделавшие его почти невесомо-легким.
Тони повернулся набок, их взгляды встретились. Тони поцеловал ее в шею, щеки.
— О чем задумалась?
— Это не думы.
— А что?
— Воспоминания.
— О чем?
— О том, что мы делали сейчас.
— Знаешь, ты меня удивила. Ты такая чистая, как ангел, но в постели — опытная и искусная любовница.
— Я могу быть развратной?!
Тони засмеялся.
— Ты любишь мое тело?
— Прекрасное тело.
Они несли чушь — обыкновенное воркование любовников — тихо смеялись и обнимались. Все вокруг вызывало веселый смех, казалось праздничным и новым.
Вдруг Тони посерьезнел и тихо сказал:
— Ты, конечно понимаешь, я хочу всегда быть с тобой.
Она почувствовала в голосе Тони напряженное ожидание: он надеялся услышать в ответ обещание любить, ее признание. Но в том-то и беда, что Хилари не была готова на решительный шаг. Она не знала, сделает ли она его когда-нибудь. О, Господи, как она хотела его! Больше всего она мечтала и восхищалась мечтой, когда она и Тони будут жить вместе, обогащая друг друга своими талантами и интересами, но Хилари приходила в ужас при мысли о разочаровании и боли, которая последует при расставании, если окажется, что это не любовь. Хилари давно оставила за спиной страшные годы жизни в Чикаго, но память о жестоких уроках жизни не отпускала ее. Она боялась давать обещания.
Чтобы избежать прямого ответа, она попыталась продолжить разговор в шутливом тоне.
— Никогда не отпустишь меня?
— Никогда.
— Странно, как? Ты будешь работать, не выпуская меня из объятий?
Он пытливо смотрел ей в глаза, не зная, поняла ли она его ожидание. В отчаянии Хилари сказала:
— Не торопи меня, Тони. Мне нужно время. Немного подумать.
— Хорошо, я буду ждать.
— Сейчас я очень счастлива, мне не хочется думать ни о чем серьезном. Сегодня я буду глупой и веселой.
— Я тоже.
— О чем поговорим?
— Мне интересно все о тебе.
— Но это серьезная тема.
— Тогда вот что. Ты будешь наполовину серьезной, а я наполовину глупым. Мы дополним друг друга.
— Хорошо. Первый вопрос.
— Что ты больше всего любишь на завтрак?
— Кукурузные хлопья, — ответила она.
— На обед?
— Кукурузные хлопья.
— На ужин?
— Кукурузные хлопья.
— Минутку.
— Что такое?
— Первый ответ был честный. А потом ты дважды меня обманула.
— Я, правда, люблю хлопья, — сказала Хилари.
— За тобой два честных ответа.
— Давай.
— Где ты родилась?
— В Чикаго.
— Выросла там же?
— Да.
— Родители?
— Я не знаю своих родителей. Меня нашли в яйце. Утином яйце. Чудесное рождение. Не может быть, чтобы ты об этом не читал. В Чикаго еще есть католическая церковь, названная в честь божественного чуда. Божья Матерь Утиного Яйца.
— Очень глупо.
— Спасибо.
— Родители? — повторил он.
— Так не честно. Ты два раза задаешь один и тот же вопрос.
— Кто говорит?
— Я. — Это очень страшно?
— Что?
— То, что сделали твои родители?
Она попыталась перевести разговор в шутливый тон.
— Откуда ты взял, что они сделали нечто страшное?
— Я несколько раз задавал тебе вопросы. О прошлой жизни, о детстве. Ты постоянно уходишь от ответа. Тонко умалчиваешь то, о чем не хочется говорить. Ты думаешь, я не замечаю?
Он пристально смотрел ей в глаза пронизывающим взглядом. Хилари не выдержала, ей стало страшно.
Она закрыла глаза, чтобы не видеть его испытывающего взора.
— Скажи мне.
— Они были алкоголики.
— Оба?
— Да.
— Злые?
— Да.
— Жестоки?
— Да.
— И?
— Не хочется вспоминать сейчас об этом.
— Может, тебе легче станет?
— Нет, пожалуйста, Тони, мне так хорошо. Если ты заставишь говорить о... них... тогда все исчезнет. У нас такая прекрасная ночь. Не будем ее портить.
— Рано или поздно я хочу все узнать.
— Хорошо, но не сегодня. Он вздохнул.
— Ладно. Тогда... Кто твой любимый киноактер.
— Лягушонок Кермит.
— А кто любимый герой из людей?
— Лягушонок Кермит, — ответила Хилари.
— Я спросил о человеке.
— Мне он кажется самым человечным из всех киногероев.
— Прекрасно. А шрам?
— Разве у Кермита есть шрам?
— Я говорю о твоем шраме.
— Я противна из-за него? — спросила Хилари, подавляя волнение.
— Нет. Ты кажешься еще прекраснее.
— Правда?
— Конечно.
* * *
В полночь они пошли на кухню и поужинали сыром, оставшимся с обеда цыпленком, запивая его холодным белым вином. Они смеялись, кормили друг друга, как маленьких детей, потом вернулись в спальню.
Тони и Хилари были как юные любовники, молодые цветущие тела которых жаждали любви и чувственность искала выхода. Наслаждаясь друг другом, они ощущали не только физическое удовольствие, но и нечто большее. Так для Хилари эта любовь стала священнодейством, в процессе которого она изгоняла мучившие ее страхи. Она отдалась полностью и без остатка другому человеку, неделю назад Хилари и подумать о таком не могла. Она забыла гордость и неприступность, подавляя себя, предлагая себя, рискуя быть униженной и отвергнутой, имея хрупкую надежду на ответное чувство. Тони ощущал ее беспокойство и понял все без слов. Хилари не могла сказать о любви вслух, словами, но то же она выражала в постели, когда полностью отдавалась любимому, всем существом.
Ненависть к Эрлу и Эмме усилилась в ее душе, так как Хилари поняла, что это из-за них ей так трудно теперь признаваться в любви. Она не знала, что нужно сделать, чтобы спали оковы, которые родители наложили на нее.
В половине первого Хилари сказала:
— Мне пора домой.
— Останься.
— Ты хочешь еще?
— О, нет, я выпотрошен. Я хочу, чтобы ты осталась, и мы уснули.
— Если я останусь, мы не уснем.
— Ты хочешь еще?
— К сожалению, дорогой, нет. Но сегодня у меня, кстати, как и у тебя, дела. Мы возбуждены и слишком счастливы, чтобы успокоиться, находясь рядом.
— Хорошо, — сказал он, — в дальнейшем мы успокоимся. Я хотел сказать, впереди у нас много ночей, правда?
— Много-много. Когда любовь уйдет, мы привыкнем друг к другу. Я буду ложиться спать в бигуди...
— А я буду курить в постели и смотреть телевизор.
— Бр-р-р.
— Конечно, пройдет некоторое время, пока чувство потеряет свежесть.
— Совсем немного времени.
— Лет пятьдесят.
— Или шестьдесят.
Им не хотелось расставаться, но Хилари пересилила себя, поднялась и оделась.
Тони надел джинсы и рубашку.
Проходя по гостиной, Хилари остановилась и, взглянув на одну из картин, сказала:
— Я хочу взять несколько лучших работ и показать их Стивенсу на Беверли-Хиллз.
— Он не возьмет их.
— Я хочу попробовать.
— Это одна из лучших галерей.
— Зачем начинать с плохих?
Он пристально смотрел на нее и думал о чем-то.
Наконец, Тони сказал:
— Может, я брошусь.
— Бросишься?
Он рассказал ей о встрече с эмоциональным Юджином Такером, бывшем торговце наркотиками, а теперь — дизайнере женской одежды.
— Такер прав, — сказала она. — Но тебе не надо никуда бросаться. Достаточно слегка подпрыгнуть. Ты ведь не оставляешь ни работу, ничего. Все остается с тобой.
Тони пожал плечами.
— Стивенс, конечно, поставит меня на место, но я, точно, ничего не потеряю, разве что он посмеется надо мной.
— Перестань, Тони. Отбери несколько лучших, на твой взгляд, картин, и я встречусь со Стивенсом либо сегодня вечером, либо завтра.
— Выбери сама. И покажи Стивенсу, когда увидишься с ним.
— Но я думаю, он захочет встретиться с тобой.
— Если картины ему понравятся, тогда и встретимся. В таком случае я сам буду рад встрече.
— Тони...
— Я не хочу присутствовать, когда он скажет, что картины, конечно, хороши, но это дилетантизм.
— Ты невыносим.
— Осторожен.
— Пессимист.
— Реалист.
На рассматривание всех холстов ей не хватило бы времени. Она удивилась, узнав, что еще полсотни картин лежали в шкафу, вместе с рисунками и карандашными набросками. Хилари выбрала шесть картин из висевших на стенах. Они завернули их в старую простыню. Тони обулся, помог снести полотна вниз и положить в багажник. Хилари закрыла багажник на замок. Они стояли, глядя друг другу в глаза, не хотелось прощаться. Свет от фонаря падал на асфальт: Тони и Хилари стояли на грани света и тьмы. В ночном небе сияли звезды. Тони нежно поцеловал Хилари. Ночь была холодна и тиха.
— Скоро рассветет, — сказал он.
Они еще раз поцеловались, потом Тони открыл для нее дверцу.
— Ты сегодня идешь на работу?
— Нет... после Фрэнка. Я должен только написать отчет, но это займет не более часа. Я взял несколько дней. Теперь у меня много свободного времени.
— Я тебе позвоню днем.
— Я буду ждать, — ответил Тони.
Она ехала по пустынным тенистым улицам. Хилари почувствовала голод и вдруг вспомнила, что дома у нее ничего нет, чтобы приготовить завтрак. Она повернула налево и поехала к ночному магазину, купить молока и яиц.
* * *
Тони подумал, что Хилари доберется до дома минут за десять, и, чтобы убедиться в этом, он снял трубку. Хилари не отвечала. Раздались мерные гудки, потом что-то щелкнуло, зашуршало и связь отключилась. Он нажал на рычаг и еще раз позвонил, тщательно набирая каждую цифру, но и на этот раз повторилось примерно то же. Тони не мог ошибиться в номере. Хилари дважды продиктовала его, сначала по телефону, потом при встрече.
Он позвонил на телефонную станцию. Телефонистка попробовала дозвониться для него, но тоже не смогла этого сделать.
— Может, трубка снята с рычага? — предположил Тони.
— Кажется, нет.
— Что вы можете сделать?
— Я сообщу, что номер неисправен. Его проверят.
— Когда?
— Этот номер принадлежит пожилому человеку или инвалиду?
— Нет.
— Тогда это сделают в обычном порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47