Рохана в комнате не было.
— Мы обмыли его и перевязали как могли, — продолжил Чейналь, — а потом поскакали изо всех сил. Он ни разу не открыл глаз и не промолвил ни слова. — И только тут в голосе молодого лорда послышалось глубокое горе. — Тобин… прости меня…
Принцесса, трудившаяся бок о бок с Андраде, едва подняла глаза, на секунду оторвавшись от дела.
— Ты сделал все, что мог, любимый, — промолвила она и вытерла глаза испачканной кровью рукой.
Андраде почти закончила сшивать рану. Она очень торопилась, не думая о том, чтобы шов получился ровным, и зная, что для Зехавы это уже не имеет значения. Приложив к шву салфетку, смоченную болеутоляющей жидкостью, Андраде перебинтовала живот принца. У нее ныла спина, едкий пот заливал глаза. Никогда раньше ей не удавалось так быстро справиться со столь сложной работой. Она выпрямилась и обернулась к сестре. Голубые глаза Милар не отрывались от пепельного лица Зехавы. Андраде вымыла руки в ванночке с мутной от крови водой, вытерла их и перебросила через плечо свою длинную косу.
— Мил… — тихо окликнула она.
— Нет, — прошептала сестра. — Оставьте меня наедине с ним.
Андраде кивнула, обвела взглядом присутствовавших и глазами указала на дверь. В прихожей она махнула рукой суетившимся слугам, приказывая им уйти.
— Он умирает, да? — тихо спросила Тобин, по щекам которой градом катились слезы. Она вытирала глаза, но на лице оставались мокрые дорожки.
Из горла Чейналя вырвался какой-то сдавленный звук, и молодой лорд быстро вышел в коридор.
— Да, — наконец ответила Андраде.
— Бедная мама. И бедный Рохан.
— Мне нужна твоя помощь, Тобин. Скорбь может подождать. Ты знаешь, я обладаю тем, чего нет у твоей матери. Эти способности иногда передаются по наследству — например, ты тоже родила двойню, как бабушка, а Милар не сумела этого. То, что есть во мне, есть и в тебе.
Глаза принцессы расширились от изумления.
— Ты хочешь сказать, что я…
— Да. Я устала, и мне нужна сила, которой ты обладаешь, но не умеешь пользоваться. — Андраде провела Тобин в свои покои и заперла за собой дверь. Косые лучи солнца падали на мебель и балдахин над кроватью. Андраде стояла рядом с племянницей у окна, выходившего на запад. — Наверно, я должна была сказать тебе об этом раньше и научить пользоваться даром Богини. Но ты была довольна тем, что у тебя есть, а того, кто не нуждается в этой силе, невозможно сделать фарадимом.
— Ты хочешь использовать меня так же, как пользуешься всеми остальными, — сказала Тобин, но в голосе ее не было осуждения. — Что от меня требуется?
— Только слушать. Не смотри на солнце, девочка, не то ослепнешь. Лучше смотри на землю — на лощины, заполняющиеся светом, как Вода накрывает прибрежные камни во время прилива, как Воздух просачивается в драконьи пещеры, как Огонь наполняет домашний очаг. Свет движется, — прошептала она, — ласкает Землю как любовник, согревает Воздух, мерцает в Воде и оплодотворяет Огонь. А все на свете состоит из этих четырех стихий. Тобин, прикоснись со мной к солнечному свету, почувствуй его пряди, оплетающие твои пальцы, его цвета, подобные бусам из драгоценных камней… да, так. А сейчас следуй за мной. Стань солнечным светом, отрешись от земли…
Глава 2
Когда Сьонед исполнилось три года, смерть родителей сделала ее пятнадцатилетнего брата Давви лордом Речного Потока. Через несколько лет он женился. Женой брата стала девушка, у отца которой не было других детей, и когда этот человек умер, все принадлежавшее ему перешло к дочери. Давви стал а три двух прекрасных замков и поместий, которые простирались на двадцать мер вдоль берегов реки Каты. Но новая леди Речного Потока была особой властной и сумела лишить Сьонед не только доли богатства, которая должна была составить ее приданое, но и любви брата. Затем она сделала вклад (величина коего сильно уступала сумме, которую пришлось бы выложить за то, чтобы выдать Сьонед за подходящего лорда) в Крепость Богини, и Сьонед, не знавшая дома счастья, с радостью уехала в огромный замок, располагавшийся в холмистой Оссетии. Там она подружилась с другими воспитанниками и утолила лютый голод к учению. Выяснилось, что небольшие странности, которые ее невестка называла не иначе как «придурью», объяснялись наличием дара фарадимов. Это давало девочке право со временем стать «Гонцом Солнца».
Не каждый приезжавший в Крепость Богини становился фарадимом, но леди Андраде железной рукой боролась как с высокомерием тех, кто обладал даром, так и с завистью тех, кто этого дара был лишен. Единственным отличием того, кому предстояло стать «Гонцом Солнца», были кольца, выдававшиеся за успехи и усердие, да еще нечастые посещения сосновой рощи неподалеку от крепости. В 693 — м году, когда Сьонед исполнилось шестнадцать лет и девушка заслужила свое первое серебряное кольцо, носившееся на среднем пальце правой руки, она посетила эту рощу. Там — если бы дар ее оказался достаточно сильным и если бы Богиня была расположена к откровениям — Сьонед предстояло заглянуть в свое будущее.
После пешего пути через лес она вышла на поляну. Яркий солнечный свет согрел ее тело и заплясал на видневшихся далеко внизу волнах. Высокие мачтовые сосны стояли кольцом вокруг невысокой пирамиды из обломков скал, с которой стекал устремлявшийся к морю ручей. Сьонед постояла рядом с кругом, сняла с себя одежду и легко пошла к источнику по ковру из голубых и пурпурных цветов.
У каждой из пяти сосен было свое имя: Дерево Девочек, Девичье Дерево, Женское Дерево, Материнское Дерево и Дерево Старух. Одетая лишь в плащ из своих длинных рыже-золотистых волос, Сьонед встала на колени у пирамиды, набрала в ладони воду, вылила несколько капель под два первых дерева, а потом повернулась к Женскому Дереву. Она приходила сюда дважды: в первый раз маленькой девочкой, чтобы предложить дереву немного воды и прядь своих волос, а затем через год, когда первые месячные показали, что она больше не ребенок. Сейчас она была готова к новой ступени: объявить себя женщиной. В предыдущую ночь она впервые познала объятия мужчины.
Сьонед вернулась к источнику и преклонила колени, обернувшись лицом к Женскому Дереву. Негромкий шелест накатывавшегося на холмистые берега прибоя напоминал ей тихий звук соприкосновения двух тел, соединившихся прошлой ночью. Они не сказали друг другу ни слова, а полная темнота так и не дала узнать, каким был ее первый мужчина. Впрочем, зачем? Ни одна девушка не знала и не пыталась узнать это: на сей счет существовала могущественная клятва, которую они давали перед обрядом. Принимались все предосторожности, чтобы от этой связи не было потомства: перед выходом замуж Сьонед должна была прийти в рощу и попросить Материнское Дерево послать видение детей, которых ей предстояло выносить.
Но это еще нескоро… Должно пройти несколько лет: ведь ей только-только исполнилось шестнадцать. Улыбка появилась на лице Сьонед при воспоминании о безмолвном свидании, о нежности, возбуждении и мужской силе того, кто ласкал ее в темноте. И все же здесь было что-то не так. Да, она ощущала влечение, испытывала радость познания и наслаждение, но не хватало того единства с возлюбленным, которое ее подруга Камигвен испытывала со своим Избранным, Оствелем. Сьонед мечтала о том же. Возможно, Женское Дерево покажет ей мужчину, с которым она будет счастлива.
Зачесав волосы назад, она посмотрела на дерево и подумала о том, что чувствуют мальчики и юноши Крепости, тоже проводившие здесь свои ритуалы. Они называли эти сосны по-другому: Дерево Мальчиков, Юношеское Дерево, Мужское Дерево, Отцовское Дерево и Дерево Седобородых. Никто никогда не рассказывал о том, что происходило с ними, но Сьонед надеялась, что и другие слышали песню ручья и свои имена, шелестевшие в соснах. Она улыбнулась этим звукам, а потом подняла руки вверх.
Только вчера Сьонед получила свое первое кольцо, означавшее, что она умеет вызывать Огонь; как бы в подтверждение этого, на ее призыв откликнулись крошечные язычки пламени, загоревшиеся на вершине пирамиды. Ее собственное дыхание было Воздухом, заставившим пламя стать ярче, взметнуться выше и наконец отразиться в Воде. Сьонед вырвала из головы один-единственный волосок, символизировавший Землю, из которой было сделано человеческое тело, и опустила его в тихую воду, в которой отражалось ее собственное лицо — бледное, большеглазое, девически нежное, обрамленное копной огненных волос. Она погрузила руки в воду и затаив дыхание поглядела на Женское Дерево.
Яркая вспышка Огня, охватившего камни, напугала ее. У Сьонед задрожали погруженные в воду руки. Ее лицо изменилось: щеки слегка запали, скулы стали более высокими, а подбородок — более гордым. Зеленые глаза потемнели, посуровели, а губы потеряли детскую пухлость. Такова была женщина, которой ей предстояло стать. Самолюбие Сьонед было польщено, хотя девушка и осудила себя за тщеславие.
Сьонед навеки запомнила лицо этой женщины, его гармоничные черты и смелые глаза. Но пока девушка смотрела на отражение ее будущего. Огонь вспыхнул снова. Теперь в воде виднелось другое лицо, светившееся собственным светом, который затмевал мелькавшие в хрустальной влаге отблески пламени. Это было лицо мужчины со светлыми волосами, падавшими на высокий лоб, и глазами цвета речной волны, лицо с крутыми скулами и неулыбчивым ртом. Однако в очертаниях губ читалась нежность, а упрямый подбородок уравновешивало благородство черт.
Огонь скользнул по скалам, зажег озерцо, и Сьонед испуганно вскрикнула, закинув назад волосы. Единственный красно-золотой волосок, плававший в воде, свернулся и стал тонкой полоской пламени, охватившей лоб незнакомца подобием обруча, который носят короли, а затем вытянулся и стал такой же короной на голове женщины…
Прошло очень много времени, прежде чем Сьонед поднялась с колен. Огонь давно умер, картинка в Воде исчезла, Воздух отправился свистеть в соснах, Земля у озерца остыла, а широко открытые глаза девушки все еще не могли оторваться от пирамиды и родника. И только когда холод приближавшегося вечера коснулся обнаженного тела и Сьонед задрожала, чары наконец развеялись…
На следующий день она пошла к леди Андраде, до глубины души потрясенная увиденным.
— Это правда? — настойчиво спросила она. — То, что я видела вчера, сбудется?
— Возможно. Если видение пришлось тебе не по душе, его можно изменить. Это ведь не высечено в камне, дитя. А даже если бы и было высечено, камни тоже можно разбить. — Леди задумчиво поглядела на разливавшийся снаружи яркий солнечный свет. — Когда я была в твоем возрасте, то тоже посмотрела в Воду и увидела лицо суженого. Это был не тот человек, которого бы мне хотелось сделать своим Избранным, и я приложила все усилия, чтобы заставить видение измениться. Теперь я знаю: то, что показала мне Богиня, было предупреждением, а не обещанием. Возможно, она предупредила и тебя.
— Нет, — пробормотала Сьонед. — Это было обещанием.
Усмешка заиграла на губах леди.
— Пусть так. Но помни, что мужчина — нечто большее, чем лицо, тело и имя. Иногда он носит в себе целый мир, не будучи ни знатным лордом, ни принцем.
— Я видела в его глазах целый мир, — хмуро возразила Сьонед. — Вы ведь это имели в виду?
— Как ты молода… — снисходительно промолвила леди Андраде, и девушка вспыхнула.
Теперь, пять лет спустя, Сьонед знала, что ее лицо изменилось и стало очень похожим на то, которое она видела в тот памятный день. Не хватало только обруча и мужчины из плоти и крови. Все последние годы она тщательно осматривала каждого прибывавшего в Крепость молодого человека, ища своего голубоглазого блондина, но не находила среди них никого похожего. Кто же он?
Ответ пришел неожиданно. В тот день она помогала леди Андраде укладывать вещи для поездки в Стронгхолд. Светлые волосы, голубые глаза, выступающие скулы… Сьонед изумилась и испугалась: как же она не сообразила этого раньше? И тут до нее дошло, что раньше этого и не могло быть, поскольку для такого знания еще не настало время. Но уловив сходство мужского лица с лицом леди Андраде, она тут же вспомнила обруч. О Богиня, племянник леди Андраде — принц! И хоть она ничего не сказала, Андраде увидела ее потрясенные открытием глаза и безмолвно кивнула, подтверждая, что это правда.
Но Сьонед смущала еще одна мысль. Этот королевский обруч, соткавшийся из волоска, брошенного ею в Воду… Ведь племянник леди Андраде уже был наследным принцем; что общего у нее с будущим правителем Пустыни? Однажды днем она думала об этом, гуляя по залитым солнцем парапетам башни Богини. Под безоблачным небом расстилалось тихое голубое море, солнечные лучи глубоко проникали в воду, согревая возникавшую там новую жизнь, а в скалах гулко хохотали выдры, игравшие со своими детенышами. Сьонед зачаровывала любая вода, будь это океан у Крепости Богини или тихая Ката, на берегах которой прошло ее детство. И все же она относилась к воде с осторожностью истинного «Гонца Солнца», поскольку среди фарадимов было всего несколько человек, которые могли ступить ногой на что — нибудь плавучее и не испытать при этом приступа тошноты, достойного объевшегося дракона.
Сьонед расплела косу и провела рукой по волосам, ощущая каждую прядь, нагретую солнцем. Скоро надо будет возвращаться и помогать готовить вечернюю трапезу. Нет, никто никогда не подпустит ее к плите и кастрюлям: дело Сьонед
— снимать пробу. Она была абсолютно бездарна в поварском искусстве, которому с пылом предавалась Камигвен, и даже никогда не училась тому, как смешать травы и приправу для какого-нибудь незатейливого салата. Девушка грустно посмеивалась над собой: конечно, ей, полной неумехе, надо выходить только за принца. Обо всем будут заботиться слуги, и…
— Сьонед…
Она резко обернулась, посмотрела на восток, откуда донесся зов, и инстинктивно открыла мозг отразившимся в нем цветным лучам. Один из «Гонцов Солнца» всегда дежурил, принимая сообщения, посланные с помощью света, но сегодня была не ее очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81