Когда в замок явилась другая партия, ее постигла та же участь. Таким образом практически без всяких потерь весь отряд Ролстры был бережно препровожден в винный погреб Речного Потока. Андраде рассудила, что лорд Давви не станет поднимать шума из-за потери нескольких бочонков вина; кроме того, она вовсе не хотела, чтобы люди Ролстры жаловались на плохое обращение. Только капитану было позволено остаться в своем шатре, однако при нем безотлучно находились несколько остроглазых моряков. Когда от Ролстры прибыли гонцы, капитан разговаривал с ними совершенно правильно. Сильно помог делу нож, ненавязчиво приставленный к спине командира.
Это помогло Андраде покинуть Речной Поток тогда, когда захотела она сама, а не когда приказал Ролстра. Действительно, одна тюрьма ничем не отличается от другой, если не учитывать того, кто находится внутри, а кто стережет ее снаружи.
И только одно омрачало всеобщее веселье: Чиана. Чтобы все прошло благополучно, ее пришлось запереть в комнате, прикрутить к стулу и обвязать рот полотенцем. Конечно, такое обращение мало кому пришлось бы по вкусу, и Уриваль каждый день ожидал какой-нибудь изощренной мести. Если девчонка не образумится и сегодня, придется привязать ее к седлу и заткнуть рот кляпом.
Но предотъездная суматоха заставила его забыть о Чиане. Когда же все были готовы отправиться в путь, девчонка исчезла. Уриваль обыскал весь замок, выходя из себя от беспокойства и нетерпения, а потом спустился во двор и доложил о своей неудаче Андраде.
Она расхаживала по вымощенному булыжником двору и готова была лопнуть с досады.
— Ты знаешь, что выкинула эта девчонка? Обманула одного из этих дураков грумов, выклянчила у него лошадь и сбежала!
— Скатертью дорога, — пробормотал Уриваль. — Чтоб ей заблудиться и утонуть… — И тут же, пользуясь тем, что настроение Андраде было безнадежно испорчено, рассказал ей о том, что произошло в Феруче.
***
В тот день Ролстре предстояло пережить три потрясения, одно хуже другого, и Пандсале пришлось стать свидетельницей каждого из них.
Первое потрясение ждало принца после завтрака, во время утреннего обхода лагеря. Ролстра поднялся поздно, и Пандсале пришлось дожидаться отца возле шатра, поскольку принцу нравилось совершать обход в ее компании, показывая солдатам, что у них есть собственный «Гонец Солнца». Отец с дочерью пустились в путь, обмениваясь замечаниями о наступившей хорошей погоде и приближении решающей битвы, когда на гребне невысокого холма на южном конце лагеря появился всадник и опрометью понесся вниз. Остатки разбитого отряда в беспорядке скакали следом. Капитан скатился с лошади, низко поклонился принцу и начал бормотать какую-то чушь о драконах.
— Их слетелось видимо-невидимо, и все они накинулись на нас! Мы сражались с ними, но все оказалось бесполезно, ваше высочество! Не иначе как этот колдун принц Рохан призвал их, или он, или его жена, эта фарадимская ведьма! Там их были сотни, ваше высочество; когти у них как мечи, дышат огнем… Нам пришлось отступить, а не то все мы сложили бы там голову! Точно, это дело рук Рохана!
Пандсала следила за тем, как изумленный отец молча смотрел на командира, показывавшего в доказательство своей правоты три окровавленных пальца. Тем временем прибывали все новые и новые свидетели-солдаты лучшего кавалерийского отряда верховного принца, и с пеной у рта подтверждали рассказ своих более удачливых товарищей. Выяснилось, что большинство убежавших лошадей так и не удалось поймать и что остальные воины возвращаются в лагерь пешком. Пандсала, пытаясь сохранить бесстрастное выражение, быстро подсчитала вернувшихся. Лицо ее отца, не прошедшего суровой школы Крепости Богини, по очереди отразило все цвета радуги.
— Тридцать пять! — прорычал он. — Из двух сотен вернулось тридцать пять человек, и ты смеешь говорить мне, что спас отряд? Ну ты, идиот! Драконы! Неужели ты веришь, что Рохан действительно приказал им напасть на вас?
Командир рухнул перед. ним на колени.
— Умоляю о прощении, ваше высочество, но другие подтвердят… атака была такой яростной, что не отступи мы, от нас не осталось бы и тридцати пяти…
— Хватит! — Ролстра стремительно обернулся и указал пальцем на дочь. — Ты! Это твоих рук дело!
— Я? — воскликнула оскорбленная Пандсала. — Значит, это моя вина в том, что он оказался круглым дураком? Я советовала тебе послать отряд против кавалерии Рохана, которая скрывается в лесах на юге. Разве я велела этому кретину разбивать лагерь на угодьях драконов, как он, кажется, сделал? Интересно, при чем тут я?
Ролстра пнул распростертого командира сапогом в бок.
— Убирайся с моих глаз, — прохрипел он. — И скажи спасибо, что теперь мне понадобится каждый, кто умеет ездить верхом!
Ролстра стремительно пошел прочь. Пандсала, державшаяся на почтительном расстоянии, заторопилась следом: любопытно было посмотреть, что будет дальше.
Он обошел лагерь по периметру, причем шагал значительно быстрее, чем обычно. От величественной поступи Ролстры не осталось и следа. Отец задержался лишь у конных пикетов, но туда рассудительная Пандсала не пошла. Принц Ролстра выходил из своего шатра, когда грянуло третье, но не последнее за этот день потрясение. Разведчик в окровавленной тунике, с торчащей в плече стрелой, опустился на колени и снизу вверх посмотрел на верховного принца.
— Ваше высочество, войска Пустыни перешли в наступление! Они уже близко!
Глава 30
Рохан надел латные рукавицы, подобрал поводья и повел плечами, пытаясь привыкнуть к боевым доспехам. На нем была тесная кожаная туника темно-голубого цвета, отделанная на груди и спине бронзовыми пластинками, сверкавшими словно золотые. Доспехи Чейна были такими же, однако туника его была темно-красной, а Давви носил бирюзовые цвета принца Сира. Они были изукрашены как попугаи; идея заключалась в том, чтобы собственные солдаты могли видеть их с расстояния в меру величиной. Конечно, и враги тоже, но… Рохан только пожал плечами. Безусловно, доспехи предназначались для их защиты, однако играли скорее декоративную роль. Сегодня вождям не пристало участвовать в битве. Это была не какая-нибудь скоротечная схватка, а решающее сражение по всем правилам военного искусства. Им отводилась роль принцев и полководцев, а не рядовых воинов.
Рохан успокаивал застоявшегося на месте Пашту, зная, что злобный жеребец рвется в бой, вступить в который принц мог только в одном случае: если Чейн будет убит или смертельно ранен и армии будет грозить разгром. Но даже тогда вокруг него возникла бы защитная стена из мечей и щитов. Кто угодно может умереть, но только не он, сказал себе Рохан. Только не их принц драконов.
Давви все еще улыбался, вспоминая о новости, которую недавно сообщил Мааркен. Андраде связалась с ним и рассказала о нападении драконов на отряд Ролстры.
— Не понимаю, зачем им вообще понадобилось забираться так далеко на юг, — заметил он, пока все ждали сигнала Чейна к началу атаки.
— Наверно, отвлекающий маневр. Хотя я представления не имею, почему Ролстра решил, что мы пошлем туда солдат и заставим их совершить конный рейд по холмам. — Рохан тихонько фыркнул. — Драконьи угодья! Я дорого дал бы, чтобы посмотреть на это!
— Может, следовало бы загнать их туда, чтобы драконы могли завершить дело, — задумчиво проговорил Давви.
— Благодарю покорно! Предпочитаю честную мужскую битву в чистом поле. Не хочу, чтобы, дракончики откусили мне нос. Нет никакой уверенности, что эти маленькие бестии узнают своего принца!
Драконы уже сослужили Рохану хорошую службу, нанеся войскам Ролстры не столько физический, сколько моральный урон. Когда эта весть разнеслась по армии Пустыни, воины ликующими криками приветствовали своего принца. Теперь они были совершенно уверены в поражении врага. Рохан и сам чувствовал странное возбуждение в струившейся по жилам крови, которое нельзя было объяснить одним ожиданием битвы или победы, хотя оно, безусловно, тоже сыграло свою роль. Он ощущал примерно то, что, по словам Сьонед, она испытывала во время полета на солнечном луче: легкость, стремительность, свободу, прикосновение к цветам самой Богини…
В ожидании сигнала Чейна Рохан и Давви отделились от войска и въехали на небольшой пригорок, чтобы бросить взгляд на раскинувшийся внизу лагерь Ролстры. Отряды занимали всю равнину площадью примерно в пять квадратных мер. Ни у одного из противников не было значительного преимущества. Потеря почти двух сотен всадников из-за утреннего нападения драконов почти уравняла численность кавалерии. Хотя превосходство здесь все еще оставалось на стороне Ролстры, для Чейна оно было приемлемым. Но зато Рохан обладал преимуществом внезапного нападения. Тревога охватила лагерь верховного принца; там царила отчаянная суета.
Рохан заметил кивок Чейна и поднял сжатый кулак. Прозвучал сигнал драконьего рога, и внезапно перед принцем ожили диспозиции, размеченные на карте военных действий.
Семьдесят всадников двинулись по склону холма справа от Рохана; слева стройными рядами маршировала пехота, каждый фланг которой обрамляло пятьдесят лучников. Оставшиеся восемьдесят всадников, сотня пехотинцев и сотня лучников веером развернулись по обе стороны от Рохана, образовав полукруг, который впоследствии должен был сомкнуться вокруг Ролстры. Пока войска занимали позицию, он выжидал, следя за блеском мечей и кос и солнечными зайчиками, отражавшимися от бронзовых наплечников., — И все, — пробормотал Рохан так тихо, что его расслышал только Чейн, тут же припомнивший обещание принца больше никогда не убивать драконов. — Мой меч заржавеет, но я буду только рад этому.
— И я тоже, мой принц, — спокойно отозвался Чейн. Рохан уставился на зятя, удивленный словами испытанного товарища по оружию.
— Правда?
Едва заметная, слегка задумчивая улыбка появилась на губах Чейна.
— Правда. Знаешь, лорд Эльтанин был прав, когда говорил о стенах.
***
— Но ведь никто не узнал нас! — снова воскликнула Тобин. — А даже если кто-то и умер, разве поверят людям, которые бросили свою хозяйку и тем запятнали свою честь? Особенно если их слова будут противоречить тому, что утверждают две принцессы?
Сьонед наклонила голову и прижалась лицом к личику ребенка, стараясь не слышать доводов, звучавших у нее за спиной. Она сосредоточилась на ходьбе; измученное тело требовало отдыха, воды и пищи.
Голос Оствеля был грубым и хриплым от усталости.
— Ты собираешься построить жизнь мальчика на лжи? А что будет, когда он станет старше и люди расскажут ему о том, что случилось в Феруче?
— Кто осмелится на это?
— Ты всерьез надеешься, что малыш никогда ничего не узнает?
— И кто же ему расскажет обо всем? Ты? — вызывающе спросила Тобин.
Сьонед остановилась и обернулась.
— Ребенок мой, — отчетливо сказала она. — Я ждала его. Я воспитаю его и дам ему имя. Только мать может дать имя своему ребенку. Этот малыш мой. — Она по очереди посмотрела на каждого, а потом снова пустилась в путь.
Спор прекратился.
Когда они проходили мимо каменных скульптур Двора Бога Бурь, Сьонед не видела этого мрачного великолепия. Лучи зимнего солнца заставляли выветрившиеся скалы отбрасывать таинственные, пугающие тени. Подъем из ущелья оказался очень тяжелым. Измученная Сьонед не смогла идти дальше и без сил опустилась наземь. Дитя слабо тыкалось носом в ее грудь, однако Сьонед было нечем кормить его. Старая Мирдаль знала травы, которые вызывали у рожениц прилив молока, и обе они надеялись, что эти травы помогут и Сьонед. Принцесса с радостью ухватилась за возможность самой вскормить ребенка и стать для него источником жизни. Однако роды были преждевременными, и Сьонед оказалась не готовой к этому. Нужно было как можно скорее добраться до Скайбоула, иначе ребенку грозила смерть.
— Бедный малыш, — пробормотала Тобин, садясь рядом со Сьонед и проводя пальцем по мягким как пух золотым волосам младенца. — Если бы только мы не лишились лошадей…
Сьонед кивнула.
— Он поест вечером в Скайбоуле. А потом я дам ему имя. Ты понадобишься мне, Тобин.
— Ты не будешь ждать? Рохан…
— Должен будет простить мне еще одну вину, — тихо закончила она и подняла глаза на Оствеля. — И он простит меня скорее, чем я тебя за то, что ты не дал мне убить Янте.
Оствель пожал плечами и холодно ответил:
— Лучше никогда не простить меня, чем никогда не простить себя. — Он посмотрел на солнце. — Если ты уже отдохнула, пора в дорогу.
Теперь шествие возглавлял Оствель; Сьонед шла рядом с Тобин и старалась ни о чем не думать. Однако из этого ничего не получалось.
Она убила. Намеренно или нет, но она воспользовалась своей силой, и это привело к гибели людей, как много лет назад во время Риаллы, так и теперь в Феруче. Но ей не требовалось прощения Андраде, Оствеля или Рохана. Она не нуждалась даже в том, чтобы самой простить себе эту вину. Сьонед сверху вниз смотрела на спящего сына и молила Богиню, чтобы та не позволила ей увидеть осуждение в глазах этого мальчика.
***
— Давви! Сзади! — Рохан развернул коня, чтобы прикрыть шурина, и оставил незащищенной собственную спину. Он взмахнул запястьем, и копье, едва не пронзившее Давви, упало наземь. Остроглазый воин, носивший фиолетовые цвета Ролстры, сделал стремительный выпад, и его меч пробил кожаную тунику Рохана, заставив вскрыться старую рану в правом плече. Принц выругался, повернулся в седле и прикоснулся каблуками к бокам Пашты. Задние копыта взлетели в воздух и угодили мечнику в живот.
Рохан зашатался, и Тилаль, по щеке которого струилась кровь, тревожно вскрикнул. Давви приказал сыну вывести принца из битвы. Рохан заколебался, но онемевшая правая рука не позволяла ему держать меч. Тилаль осторожно наклонился, принял у него поводья Пашты и погнал свою лошадь галопом, не обращая внимания на мрачную фразу принца о том, что его уход могут расценить как отступление.
Когда они оказались в безопасности посреди деревьев, росших на вершине холма, Тилаль спрыгнул с лошади и крикнул лекаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81