Сыщик решил надавить на нее посильнее. — Помните, что за дачу ложных показаний вы понесете наказание. Изложите все, что вчера происходило в театре с момента вашего появления на работе.
— Да ничего не происходило, — во время рассказа у Лизы дрожали губы, она часто дышала и некоторые слова повторяла дважды. — Я пришла в одиннадцать, провела уборку, а около часа ушла домой. Я плохо себя почувствовала, не все сделать успела, поэтому сегодня утром доубираться пришла.
— Где был сторож, когда вы уходили? — в голосе Гурова появились металлические нотки.
— Дядя Вася вот на этом диванчике спал. Я переоделась и ушла потихоньку, — она произнесла это как само собой разумеющееся.
— Значит, некому подтвердить время вашего ухода?
— Значит, некому подтвердить, — обреченно повторила за Гуровым Лиза.
— Кто приходил в театр за время вашего пребывания на работе? — еще жестче спросил Гуров.
— Никто не приходил, никого не было, — испуганно затараторила Лиза.
— Вы убирали в кабинете директора? Как вы узнали о его гибели? — напирал сыщик.
— Я в кабинете не убирала! Я вообще в то крыло не заходила! — оправдывалась уборщица. — А что Юрия Юрьевича убили, я сегодня узнала, когда на работу пришла. Мне заведующая костюмерным цехом, Наталья Петровна, сказала.
— Странно. Мне помнится, мы объявлений с этой информацией не развешивали, — съязвил Крячко.
— Это же театр, — с усмешкой ответила Лиза. — Слухи молниеносно распространяются. Это еще хорошо, что понедельник. У актеров выходной, людей в театре мало. Если бы это в другой день случилось, сейчас бы здесь такой шум стоял. Актеры — люди эмоциональные, несдержанные и нередко завистливые. Они бы друг друга подозревать стали и обвинять начали…
— Почему вы не сказали, что пили чай со сторожем? — неожиданным вопросом Крячко застал Лизу врасплох.
— Я не знала… Я не думала… — начала она сбивчиво. — Мне показалось это не важным.
— В данной ситуации мы решаем, что важно, а что нет, — Крячко даже изменился в лице. До этого излучающее добродушие, теперь оно выражало строгость и непреклонность. — Может быть, вы еще умолчали о каких-нибудь фактах, которые посчитали незначительными?
— Нет! Нет, я все рассказала! — уборщица так кричала, как будто ей зачитали смертный приговор. — Я ничего не видела! Ничего больше не было!
— Здравствуйте! Прошу прощения! Я спешил, но на дорогах жуткие пробки! Я выехал сразу, как только мне позвонили!
В дверь ворвался невысокий полный мужчина лет пятидесяти. На нем был светло-коричневый, очевидно, очень дорогой, замшевый пиджак, который плотно облегал его фигуру и еле сходился на талии, от чего мужчина казался еще полнее. У него были светлые жидкие волосы, и на макушке просвечивала еле заметная лысина. Темно-синие джины чересчур сильно обтягивали короткие ноги. А завершал наряд шелковый ярко-синий шейный платок.
— Ради бога, извините! Никак не мог раньше! От меня ничего не зависит! Я в шоке! Такое несчастье! Трагедия! Ужас! Варварство! Бедный Юра! — громко причитал он, задыхаясь, выпучив глаза и без остановки размахивая руками, отчего выглядел очень комично.
— Вы кто? — наконец-то удалось задать вопрос Гурову, когда толстяк на секунду замолчал.
— Кто я? — мужчина шумно сделал вдох и немного помолчал. Достав из нагрудного внутреннего кармана пиджака кипенно-белый, отделанный по краю изящной узкой кружевной лентой носовой платок, он протер лоб, на котором из-за чрезмерного возбуждения у него выступили капельки пота, и убрал платок обратно. Гордо подняв голову, с пафосом представился: — Виктор Максимович Михайлов, первый заместитель директора театра. По организационным вопросам.
— Превосходно. Мы очень рады. Только вы вот что, выйдите пока за дверь и подождите в коридоре. — Поняв, что толстяк хочет возразить, Гуров, повысив тон, добавил: — Мы вас вызовем, когда сочтем нужным.
Высокомерие замдиректора тут же улетучилось, и он, опустив голову, вышел из кабинета.
— Елизавета Евгеньевна, на сегодня у нас к вам больше вопросов нет, — обратился Гуров к уборщице. — Убедительная просьба: за пределы города пока не выезжать. Идет расследование. Мы вызовем вас для беседы, если понадобится. И не переживайте, это стандартная процедура, — и, когда Лиза уже стояла у двери, добавил: — Да, и скажите, чтоб замдиректора зашел минут через пять.
— Мутная она какая-то, — оценил поведение уборщицы Крячко, когда та вышла из комнаты. — Чего-то боится, чего-то недоговаривает. Нутром чую, неспроста. Не так здесь что-то. Ты не находишь, Лева?
— Я всегда доверял твоей интуиции, Стас. Поэтому возьми чаек. Отдадим на всякий случай в лабораторию, пусть анализ сделают, — попросил напарника Гуров.
— Да я прямо сейчас оперативникам и отдам. Они, скорее всего, еще здесь. Им все равно в лабораторию нужно. Вот наш чаек и захватят.
Крячко вынул один пакетик из коробки и приготовился положить его в карман.
— Нет, Стас! — остановил его Гуров. — Всю пачку надо брать, мало ли что.
— Да ладно. И одного пакетика хватит. Ну, куда я тебе всю пачку дену? — Крячко вытянул руки и покрутил ладонями, демонстрируя, что у него ничего нет, куда бы он смог спрятать пачку.
— Нет, надо брать все. Ты же нутром чуешь, вот и бери все. Чтобы наверняка, — Гуров расплылся в довольной улыбке.
— Ладно, возьму! — Крячко с укором посмотрел на напарника, расстегнул «молнию» на куртке, положил за пазуху пачку чая и наглухо застегнулся. — Доволен?
В дверь робко постучали, затем она со скрипом приоткрылась, и в дверном проеме появилось круглое лицо замдиректора.
— Разрешите? — спросил он неуверенно и, не дожидаясь ответа, зашел в комнату. Со скромным видом остановился в дверях. — Позвольте вам предложить продолжить наше общение у меня в кабинете. Уверяю вас, там гораздо комфортнее.
— Как вы относитесь к перемене места, Лев Иванович? — немного передразнивая толстяка, обратился Крячко к Гурову.
— Я отношусь положительно, — в тон полковнику ответил тот.
Оба сыщика покинули каморку сторожа и в сопровождении Михайлова двинулись по коридорам театра.
— Прошу! — нараспев произнес замдиректора и широко распахнул дверь перед гостями, пропуская их вперед в свой кабинет.
Апартаменты Виктора Максимовича располагались на втором этаже в противоположном крыле здания относительно директорского кабинета. Рядом была комната режуправления, где на своих рабочих местах пили чай с бутербродами и бурно обсуждали трагические события прошлой ночи заведующая труппой, заведующая литературной частью и два помощника режиссера. Дверь в кабинет была открыта, и, когда замдиректора в сопровождении двух сыщиков проходил мимо, разговоры моментально утихли.
На второй этаж Виктор Максимович повел Гурова и Крячко нормальной дорогой через обычную лестницу, а не коротким путем, каким вел Михалыч. Попутно он провел целую экскурсию, подробно рассказывая, где какие цеха находятся и чем в них занимаются. Какие гримерные принадлежат ведущим актерам, что они играют, на сколько талантливо это им удается и что они за люди в обычной жизни. За время пути в свой кабинет замдиректора не умолкал ни на секунду, вел себя очень раскованно и задал сыщикам лишь один вопрос об их именах и званиях. Со стороны это напоминало встречу старых знакомых после многолетней разлуки. Один хвастался своими достижениями за эти годы, а двое других молча слушали и про себя ненавидели заносчивого рассказчика. Вел себя Виктор Максимович очень манерно — жесты его были жеманны, а говорил он слащаво.
— Позвольте предложить вам кофеечек, — с тошнотворной вежливостью обратился он к сыщикам, когда те сели в красные кожаные кресла у маленького журнального столика, с другой стороны которого располагался диван, тоже обтянутый такой же красной кожей.
И Гуров и Крячко машинально отметили про себя, что в кабинете директора был точно такой же набор мебели, только черного цвета. Вообще, кабинеты Юрия Юрьевича и его первого зама были очень похожи. Рабочие столы и того и другого были массивны, лампы, стоящие на них, и компьютеры с плоскими мониторами были просто одинаковыми. Тяжелые занавески на окнах, книжные полки, шерстяной ковер с высоким ворсом на полу — все словно повторяло друг друга, как отражение в зеркале. Только в кабинете директора преобладал черный цвет, а у Виктора Максимовича красный.
— Людочка у меня готовит чудный кофе. К сожалению, это единственное достоинство моей секретарши. — Михайлов неприятно рассмеялся, параллельно издавая какое-то присвистывание.
— Нет, кофе не надо, — отказался Гуров.
Его не просто раздражала манера Михайлова вести себя, но он чувствовал, что начинает злиться. И даже испытывает желание врезать толстяку по морде.
— Ну а коньячок не предлагаю. Я же понимаю, вы на службе, вам не положено, — замдиректора снова засвистел. Казалось, он уже и забыл, по какому поводу пригласил гостей и кто они такие. — Хотя жаль! Коньяк французский, божественный!
— Наливай! — Крячко больше не мог терпеть его глупые шутки. — Выпей и признавайся.
— Как признавайся?! В чем, собственно, я должен признаться? — У испуганного замдиректора на лбу снова появились капельки пота. — Это уже слишком! Я буду жаловаться!
— Где вы находились вчера с восьми вечера до сегодняшнего утра? — Гуров был спокоен и не обращал внимания на вопли толстяка.
— Я не намерен вести беседу в таком тоне! — обратился к нему Михайлов. — Прикажите вашему товарищу вести себя достойно!
Виктор Максимович нервно расхаживал по комнате и вытирал лицо носовым платком, который уже приобрел серый цвет.
— Сядь! — рявкнул Крячко. — Сегодня в шесть утра сторож обнаружил твоего директора у себя в кабинете убитым. Он лежал на полу совершенно голый. А теперь подумай, что с ним делали, прежде чем прикончить! Мое мнение, что это маньяк и что директор лишь первая жертва. Извращенца привлекают люди искусства, занимающие руководящие должности.
Крячко был настолько убедителен, что, если бы Гуров не знал, что он выдумывает, допустил бы возможность подобной версии.
— Боже, боже! Какое варварство! Как это возможно? — Толстяк был ошеломлен такой информацией.
Он сел на диван и тоном просителя начал:
— Я готов ответить на любые вопросы. Я расскажу все, что мне известно. Только я хотел бы, чтобы вы гарантировали мне безопасность. Вы же понимаете, я человек известный и после того, что случилось, моя жизнь под угрозой.
— Я рад, что наконец-то вы это поняли.
Стас еще больше усилил волнение толстяка.
— Вчера в девять утра я уже был в театре. Нужно было закончить смету. Мы запускаем новую постановку. Планы грандиозные. Островский, классика. У меня мозг закипал, но к четырем дня я все закончил и понес смету на согласование к Юрию Юрьевичу. Его все устроило. Мы отметили это, выпив по рюмочке коньяка. В начале седьмого к нему пришел бывший однокурсник по театральному институту, а на сегодняшний день известный преуспевающий бизнесмен. Я не знаю его фамилии. Видел его впервые. Замечательный рассказчик… Вообще очень милый человек. Несмотря на невзрачность, после короткого общения я даже назвал бы его очень привлекательным мужчиной…
Михайлов понял, что чересчур увлекся. Он провел ладонью по волосам. На указательном пальце левой руки блеснул золотой перстень с опалом.
— Я недолго побыл с ними. Мне нужно было идти. Я обещал своему другу… — Он снова осекся, а затем, очень по-женски смущаясь, улыбнулся и продолжил: — Нет, не поймите меня неправильно. Просто у моего старого товарища вчера был день рождения. У него в квартире идет капитальный ремонт, ну я и оказал ему услугу… В общем, на время ремонта предложил переехать пожить ко мне. Вы же понимаете! У него день рождения, он в моем доме, а меня нет! — неумело придумывал на ходу замдиректора историю. — Я уехал, а Юра… Извините, Юрий Юрьевич с этим товарищем остались допивать коньяк. К восьми вечера я попал домой и пробыл там, никуда не отлучаясь, до того момента, когда мне сегодня позвонили по телефону и сообщили о смерти Юры. Что я не лгу, может подтвердить Илюша… То есть Илья — друг, который переехал ко мне на время ремонта…
Михайлов был явно собой недоволен. Он понимал, что проговорился. Меньше всего ему хотелось, чтобы сыщики догадались о его сексуальных предпочтениях, хотя его ориентация была понятна с первого взгляда.
— Были у Равца враги в театре? Может быть, ему угрожали? — Гуров спешил закончить беседу, потому что желание врезать толстяку возрастало с бешеной скоростью.
— Ну а как вы думаете? Только дураки и бедняки врагов не имеют, — замдиректора широко улыбнулся и поднял глаза к потолку, как будто вспомнил что-то очень приятное. — Конечно, ему завидовали. Еще бы! Настоящий мужчина! К тридцати семи годам уже директор такого театра! Замечательный делец, мудрый руководитель, умница во всех отношениях… Он отличался строгостью. В театре многим это не нравилось, особенно в актерской среде. Но актеры вечно чем-то недовольны. То им не ту роль дали, то зарплату маленькую начислили, то режиссер бездарный, то пьеса устаревшая, то гастроли длинные… А винят во всем, конечно, меня и директора. — Виктор Максимович почувствовал, что начинает злиться, поэтому прервал свой монолог, глубоко вздохнул, в очередной раз вытер платком лоб и продолжил: — В общем, недоброжелателей хватает! Но чтобы кто-нибудь из них угрожал? Или тем более на убийство решился?.. Нет! Никто из них ни на что подобное неспособен. Самое большее, что они могут, — это распускать сплетни по театру. Шушера! Это на сцене они короли и рыцари, благородные лорды, а в обычной жизни трусы, слюнтяи, лизоблюды и попрошайки.
Михайлов снова достал платок. Только сейчас замдиректора заметил, что он у него уже несвежий. Он с видом истерика скомкал платок и с силой швырнул на пол рядом с диваном.
— Поведение Равца в последнее время не показалось вам странным? Особенно это касается вашей вчерашней встречи. — Гуров обратил внимание, что Стас уже минут десять сидит в кресле, сжимая кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26