— Куда бежать-то?
— Куда хошь, только подальше! Если это все долбанет, то сам понимаешь…
Дурацкая дилемма: в кабине тепло, но если нападут — это верная смерть. Выскакивать в ночь, в неизвестность — тоже смерть, пусть даже с отсрочкой. Но, в принципе, выбор прост: или взорваться, или замерзнуть. Ни одни из вариантов мне не нравился. И я постарался об этом вообще не думать. Вон мексиканцы, орут себе из моего диктофона и ни о чем таком не…
Вскоре с вершины очередной сопки мы увидели Грозный. Точнее, кровавое зарево и море огня. Город пылал. И настолько сильно, что не просматривались даже дома. На огромных просторах бились в истерике гигантские языки пламени. Воздух сотрясала мощная канонада.
Машина съехала с сопки, и город пропал.
Гм. А правильно ли, что мы туда едем? Может, мы несколько поспешили? Не вовремя, так сказать? Может, люди заняты, а мы им тут: здрасьте! Кому ж такое понравится? Серега тоже как-то нервно заерзал на сиденье.
КамАЗ подкатил к артиллерийским позициям и начал разгружаться. Мы спрыгнули на землю.
Не успел я подумать, к кому бы обратиться, а к нам уже бежали военные:
— Стой! Кто?!
Мы показали удостоверения, командировочные предписания.
— Журналисты?! Ни хрена себе! А как вы тут оказались? С колонной? Ну, мля! Сюда же запрещено приезжать!
Нас куда-то повели. И привели к разрушенному зданию на аэродроме Северный. Передали какому-то генерал-лейтенанту. Тот был пьян до состояния веселого экстаза. Лицо стало пурпурно-красным от мороза и алкоголя. Ворот бушлата распахнут.
— Ага! — многозначительно произнес генерал, когда нас представили.
Он проверил наши документы и сразу же нам поверил:
— Так, значит, хотите смерти в лицо посмотреть? Ну, я вам с удовольствием покажу, — его голос звучал с каким-то надрывом.
Он схватил рацию и начал кого-то вызывать. Потом обернулся к нам:
— Отойдите пока к стене.
— Это зачем? — спросил я. — Расстреливать, что ли, будете?
Шутка ему понравилась. Захохотал:
— Ребята! Когда мы решим вас расстрелять, торжественно обещаю: вы узнаете об этом первыми.
Мы встали под стеной. Ветер здесь был не таким бешеным.
Слух о нашем появлении разлетелся мгновенно. К нам стали подходить военные. То, что они офицеры, определялось только по следам от звездочек на погонах. На этой войне снайперы выбивали офицеров в первую очередь.
— Вы правда журналисты?
Мы кивали.
— Из Москвы? — В слово «Москва» они вкладывали такую ненависть, что хотелось поскорее смыться отсюда.
Но мы снова кивали.
— А в Москве, мля, знают, что здесь происходит? Знают?!
Да, дела тут, видимо, идут не блестяще. Но отвечать за просчеты, так сказать, официальной Москвы как-то не хотелось.
— Мы приехали как раз для того, чтобы об этом написать, — ответил я как можно нейтральнее.
— Ну, напишете — вам голову за это оторвут! Или не напечатают ни хрена, понял?
— Это почему?
— Потому что здесь массовое убийство происходит! Здесь людей, нах, пачками кладут. Батальонами подыхать бросают! Где этот министр обороны? Где президент? Какого хрена они делают?! Им вообще докладывают, что тут творится?! Ты в городе был?
— Мы только приехали.
— Оставайтесь, я вас, мля, по всем местам проведу, вы офигеете от того, что здесь происходит! И своим чемурдосам в Москве расскажешь потом!
В общем, благие пожелания сыпались со всех сторон.
Кто-то показал на курившего в сторонке капитана:
— Вон у него спроси. От его подразделения вообще ничего не осталось.
Капитан подошел и с ходу начал говорить, обращаясь не к нам, а куда-то в пустоту:
— Когда нас расфигачили, меня сильно долбануло. Я встал на карачки, а дальше — ну никак. Пополз на четырех костях вдоль улицы. Кругом трупы. Кругом стрельба еще. Фиг поймешь: кто, где и кто в кого стреляет? Смотрю: подъезд. Я — туда. К стене прислонился, достал сигарету, а настроение такое: все по фиг до седьмого дна и третьей покрышки слева. Думаю: да пошли вы все прямиком к японей матери! Это что, война? Закурил, сижу, смотрю в потолок. Дверь хлопнула. Забежал солдатик какой-то, сел рядом и тоже сидит. Курим вместе. Потом еще, еще прибегали. Все молча садятся рядом. Мне пох. В потолок смотрю, как в прострации какой. Ну, сидим так час-другой, потом чувствую — на меня все смотрят. Огляделся, а солдатики так молча вперились в меня и молчат. Потом один говорит: «Слушайте, вы офицер. Знаете, что нам делать. Командуйте, мы готовы!» Меня как током пронзило. Прикинь, в себя сразу пришел! Вывел их из окружения. Как было нас пятнадцать, всех вывел, без единой царапины.
Нас позвал генерал.
Мы попрощались с капитаном.
— Ща за вами приедут! — хохотнул генерал. — Насмотритесь! На всю жизнь хватит!
— Кто приедет?! — не понял я.
— Смерти в глаза вы хотели посмотреть, да?
Это «смерти в глаза» ему очень нравилось. Я уже пожалел, что генералы умеют читать. Вычитал где-то это выражение и теперь давит на всех!
— Ну и кто едет? — повторил я.
— Приедет щас — посмотришь!
— Смерти в глаза?
— Во-во!
Из темноты вынырнула БМП. Водила на полном ходу вдарил на тормоза, и по обледенелой бетонке машину юзом понесло в нашу сторону. Мы с Шаховым уже хотели разбегаться. Но БМП становилась ровно в полуметре от генерала. Тот стоял на месте и даже не дернулся. Трюк довольно рискованный. Но экипаж знал, что делает. БМП ровненько развернуло к нашей группе бочком.
Откинулся башенный люк, и выскочил молодой офицер в шлемофоне. У меня отвисла челюсть. Этот парень как две капли воды был похож на моего погибшего брата. И, как оказалось, даже звали его так же. Ночь, снег, огни прожекторов, канонада, зарево. И встретить своего погибшего брата — у меня голова пошла кругом. Мистика.
— Сергей, — представился офицер. — Это вам надо смерти в глаза посмотреть? — сказал он со смешком. Кажется, не только нас генерал доставал этим выражением.
— Кравченко, мля! — накинулся на него генерал. — Какого хрена ты по взлетной полосе гоняешь?
— Так путь короче, товарищ генерал.
— А самолеты? Врежешься!
— Никак нет, товарищ генерал! Самолеты летают, а мы ездим по земле и внимательно смотрим по сторонам.
— Я те дам, по сторонам! Они сверху летают! — передразнил генерал. — Они садятся тут каждую минуту, а ты шныряешь, мать твою! Забирай вон журналистов.
— Полезайте, — сказал нам Сергей. — Я пока с генералом еще потолкую.
Мы вскочили на броню. Кругом уже непроглядная ночь. Ветер прошивал наши тулупы насквозь. Хотелось поскорее в тепло. Чего-нибудь выпить и закусить.
— Вы чо там наверху делаете? — вернулся Сергей. — Внутрь полезайте.
Вообще внутри боевых машин мне никогда не нравилось ездить. В бронетехнику обычно стреляют из гранатомета. И если попадают, то тем, кто в десанте, остается только молиться. Но мы все же полезли внутрь.
Сергей спросил, умеем ли мы открывать люк десанта.
Мы честно признались, что не уверены.
Он показал и добавил:
— На всякий случай, нам еще в одно место надо заехать, встретить кое-кого.
— Куда это? — спросил я.
Но дверь десанта захлопнулась, мы оказались в полной темноте. Машина тронулась.
Мне это уже начинало надоедать. Один, понимаешь, все со своей «смертью в глаза», второй чего-то тоже темнит. Встретить кое-кого надо! Какие могут быть свидания в раздолбанном, горящем городе? Я уже так вымотался за день, что не хотелось реагировать ни на что. Хорошо думалось только об одном — поскорее добраться до места, где можно обогреться, выпить и пожрать.
БМП скакала на ухабах, закладывала виражи. Ее носило по дороге то влево, то вправо. Словно самолет выполнял противоракетный маневр. Я нащупал в темноте какую-то лямку и ухватился за нее, чтобы не свалиться на пол. Противно звякала об стену подвешенная к потолку солдатская каска. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь-дзинь. Меня это достало! Я решил уже лезть вперед, разыскать в этой кромешной тьме каску и снять ее с крючка. Но…
Быть тупым — значит, обладать одним из элементов человеческого счастья. Тупой человек воспринимает ужасные события не напрямую, а с некоторым опозданием. У организма есть время перестроиться, приготовиться к сюрпризам и избежать инфаркта. Когда я уже собрался на поиски, до меня вдруг дошло, что каска как-то не так звякает. То есть ее звяканья никак не совпадают с маневрами БМП. Машина сама по себе — законы механики сами по себе.
Я нашарил триплекс, припал к нему и остолбенел. Что ужас, то ужас… Перед моими глазами проплывали горящие пятиэтажные дома. Пламя неистово рвалось наружу из каждого окна — от первого до последнего этажа. По огненной улице во все немыслимые стороны летали трассирующие очереди. Я понял, как здорово ошибался. Подвешенную каску нарисовало мое воображение. На самом деле это пули дзенькают по броне. И бьют они так уже с полчаса!
Мать честная! Это значит, мы уже въехали в огненную задницу этой войны! А я это только заметил! Мы едем туда, откуда многие уже не вернутся. Откуда не найти обратной дороги к жене, к любимому пивному ларьку и прочим удовольствиям жизни…
Спокойно, сказал я сам себе. Уймись. Будь мужчиной.
Тут заметалась с воплем Годзиллы башня на БМП. Выискивая по сторонам невидимых в темноте врагов. Пару раз со звонкой отдачей долбанули очереди из башенной пушки. Потом машина заложила вираж. Вышла на невидимую нам прямую, понеслась с надрывом и снова легла на вираж.
То ли мы убегаем, то ли атакуем? Не понять.
За бортом все тот же пейзаж: ревущее пламя из окон, развалины, трассера, снующие во все стороны. Снова заработала наша пушка. Я вспомнил, нас спрашивали: умеем ли мы открывать люк десанта? Не зря, не зря интересовались. Эти простенькие знания, которым не учат в школах и институтах, приобрели теперь жизненно важную ценность. Я мог бы знать, например, теорию поля Ландау или правило Буравчика с таблицей Менделеева в придачу, но все это не поможет мне открыть люк БМП. Где там эта ручка? Куда ее давить? Проверять свое умение на такой скорости рискованно. Я молил только об одном: чтобы мы доехали куда надо в сохранности.
— Боишься? — спросил я сам себя.
— Конечно! — завопил внутренний голос. — Это тебе не бандитов в ларьке встречать!
— Ну, я же должен был попасть на фронт! Вот и попал. Все идет как надо. На войне стреляют, дома — горят, пули — свистят. Так чему ты удивляешься? Было бы странно, если б из окон играли патефоны, а на улицах торговали цветами.
— Можно было и поспокойнее место найти, — не унимался голос.
— Теперь уже ничего не изменишь, — сказал я.
В триплекс смотреть не хотелось. Страшно. А не смотреть — еще страшнее. Несешься куда-то в железной бочке и не знаешь, что там на улице творится.
А что будет, если нас подобьют? Куда бежать? Где прятаться? Кругом мешанина войны. Нас здесь никто не ждет. Любая из сторон, которая нас найдет, сочтет разумным просто пристрелить двух идиотов. Проще, чем выяснять — правда ли мы журналисты, а не шпионы?
В который раз я заставил себя просто ни о чем не думать, а сидеть и пялиться на всякий случай в триплекс.
Горящий район закончился. Канонада поутихла и осталась где-то в стороне, больше не висели над нами паутины трассеров. Нас снова окружала ночь. Машина сбавила ход и стала маневрировать, словно искала в темноте тропинку. Я облегченно вздохнул. Путешествие явно заканчивалось. Наконец БМП встала. Люк десанта открылся. В проеме показался Сергей.
— Вылезай, приехали! — весело крикнул он.
— Где мы?
— В одном секретном месте.
Мы поежились на ветру.
— Слушайте, — сказал я сердито. — Если не хотите отвечать — не отвечайте, но есть ли в вашем секретном месте какая-нибудь печка? А то выпить хочется.
Вокруг захохотали. И мы пошли куда-то в темень, петляя между белыми сугробами.
Глава 19
Нас привели в вагончик где-то на окраине Грозного. Здесь (почти что на переднем крае) жили разведчики из Майкопской бригады Министерства обороны.
После полутора месяцев боев бригада потеряла девяноста процентов солдат и офицеров. Почти все полегли еще в первые дни штурма Грозного. Из двух тысяч бойцов в строю остались семь офицеров и около сорока солдат. Остальные погибли. В том числе — весь штаб бригады во главе с командиром.
Те, кто выжил, только-только вырвались из второго окружения и теперь выполняли отдельные боевые поручения командования.
Мы уселись возле печурки, откупорили водку, вскрыли консервы. Стали знакомиться.
К сожалению, за давностью лет я помню сегодня только имя лейтенанта Сергея Кравченко. (Через несколько месяцев после нашего знакомства он погиб. За штурм города ему не дали не то что медальки, а даже не повысили в звании. Дома на него завели уголовное дело за потерю БМП.)
Сергей общался с нами охотнее других офицеров. Веселый и очень контактный парень. Рассказывал увлекательно, без надрыва или цинизма, которым «страдают» практически все, прошедшие через войну. Кроме того, Кравчено всеми повадками и манерой разговора напоминал моего погибшего брата. И я все никак не мог отвязаться от мысли, что это он и есть. Что он не погиб в 1988 году, а просто попал в армию, воевал, и вот теперь мы встретились.
Сослуживцы звали Серегу Рембо. Комплекция у него была соответствующая. Помимо этого он без промаха стрелял из всего, что стреляет. Прекрасно знал тактику боев в городе. Ни один военачальник не хотел отправляться в Грозный без сопровождения Кравченко и его команды. Я сам был свидетелем, как из-за него грызлись между собой командиры, которым в один и тот же день надо было выезжать в зону боев.
Приняв положенное внутрь, я поставил диктофон и стал записывать рассказ о гибели Майкопской бригады. Жалею, что не сохранил эту пленку. Как и многое из того, что давали мне: данные радиоперехватов, списки погибших частей и подразделений. Круговерть в войне и в личной жизни сожрала все это без остатка.
Сергей рассказал, как они подходили к Грозному и, встретив линию обороны боевиков, развернулись для атаки. Как под ударами крупнокалиберного пулемета из захваченного танка выпрыгивали боевики…
В Новый год отправили первую колонну в Грозный. Как только техника втянулась в город, начался ад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40