https://wodolei.ru/brands/IFO/frisk/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

«Только бы не дернуться, только бы ничего не сказать!»
— Не замужем, детей нет. Однако у тебя на посту я нашел вот это.
Он держал в руках две фотографии. На одной было лето. Шестилетний мальчик лежал рядом с сестренкой на мостках. Светило солнце, ребятишки уже порозовели от загара.
На другой они же стояли перед рождественской елкой в ворохе лент и подарочной бумаги. На по-зимнему бледных мордашках — ожидание чуда.
Она закрыла глаза.
И увидела Сану и Йонатана. Единственное, что у нее было. Она гордилась ими. Больше, чем родная мать. Иногда они жили у нее дольше, чем у Ульвы. Скоро они вырастут. В этом адском мире. Нет, их никогда не постигнет несчастье. Ничто и никогда не причинит им зла. Никогда они не испытают сводящий с ума страх, который она чувствовала сейчас, в эту самую минуту.
Она закрыла глаза и решила не открывать их, пока все не кончится.
Чего не видишь — того нет.
— Эй!
— Да?
— Как ты?
— Не знаю.
Эверт Гренс по-прежнему ничего не чувствовал. И ничего не понимал. Она дала им тридцать минут. Почему не двадцать? Или десять? Или вообще одну минуту? Какая к черту разница, когда все равно нет выбора?
— Эверт!
— Да.
Бенгт Нордвалль вцепился в борт носилок, ему тяжело было говорить и даже просто держаться на ногах. «Почему я спрашиваю? — лихорадочно размышлял он. — Зачем настаиваю? Я говорю то, чего не хочу говорить, и должен поэтому делать то, чего не хочу делать. Не хочу всего этого дерьма. Ни проломленной двери, ни следов кнута на ее спине. И только не «Стена Балтика».
— Я знаю, что должен, Эверт. У нас нет выбора.
Эверт Гренс знал, что это правда.
Он знал, что это неправда.
Минуты шли. Всегда есть выход. Из любого положения. Но не из этого. Иногда просто нечем крыть.
Гренсу захотелось уйти. Но все, что он мог, — это стоять там и пытаться что-нибудь придумать.
Он успел еще раз созвониться с Огестамом насчет Ланга и теперь озирался по сторонам. Он искал Йона Эдвардсона, но тот в соседней комнате докладывал обстановку своему начальству. Гренс искал также Свена Сундквиста, но он все еще сидел в коридоре цокольного этажа в ожидании, не распахнется ли снова дверь морга.
Они были так нужны ему сейчас. Хендерссон — умная баба, но он не знал ее так, как их. А Бенгт… О нем как раз и шла речь. И именно поэтому с ним Гренс обсуждать этого не мог.
— Она хочет, чтоб ты пошел туда. Она меняет всех оставшихся на тебя одного.
Эверт стоял перед своим другом и напарником:
— Ты слышишь? Ты что-нибудь понимаешь? Потому что я сам не понимаю ни хрена!
Бенгт Нордвалль так и стоял с наушниками на шее. Разговор с ней давно закончился, но про себя он снова и снова повторял свои и ее реплики.
Он-то понимал. Но он ни за что не должен этого показывать.
— Я тоже не понимаю. Но если ты так хочешь, я пойду.
Эверт повернулся к телефону, который был единственной нитью, связывающей их с моргом. Подошел к нему, снял трубку и прислушался к монотонным гудкам. И вдруг закричал: о теле, которое лежало на полу, о людях со связанными руками, о часах, которые висели на стене и предательски тикали. Времени на размышления оставалось все меньше и меньше.
Краска с его лица не сошла и тогда, когда он положил трубку и сделал несколько кругов по комнате.
— Служебная ошибка. Если я отпущу тебя туда. Ты же знаешь.
— Знаю.
— И?
Бенгт Нордвалль медлил. «Я не могу, — думал он, — не могу, не могу, не могу».
— Тебе решать, Эверт.
Гренс продолжал вышагивать по комнате.
— Херманссон!
Он взглянул на нее.
— Что вы думаете?
Она посмотрела на часы. Оставалось три минуты.
— Идти на штурм нельзя, мы и так зачистили полбольницы, потому что знали, что у нее взрывчатка. Один раз она уже ее использовала и грозится использовать снова. Уговорить ее невозможно — Бенгт попытался, но напрасно. Видимо, она все давно решила. И времени придумать что-то другое у нас нет.
Снова взглянула на часы и продолжала:
— Она выбрала закрытое помещение, отлично подходящее для ее плана. Пока дверь закрыта, а пистолет направлен на заложников, войти мы не можем. Служебная ошибка? Да, послать туда Нордвалля будет грубой служебной ошибкой. Но у нас нет выбора. Мы по крайней мере меняем полицейского на заложников. Три человека уцелеют.
Видя, что осталось всего три минуты, Эверт Гренс в последний раз обошел комнату. Он слышал, что сказала Херманссон, и пожалел, что не задал ей этот вопрос раньше. Надо будет с ней потом поговорить. Он коротко взглянул на Бенгта, который все еще не снял наушники. В саду возле аккуратного домика его ждут двое детишек и красивая женщина…
Ожила рация.
Голос Свена Сундквиста:
— Она только что снова выстрелила. Никаких сомнений. Это выстрел. Стреляли в морге.
Бенгт Нордвалль слушал, но на большее у него сейчас не было сил. Он снял с себя наушники. То, от чего разрывалось его сердце, не прошло, а только усилилось. Эверт сделал шаг вперед, сорвал с себя наушники и закричал в них:
— Черт возьми! У нас оставалось еще две минуты!
В рации затрещало — видимо, Сундквист пошевелился.
— Эверт!
— Прием.
— Дверь морга открылась. Один из заложников в коридоре, тащит за руку человека. Мы потеряли еще одного, Эверт. Отсюда плохо видно, но тот, что на полу… мертв.
Бенгт Нордвалль стоял посреди одного из темных коридоров цокольного этажа, того самого, что был дальше всего от лифтов и заканчивался у двери в морг. Ему было зябко: хоть сейчас середина лета, пол холоднющий, и стоять на нем босыми ногами неприятно. Кондиционеры старались вовсю, обдували кожу. Он был совершенно раздет, в одних трусах. У рта — микрофончик, в ухе — наушник.
Он понимал, что ждет его в морге. Он знал, почему он тут оказался, и отдавал себе отчет, что там, внутри, речь пойдет о жизни и смерти. О его жизни и смерти. О жизни и смерти других. Но мишенью был он сам. И он же нес ответственность за тех, кто сейчас находился в смертельной опасности.
Бенгт Нордвалль обернулся, чтобы убедиться, что трое вооруженных спецназовцев стоят у него за спиной.
— Эверт, прием.
Он говорил приглушенным голосом, страстно желая, чтобы связь со штабом длилась как можно дольше.
— Слышу тебя. Прием.
Зацепиться было не за что.
Он не знал, сколько ему придется так стоять.
Он думал о Лене. О том, как она сидит где-нибудь в самом уютном уголке их дома, поджав под себя ноги, с книжкой в руке. Ему ее не хватало. Так хотелось сейчас оказаться рядом с ней.
— Еще одно, Эверт.
— Да?
— Лена. Я хочу, чтобы ты ей сообщил. Если что-то случится.
Он подождал. Ему никто не ответил. Он откашлялся:
— Теперь я готов.
— Хорошо.
— Эверт, я захожу, когда ты скажешь.
— Сейчас!
— Сейчас. Я правильно понял?
— Да. Ты подходишь к двери и останавливаешься. Руки за голову.
— Иду.
— Бенгт!
— Да?
— Удачи.
Неслышным шагом он двинулся по бетонному полу, который обжигал холодом кожу на ногах. Как холодно. Было так холодно. Он совершенно закоченел, уже когда стоял у двери морга. Спецназовцы находились в десяти-пятнадцати метрах позади него. В этот раз он стоял недолго. Он считал секунды, и когда дошел до тринадцатой, дверь открылась, из нее вышел пожилой человек с седыми волосами. Он прошел мимо, не глядя на Бенгта. Нордвалль успел разглядеть и его имя на нагрудном кармане — старший врач Эйдер, — и пластит, налепленный на плечи, и натянутый провод у затылка. В руках у него было зеркало, и он держал его так, что человек, которого Нордвалль не видел, но чье дыхание чувствовал совсем рядом, мог, не выходя из морга, увидеть, что пришедший один и без одежды.
— Эйдер? — прошептал Бенгт Нордвалль, но врач по-прежнему смотрел мимо него. Он опустил зеркало и взмахнул им. Надо было заходить.
Он постоял на месте пару секунд.
Глаза закрыты.
Вдох через нос — выдох через рот.
Он отключил страх. С этого момента его обязанностью было наблюдать. Он отвечал за их жизни.
Эйдер нетерпеливо снова показал, что пора заходить внутрь. Они оба переступили через человека, лежавшего на полу, и вошли в морг. Бенгт Нордвалль осторожно поднес трясущуюся руку к наушнику и слегка нажал, чтобы убедиться, что он сидит нормально.
Он замерз и вспотел одновременно.
— Эверт.
— Прием.
— Заложник в коридоре мертв. Крови я не видел. Не понял, застрелили его или нет. Но запах. Эверт, запах сильный. Едкий такой.
Он увидел ее сразу же, как только вошел. Это была она. Он ее узнал. «Стена Балтика». Тогда ему не удалось взглянуть на ее лицо. В тот день. Следы кнута на спине. Тело на носилках, накрытое простыней. Но теперь он был уверен.
Он попытался улыбнуться ей, но не смог. Рот свело судорогой.
Она стояла посреди комнаты, держа пистолет у виска паренька в белом халате.
Маленькая, избитое лицо опухло, одна рука в гипсе. Одну ногу она держала почти на весу — видно, у нее болело колено или бедро. Ей больно. Очень больно.
Она показала на него пальцем и заговорила:
— Бенгт Нордвалль.
Голос такой же собранный, как и раньше.
— А ну повернись-ка, Бенгт Нордвалль. И руки за голову.
Он сделал, как она сказала. Медленно повернулся вокруг своей оси, одновременно заметив пластит, налепленный по периметру двери.
Сделав круг, он остановился. Она кивнула:
— Можешь сказать им, чтобы выходили по одному.
Эверт Гренс сидел на полу временного штаба и слушал голоса говоривших в морге. Йон Эдвардсон вернулся и сейчас сидел рядом, переводил с русского. У Херманссон тоже были наушники. Она сидела на своем месте и пыталась застенографировать этот абсурдный диалог, чтобы таким образом унять тревогу, хотя бы куда-то деть руки.
Бенгт вошел в морг. По распоряжению Граяускас он выпустил заложников. Теперь он остался там один.
Внезапно он заговорил по-шведски, его голос был неестественно спокоен, и Эверт, прекрасно его знавший, понял, что он в любую минуту может сорваться.
— Эверт, нас всех надули. Она не стреляла. Все заложники целы, все четыре — живы и здоровы. Они уже ушли отсюда. Она прилепила грамм триста семтекса к дверям, это правда, но она его не подсоединила!
Ее голос. Она резко прервала Бенгта:
— По-русски говори!
Эверт Гренс услышал, что она сказала. Он услышал, но не понял. Он посмотрел на остальных и увидел отражение собственного изумления на их лицах. Может, там их было больше? С самого начала? Не пять, а больше? Одному она прострелила колени, другого заминировала и отправила к праотцам. И тем не менее осталось четверо живых, которые только что вышли оттуда.
Снова голос Бенгта Нордвалля. Он опять говорил по-шведски, хотя наверняка стоял повернувшись к ней лицом:
— У нее есть только пистолет Макарова — русское офицерское оружие. Взрывчатку она без генератора или батареи не подключит. Батарея тут есть, но кабелей я не вижу.
— Говори по-русски! Или сдохнешь!
Эверт Гренс по-прежнему сидел внизу, слушая перевод Эдвардсона.
Она приказала Бенгту молча стоять перед ней.
Она плюнула на пол и велела ему снять трусы.
Когда он замялся, она прицелилась ему прямо в голову и держала пистолет, пока трусы не упали на пол рядом с ним.
Гренс резко вскочил. Значит, она нас надула? А Бенгт стоит там совсем голый… Он посмотрел на Эдвардсона, тот согласно кивнул.
Гренс схватил рацию и отдал приказ спецназовцам готовиться к немедленному штурму, а снайперам занять места.
— Ты голый.
— Ты сама хотела.
— Как себя ощущаешь? Каково это — стоять голым в морге перед женщиной, которая угрожает тебе оружием?
— Я сделал то, что ты сказала.
— Чувствуешь себя униженным?
— Да.
— Одиноким?
— Да.
— Ты боишься?
— Да.
— На колени.
— Зачем?
— На колени и руки за голову.
— Может, хватит?
— На колени.
— Так?
— Как можешь.
— И что дальше?
— Ты знаешь, кто я?
— Нет.
— Не помнишь меня?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что сказала. Ты помнишь меня, Бенгт Нордвалль?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Клайпеда, Литва. Двадцать пятое июня восемьдесят второго.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— «Стена Балтика». Двадцать шестое июня восемьдесят второго.
Эверт Гренс видел Лидию Граяускас только раз. Всего сутки назад. Она лежала без сознания перед выломанной дверью в ту квартиру. Он налетел тогда на человека, которого звали Дима Шмаровоз, и быстро прошел в холл к обнаженному телу девушки. У нее была сломана рука, распухшее лицо залито кровью, в крови была и спина, над которой потрудился кнут, — удары он так и не решился сосчитать. Он нередко встречал таких и раньше: разные имена, но история всегда одна и та же — молодые женщины, которые раздвигали ноги и получали побои. Которых потом подлечивали, чтобы они могли снова раздвигать ноги и получать новые побои. Часто они вдруг исчезали: меняли квартиру и клиентов. Обычно они делали несколько таких кругов, прежде чем бесследно исчезнуть. И всегда им на замену были готовы новые, которых легко купить у торговцев живым товаром. По три тысячи евро за девочку. Три тысячи евро платили за тех, кто помоложе и может, стало быть, выдержать больше побоев.
Он видел, как ее погрузили в «скорую».
Он мог понять, откуда в ней столько ненависти, это не так уж сложно себе представить: тот, кого бесконечно унижают, рано или поздно захочет вернуть этот должок.
Но одного он не мог взять в толк: откуда у нее столько сил, чтобы стоять, покалеченной, посреди морга и своим слабым голосом запугать людей до смерти? И почему она выбрала для своей мести врачей в белых халатах и полицейского? Чего она на самом деле добивалась? Ничего этого он так и не успел понять в тот момент, когда вскочил и, не слушая больше Эдвардсона, заорал:
— «Стена Балтика»?! Это же чертов паром! Это что-то личное! Бенгт, прием. Бенгт, сворачивай, мы готовы к штурму. Сворачивай немедленно! Спецназовцы пошли на штурм!
Их рапорты различались немногим. В основном тем, что касалось времени. Именно время сложнее всего заметить, когда кто-то умирает. Но их наблюдения о развитии событий, о том, что за чем шло, были практически идентичными. Все, кто был во временном штабе, размещенном в прозекторской неотложки, стояли бок о бок и слышали, как в рации раздались два выстрела подряд, затем еще один, а после — сильный взрыв, как раз в тот момент, когда спецназовцы выломали дверь и ворвались в морг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38


А-П

П-Я