Полноватый человек в очках, одет в строгий костюм, спокоен, методичен, говорит на хорошем английском языке. Надо полагать, что Рузвельт при его проницательности за две недели общения сумел оценить и внутренний мир советского наркома. Ведь не случайно же, когда Литвинов через восемь лет снова приехал в Вашингтон, между ними установились вполне дружеские отношения.
В чем же дело? В могучей внутренней силе и идейной убежденности Литвинова. В его интеллекте, богатом жизненном опыте. Он принадлежал к тем людям, которые могли даже противников заставить себя уважать. Эти качества были присущи ленинской гвардии. Несколько десятилетий назад Борис Спиридонович Стомоняков писал: «Историки нашей эпохи будут с особым интересом изучать личность и международную роль человека, который из старого, заслуженного профессионального революционера-подпольщика превратился в выдающегося дипломата своего времени. Они будут искать объяснения этого поразительного превращения и блестящих успехов т. Литвинова на международном поприще в его биографии, в его личных качествах. Эти поиски будут, конечно, плодотворными, ибо т. Литвинов является богато одаренной и сильной личностью, человеком крупнейшего масштаба».
Да, он был таким. Он был одним из тех деятелей партии, для которых школой жизни была революция. Формально он получил образование в реальном училище. Уже будучи народным комиссаром по иностранным делам, всемирно признанным дипломатом, он иногда не без горечи говорил друзьям: «Человек должен иметь специальность. Человек должен иметь образование. А у меня нет даже специальности».
Так говорил не только Литвинов. Как-то в кругу близких друзей Красин заметил: «Ну кто мы, советские дипломаты, такие? Я – инженер, Крестинский – учитель. Какие мы дипломаты!» А они заставили отступить изощренных, многоопытных буржуазных дипломатов.
Рузвельт, проницательный политик, оценил реалистический ум Литвинова, понял, что перед ним безгранично уверенный в правоте своего дела человек, достойно представляющий новый, неведомый Рузвельту мир. Мир, идеи и интересы которого он будет защищать до конца.
Это импонировало Рузвельту. Он увидел в советском дипломате достойного партнера и взял переговоры в свои руки, что было очень непросто и небезопасно для него. Даже мать Рузвельта использовали для того, чтобы не допустить установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Вся Америка знала, как Рузвельт любит свою мать и как Элеонора Рузвельт не ладит со свекровью. Была сделана попытка, впрочем безуспешная, заручиться поддержкой жены президента.
В тот день, когда Рузвельт сам начал вести переговоры с Литвиновым, в кабинете президента неожиданно появилась Элеонора Рузвельт. В присутствии советского дипломата сказала мужу:
– Франклин, почему бы тебе не рассказать о переговорах с мистером Литвиновым твоей матери? Представь себе, что в один прекрасный день твоя мать просыпается и узнает, что между Соединенными Штатами и Советской Россией установлены дипломатические отношения. Как она воспримет все это, ты подумал об этом? Ведь с ней может случиться шок!
– Ну что ж, – ответил Рузвельт. – Пусть она об этом узнает неожиданно. Пусть будет шок. Этот шок неопасен…
Уже в первый день государственный секретарь Хэлл изложил американские претензии, обстоятельно перечислил суммы, предоставленные правительству Керенского: тогда-то – столько-то миллионов долларов, а тогда-то – столько-то.
Литвинов сказал, что он может дополнить этот список. Кредиты, предоставленные Керенскому, расходовались также на покупку оружия для Юденича, Врангеля и других царских генералов. Это финансирование контрреволюции причинило большие страдания народам России. Оно противоречило стремлениям и американского народа, который не желал такой политики. Это легко доказать. Он, Литвинов, уверен, что если бы тогда у власти в Америке находилось правительство, которое преследует те же цели, что нынешняя американская администрация, то Керенский и царские генералы не получили бы этих средств. Как можно заставить русский народ платить за пушки и карабины, из которых расстреливали русских! Противоестественно было бы, например, заставить американцев платить деньги Англии, которые она расходовала на войну в Америке, когда американцы боролись за независимость своей страны. Кстати, народ России иначе относился к борьбе американцев за свою свободу. В ту трудную для России пору ее передовые люди с большой симпатией наблюдали за борьбой американцев. Даже Екатерина II высказывала свои симпатии Америке. В архивах царского министерства иностранных дел сохранились интересные документы по этому поводу.
Литвинов говорил, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. Рузвельт слушал с интересом, изредка бросая взгляды на Хэлла, который явно считал выступление Литвинова «красной пропагандой».
После длительного обсуждения первого вопроса, убедившись в том, что Литвинов не уступит и что так решено в Москве, Рузвельт предложил обсудить второй вопрос, заметив, что к первому вопросу еще можно будет вернуться.
Хэлл предъявил заготовленный список претензий американских собственников, чье имущество было национализировано в России после революции. Сказал, что правительство Соединенных Штатов настаивает на компенсации.
Переговоры по этому вопросу продолжались несколько дней. Литвинов заявил, что Советское правительство предъявляет контрпретензию. Во время гражданской войны в России Соединенные Штаты Америки послали в Сибирь экспедиционный корпус под командованием генерала Грэвса. Ущерб, нанесенный американской интервенцией, значительно больше того, что американцы потеряли в России. Хэлл напомнил, что корпус Грэвса был выведен из Сибири. Литвинов сделал уточнение: Грэвс вынужден был вывести корпус, убедившись в безнадежности интервенции.
Обсуждение следующей проблемы шло быстрее и легче.
Рузвельт сказал, что Советский Союз «должен воздержаться от вмешательства в какой бы то ни было форме во внутренние дела Соединенных Штатов». Спросил Литвинова, будет ли американцам – сотрудникам посольства в Москве гарантирована свобода религии, сумеют ли они ходить в церковь, костел или синагогу, в зависимости от их религиозной принадлежности.
Литвинов посвятил Рузвельта в сущность советской конституции, привел ее статьи, гарантирующие свободу вероисповедания, сказал, что все посольства, аккредитованные в Москве, пользуются этими правами, президент может в этом легко убедиться.
Хэлл и тут был придирчив. После того как Литвинов удостоверил в письменной форме, что американским дипломатам гарантируется свобода вероисповедания, Хэлл неожиданно потребовал, чтобы американцам предоставили право владения или аренды помещения для религиозных служб. Литвинов отвел требование, сказав, что никаких привилегий в этом вопросе американцы не получат. Он принял лишь то, что не противоречило интересам Советского государства.
В канун завершения переговоров Рузвельт объявил, что он решил назначить Уильяма Буллита послом Соединенных Штатов Америки в Советском Союзе.
После поездки в Москву в 1919 году Буллит рекламировал себя как сторонника сближения с Советской Россией. Рузвельт считал его подходящей кандидатурой. Но в Москве очень хорошо знали, что представляет собой этот американский дипломат.
Буллит, присутствовавший на переговорах в Белом доме, был очень оживлен.
– После 20 ноября я собираюсь ненадолго поехать в Москву, – радостно сообщил он присутствующим. – Скажите, господин Литвинов, какой район вашей столицы самый высокий?
– Ленинские горы, оттуда Москва видна как на ладони, – сказал Литвинов.
– О'кей, это великолепно! Именно там надо построить здание американского посольства. У меня даже есть план – это будет копия дома Джорджа Вашингтона. Представляете, как эффектно он будет доминировать над Москвой, – и Буллит победоносно улыбнулся, ища одобрения.
Литвинов хмыкнул.
– Я буду рад видеть вас в Москве. Думаю, что нам придется немало поработать, чтобы наладить дружеские отношения на благо наших народов, – сдержанно ответил советский дипломат.
Оставшиеся дни были заполнены переговорами и беседами. Не все детали этих переговоров сохранились в архивных сейфах. Бесспорно, были нюансы, которые уже никогда не станут известны, ибо давно нет в живых главных участников переговоров. Но не так уж важны отдельные детали – они не больше чем виньетки к великому полотну. Важен конечный результат.
Литвинов сумел убедить Рузвельта, что нет ничего важнее для двух стран, чем признать друг друга. И Рузвельт понял, что не признать Советский Союз он уже не может. 16 ноября 1933 года дипломатические отношения были установлены. Вся огромная работа завершилась двумя короткими письмами, которыми обменялись президент и советский нарком.
Рузвельт писал: «Мой дорогой господин Литвинов, я весьма счастлив известить Вас, что в результате наших с Вами бесед правительство США решило установить нормальные дипломатические отношения с правительством СССР и обменяться с ним послами.
Надеюсь, что отношения, ныне устанавливаемые между нашими народами, смогут навсегда оставаться нормальными и дружественными и что наши народы впредь смогут сотрудничать ради своей взаимной пользы и ради сохранения мира во всем мире».
Литвинов по поручению Советского правительства вручил Рузвельту ответ: «Мой дорогой господин Президент, я весьма рад известить Вас, что правительство СССР охотно готово установить нормальные дипломатические отношения с правительством США и обменяться послами.
Я также разделяю надежды, что отношения, ныне установленные между нашими народами, смогут навсегда оставаться нормальными и дружественными и что наши народы впредь смогут сотрудничать ради своей взаимной пользы и ради сохранения мира во всем мире».
Рузвельт поздравил Литвинова, сказал несколько приятных слов по адресу Советской страны и ее дипломатов. Литвинов поблагодарил, ответил той же любезностью. И они продолжили тот деловой разговор, который вели все эти Дни, обсудили детали будущих взаимоотношений, деятельность американского посольства в Москве и советского – в Вашингтоне, говорили о возможностях будущей торговли, о том, как это скажется на положении обеих стран. И, конечно, о положении в мире, о событиях в Германии. Рузвельт явно не желал уделять Германии больше внимания, чем другим странам и проблемам, но Литвинов возвращал его к этой теме, подчеркивая мысль, что самый опасный очаг напряженности в мире – это гитлеровская Германия и что если не удастся ее изолировать, то мир будет нарушен, Америка не сумеет остаться в стороне.
Рузвельт успокоительно заметил, что, по мнению специалистов, занимающихся изучением общественного мнения, 92 процента населения земного шара желает мира и лишь 8 процентов стремится к нарушению его. Литвинов ответил, что неправильно включать в эти 8 процентов все население стран, лидеры которых готовятся к войне. Войну готовит кучка преступников, и, если их не остановить, в мире разразится пожар.
Во время одной из последних бесед Рузвельту доложили, что министерство связи Соединенных Штатов Америки наладило радиотелефонную связь с Москвой, подготовив прямой разговор Вашингтона с советской столицей. Рузвельт решил сделать сюрприз Литвинову, предложив ему осуществить этот первый в истории разговор Вашингтон – Москва. Литвинов спустился на нижний этаж, где был установлен телефон прямой связи.
В Москве на Центральном телеграфе тоже готовились к важному событию. Когда стало известно, что у аппарата будет Литвинов, известили его семью. По просьбе Рузвельта пригласили к телефону супругу советского дипломата.
В Вашингтоне и Москве технические службы сделали все возможное для наилучшей слышимости. Но, как это часто бывает при телефонных переговорах, супруги несколько раз повторяли: «Алло! Ты меня слышишь? Я тебя слышу!» Разговор был записан в американской столице на специальную пластинку, затем передавался по радио на Соединенные Штаты Америки и остался еще одним свидетельством тех уже далеких событий.
«Комиссар Литвинов. Алло!
Айви Литвинова. Алло, дорогой, алло! Я прекрасно слышу тебя. Как ты себя чувствуешь?
Комиссар Литвинов. Пожалуйста, говори медленнее. Айви Литвинова. Хорошо.
Комиссар Литвинов. Я нахожусь сейчас в Белом доме. Айви Литвинова. Да, я это знаю.
Комиссар Литвинов. Я только что беседовал с президентом. Он просил передать тебе привет.
Айви Литвинова. Большое спасибо, я все поняла.
Комиссар Литвинов. Сквирский тоже передает тебе привет.
Айви Литвинова. Большое спасибо.
Комиссар Литвинов. Все здесь сожалеют, что ты не приехала сюда вместе со мной.
Айви Литвинова. О!
Комиссар Литвинов. Президент и госпожа Рузвельт также выразили сожаление по поводу того, что ты не приехала со мной.
Айви Литвинова. Это очень любезно с их стороны.
Комиссар Литвинов. Мне тоже жаль, что так получилось.
Айви Литвинова. Я надеюсь, что еще смогу приехать в Америку в следующий раз.
Комиссар Литвинов. Как ты себя чувствуешь?
Айви Литвинова. Очень хорошо. А как твое самочувствие?
Комиссар Литвинов. Все в порядке. Как здоровье детей?
Айви Литвинова. Дети здоровы. Здесь со мной Миша. Он хочет сказать тебе несколько слов.
Комиссар Литвинов. Алло, Миша!
Миша. Алло!
Комиссар Литвинов. Как твои школьные дела? Уроки готовишь?
Миша. Все в порядке.
Комиссар Литвинов. Миша! Миша, ты меня слышишь?
Миша. Да, слышу!
Комиссар Литвинов. У тебя все в порядке?
Миша. Да!
Комиссар Литвинов. С учебой у тебя все в порядке?
Миша. Да, в полном порядке.
Комиссар Литвинов. Таня тоже пришла на переговорный пункт?
Миша. Нет.
Комиссар Львиное. Тани с вами нет?
Миша. Я же тебе сказал: здесь только мама и я. Как ты себя чувствуешь, папа?
Комиссар Литвинов. Я пробуду здесь еще целую неделю.
Миша. Папа, у тебя зубы болели. Сейчас тоже болят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68