А, ну видел, конечно. На старом шоссе. Тот еще стоит. — Старик помолчал, а потом добавил: — Я пришел, чтобы кое-что тебе отдать. Я как увидел тебя, с мокрыми, блестящими волосами, так сразу о твоей матери подумал. И раз эти старые дураки не хотят вручать тебе заслуженный приз, я решил дать тебе его сам.
Он повозился с зеленоватой защелкой на ящике и поднял крышку. Внутри, в специальном углублении из синего бархата, лежал сверкающий пистолет.
Валентайн задохнулся от изумления:
— Ух ты! Вы шутите? Да за него такую цену дадут…
Старик покачал головой:
— Это мой. У твоего отца тоже мог быть такой. Это пистолет старого американского образца. Я его всегда чистил и смазывал. Патронов нет, но девятимиллиметровые найти нетрудно. Я хотел отдать его зятю, но он ничтожество. Продаст за банку пойла.
Так что я принес его сюда, думал поменять на книги или еще что. И вдруг понял, что надо отдать тебе, тебе-то он пригодится. Для охоты не совсем подходит, но для спокойствия на пустынной дороге — как раз. На одиноком пути.
— Вы о чем, мистер Квинси?
— Послушай, сынок. Я стар и состарился потому, что хорошо разбираюсь в людях. У тебя такой вид, будто ты жаждешь чего-то большего, чем глоток пива. Твой отец был таким же. Ты знаешь, что он служил на флоте и обошел весь мир? Ему это подходило. Потом, когда началось это дерьмо, он занимался другими вещами. Он сражался за правое дело, как и падре. Делал то, о чем, может, и матушке твоей не рассказывал. Ты похож на него, тебя надо только подтолкнуть немного. А что тебя подтолкнет, я не знаю.
Валентайн подумал о том, что, может быть, его уже подтолкнули. Он хотел поговорить с Полом Сэмюэлсом, поговорить наедине. Он готов был признаться себе в том, что хочет уйти с ними, когда они соберутся покинуть дом падре.
— Этот мир настолько загажен, что иногда не могу поверить, что все еще в нем живу. Когда что-то идет коту под хвост, можно сделать только две вещи — исправить или смириться. Мы все здесь, в Пограничных Водах, пытаемся смириться, да что там, просто спрятаться от этого кошмара. У нас хорошо получается. Может, не стоило к этому привыкать, не знаю.
Но ведь у нас есть дети, которых надо одевать и кормить. Казалось, что ради них лучше спрятаться и не раскачивать лодку. Но это я, не ты. Ты смышленый парень, твоя выходка на озере доказательство тому.
Тем, у кого есть реальная власть, плевать на нас. А ты живешь у падре и, может быть, понимаешь, что это только вопрос времени. Они обязательно отыщут нас.
И неважно, как далеко мы заберемся в леса. Это война на выживание — или мы, или они. Но воевать — на такое способны немногие.
Дэвид заставил себя проглотить застрявший в горле ком, но справиться с волнением это не помогло. Может ли он просто уйти?
Его тайный план — жить на берегу озера в маленьком домике с книгами и удочками — больше не казался привлекательным и никуда не годился. И все с тех пор, как Сэмюэлс и Финнер рассказали о том, как отомстили патрульным, которые превратили его жизнь в груду искромсанного мяса. Странно, что старый сосед беседовал с ним так, словно был посвящен в его потаенные, еще не сформировавшиеся до конца мысли.
— Вы говорите, что мне нужно уйти, присоединиться к Сопротивлению, бороться за правое дело?
— Пара-тройка мальчишек уходят каждый год. Народ про это помалкивает. Если слух дойдет до патрулей, быть беде. В таких случаях обычно говорят, что «Джо женился и теперь с семьей жены живет около Брейнерда» или что-то подобное. Сенаторы этого не поощряют, но у Гэфли самого дочка убежала два года назад. Письма каждый год приходят, только он их никому не показывает.
Из духа противоречия всем своим видом показывая Квинси, что тот не так уж хорошо разбирается в людях, как ему кажется, Дэвид пожал плечами и сказал:
— Не знаю, что я буду делать, мистер Квинси. Я думал отправиться на Лесное озеро, построить лодку… мне нравится рыбачить. И говорят, там почти никто не живет.
— Конечно, сынок. А лет через двадцать мимо проедет патруль, так же как…
— Эй, — покраснел Валентайн, — это не… несправедливо.
— Но это постоянно происходит. Вот этой весной, на Больших Водопадах. Восемь человек. Как я слышал, на юге еще хуже. Особенно в городах, где спрятаться негде.
Валентайн собирался было сказать, что ему нет до этого дела, но сдержался. Тем сентябрьским днем падре тоже не было никакого дела до одиннадцатилетнего сироты, но он решился взять на себя эту ответственность, поступил так, как поступают порядочные люди.
Вечером встревоженный молодой человек знакомыми тропами спешил к дому падре. В холщовом мешке он нес остатки пиршества и старый незаряженный пистолет, а в голове его проносился вихрь мыслей. Лица людей, животные у общей палатки, берега, холмы и деревья — все наполняло его чувством безопасности. Леса прекрасны, темны, глубоки… Он прошел сразу на задний двор, проверил скот и начал колоть дрова. Это занятие всегда помогало ему привести мысли в порядок, хотя он покрывался липким потом и уставал до дрожи в суставах. С тех пор как жизнь занесла его сюда пять лет назад, он колол дрова не только для падре, но и для нескольких соседей в обмен на сахар или муку. Тяжесть топорища в руке, звук вонзающегося в сухую плоть дерева лезвия помогали ему успокоиться и привести мысли в порядок.
Он сложил дрова в поленницу и вошел в дом. В заполненной табачным дымом библиотеке вокруг пустой бутылки и наполовину пустого кувшина сидели трое мужчин. Небольшой мешочек, полный писем, включая письмо от юной леди по фамилии Гэфли, лежал на исцарапанном столе падре, а гораздо большая кипа писем лежала в мешке одного из гостей, готового к долгому пути на юг. Тот, кого звали Финнер, восхищенно листал замызганное издание под названием «Обнаженные модели через фотообъектив».
— Дэвид, ты пропустил всего лишь скучный обмен последними новостями. И еще более скучное распитие спиртных напитков, — сказал отец Макс, не вставая с облезлого стула. — Ты выиграл гонку?
— Типа того. Не важно.
Он рассказал, как все было. Когда Валентайн дошел до рассказа о дисквалификации, Финнер пренебрежительно фыркнул.
— Расскажите, как вы познакомились с моим отцом, мистер Сэмюэлс.
Сэмюэлс взглянул на падре.
— Просто Пол. Когда я был примерно, как ты, плюс-минус год-два, мы с твоим отцом частенько приезжали сюда с юга, как сейчас с Джессом. Нам нравилось поддерживать отношения со здешними ребятами и с этим старым плутом. Хорошо смоченные занятия философией. Вот как можно это назвать.
Валентайн начал раздачу добычи, принесенной из общей палатки. Гости налегли на еду с энтузиазмом людей, которые провели долгие дни в дороге на подножном корму.
— Вы с ними сражаетесь? С курианами, со Жнецами, с теми штуками, которые они делают? И с патрулями, да?
— Патрулями мы здесь называем полицаев, — вмешался падре.
— Ну, не все сразу, сынок, — ответил Сэмюэлс, — на самом деле мы больше времени проводим, в страхе прячась от них, чем открыто сражаясь. Мы можем нанести пару-другую ударов, там, где у нас поменьше шансов получить сдачи. А в остальное время мы просто пытаемся не умереть с голоду. Приходилось тебе запивать горсть муравьев водой прямо с земли, из следа, оставленного копытом? Спал ли ты когда-нибудь на улице без палатки, под дождем? Носил одну рубашку, не снимая, месяц? Грязно и воняет. Я не только рубашку имею в виду.
Валентайн выпрямился во весь рост, вытянувшись так, чтобы добавить себе еще пару дюймов к своим шести футам:
— Я хочу к вам присоединиться, сэр.
Отец Макс рассмеялся пьяным смехом:
— Я знал, что вы его уговорите!
Через неделю, теплым солнечным днем, падре провожал всю компанию. Он дал Дэвиду старый, пахнущий плесенью гамак. Его можно было использовать не только для отдыха, падре показал, как обмотать вокруг него одежду и повесить через плечо.
Когда остальные новобранцы, собравшиеся со всей округи за последние несколько дней, стали закидывать за спины свой багаж — большинство несло рюкзаки, набитые едой, — Валентайн обнаружил, что ему очень многое нужно сказать падре. Но уже не было ни времени, ни возможности поговорить наедине.
— Да хранит тебя Господь, — сказал священник, в его глазах блестели слезы.
— Я буду писать. Не волнуйтесь обо мне. Джейкоб Кристенсен сказал, что будет помогать вам здесь. Он хочет учить малышню, так что вам не придется…
Падре протянул руку.
— Хорошо, Дэвид, у меня все будет в порядке. Тебе скоро придется думать о более важных вещах, чем о том, как подоить корову или накормить цыплят. Но день, когда я прекращу учить детей читать, наступит, только если я буду лежать в земле.
Сэмюэлс и Финнер тоже подошли пожать руку падре. Как они умудрялись оставаться такими бодрыми, было загадкой для Дэвида. Они все ночи проводили за выпивкой и разговорами, а днем ходили по торговым палаткам и соседним домам. Дэвид по едва заметным лесным тропинкам водил их к семьям, чьи имена стояли на конвертах.
Один из таких визитов особенно запомнился молодому человеку: Сэмюэлс тогда пришел передать пожилой женщине несколько личных вещей ее погибшего сына, который был ему другом. Она, должно быть, предчувствовала беду и не показалась ни удивленной, ни убитой горем и даже не собиралась уходить из дому на лето. В ту ночь в библиотеке они больше пили и меньше смеялись.
Посвящение Валентайна началось в первый же день пути на юг. Сначала он узнал, насколько сильно могут уставать ноги. Ему не раз приходилось проводить целый день шагая, но никогда еще он не нес на своей спине больше сорока фунтов продуктов, воды и вещей да еще и со скоростью, установленной требовательным сержантом.
К ним присоединились другие волонтеры. Одну из них Валентайн знал. Гэбриэлла Чо несколько лет ходила в школу к падре. Густые черные волосы девушки причиняли Валентайну немало страданий, завораживая его, когда он входил в неуклюжую пору полового созревания. В пятнадцать лет из-за работы по дому ей пришлось бросить школу. С тех пор как Валентайн видел ее в последний раз, два года назад, она успела расцвести и превратиться в прекрасную женщину.
— Гэбби, так и ты с нами, — сказал Валентайн, с облегчением осознав, что он наконец-то стал выше ростом, чем девушка с оленьими глазами.
Она посмотрела на него один раз, другой.
— Да, я тоже отправляюсь в долгий путь.
— Мы скучали по тебе. Отцу Максу пришлось задавать свои каверзные вопросы другим. Все изменилось, когда ты ушла.
— Да, все изменилось, — ответила она.
На прочие вопросы Гэбриэлла отвечала так же односложно и опустив глаза. Валентайну пришлось закончить разговор.
В первый вечер они остановились на заросшем травой перекрестке больше чем в дюжине миль на юг от дома падре. Члены отряда разбили лагерь и весь следующий день провели в разговорах. Пока спутники отдыхали, появился солдат, ведя за собой еще четверых новобранцев: двое светловолосых парней были близнецами и отличались гигантским ростом. Валентайну даже показалось странным, что звали их Кайл и Пит, а не Тор и Один.
Дальше на юг и на запад отряд продвигался простыми этапами, простыми с точки зрения людей, которые не назывались Волками. Для Валентайна каждый следующий день оказывался сложнее предыдущего. К тому времени как они добрались до окрестностей Миннеаполиса, группа разрослась до тридцати солдат и больше сотни юношей и девушек.
Лейтенант Скеллен встретил их у лодки, на которой люди партиями должны были переправиться через Миссисипи. На глазу у него была повязка, такая широкая, что ее скорее можно было бы назвать шарфом. Она прикрывала шрам в форме полумесяца. С лейтенантом было еще несколько дюжин рекрутов, таких же подростков с широко распахнутыми глазами, как и люди сержанта. Им было так же неуютно в незнакомых местах и среди незнакомых лиц. После переправы путешественники сделали крюк вокруг Городов Близнецов и направились в пустынные земли, заросшие степной травой. По пути им встретилось стоголовое стадо каких-то животных, каждое из которых напоминало гору меха и кожи. Волки сказали Валентайну, что это бизоны.
— Никакая погода нипочем таким косматым, — объяснил Финнер своим подопечным из Пограничных Вод, — когда начинается метель, бизоны не прячутся в лесу, а встают в круг и пережидают.
Валентайн еще многое узнал по пути на юг. Он научился делать компас, натирая старое двустороннее лезвие бритвы о свою руку. Когда лезвие заряжалось статическим электричеством, он подвешивал его на ниточку в банке из-под консервов, чтобы защитить от ветра. Проболтавшись туда-сюда, маленький кусочек металла находил север, как собака. Новобранцы научились тому, как и где разводить костры, выстраивать защитные барьеры из поленьев, чтобы спрятать огонь и направить тепло в лагерь. Ему рассказали об окопных кострах на большом ветру и о том, как жарить дичь на вертеле не над огнем, а рядом с ним, подставив внизу сковородку, чтобы поймать каждую каплю ценного жира. Валентайн научился делать муку не только из пшеницы, но и из рогоза, и даже из древесной коры. Он толок кору в кастрюле с водой, отделял жилки и оставлял ее отстояться, затем сливал воду и поджаривал мясистый крахмал на палке.
Даже с солью на вкус он был не очень, но Валентайн понял, что может есть практически все что угодно.
Что еще более невероятно — он прибавил в весе, хотя и был голоден от заката до рассвета.
Когда мешки новобранцев пустели, люди останавливались на одиноких фермах и в мелких поселениях, и жители кормили их.
— Нет, сэр, я не могу с ними сражаться, но я могу накормить тех, кто это делает, — объяснил один фермер с козлиной бородкой, передавая мешки бобов и кукурузной муки доброй сотне людей, вставших лагерем на берегу его ручья.
Валентайн учился обращаться с пистолетом. Волки пустили шапку по кругу и собрали около двух дюжин пуль с тех членов отряда, чьи боеприпасы подходили к его пистолету. Некоторые Волки носили по три кобуры с оружием, чтобы иметь больше шансов использовать пули, добытые в бою у погибших. Дэвид сбивал старые банки из-под краски и обветшалые, облезлые дорожные знаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45