Гэррети почудилось, что он уже не на земле, а в
каком-то месте вечности, когда его вернул к действительности толчок под
ребра. Это был Макфрис.
- Что такое?
- Выходим на магистраль. - Макфрис был возбужден. - Похоже, там
собралось целое войско. Нас встретят салютом из четырехсот стволов.
- Я слышал уже достаточно салютов из трех стволов, - проворчал
Гэррети, отчаянно протирая глаза. - Ну их. Дай поспать.
- Погоди. Когда они закончат, мы устроим им свой салют.
- Какой?
- Из сорока шести задниц.
Гэррети улыбнулся. Улыбка казалась чужой на его губах.
- Да ты что?
- Ну... из сорока. Шестеро уже на пределе. Гэррети вспомнил Олсона,
Летучего Голландца.
- Возьмите меня в долю, - сказал он.
- Тогда подходи поближе.
Они подошли к Бейкеру, Абрахаму, Пирсону и Скрамму. Двое кожаных
парней по-прежнему маячили впереди.
- А Баркович? - спросил Гэррети.
- Согласен. Сказал, что это лучшая в мире идея после платных туалетов.
Они шли уже по шоссе. Гэррети видел справа уступчатую набережную, а
впереди - призрачный свет фонарей, на этот раз не оранжевых, а мертвенно-
белых.
- Кэти! - вскрикнул внезапно Скрамм. - Я еще не сдался, Кэти! - он
окинул всех безумными глазами, не узнавая. Его губы обметало лихорадкой,
лицо пылало.
- Совсем плох, - почему-то как будто извиняясь сказал Бейкер. - Мы все
время даем ему воду, а она выходит с потом. Его фляжка пуста, и другую ему
придется просить самому. Это правило.
- Скрамм! - позвал Гэррети.
- Кто это? - глаза Скрамма беспокойно метнулись.
- Я, Гэррети.
- А-а. Ты видел Кэти?
- Нет. Я...
- Вот и они, - сказал Макфрис. Крики толпы снова стали громче, и из
темноты выступил светящийся зеленым указатель: "_Шоссе_ 95 _Огаста_
_Портленд_ _Портсмут_ _юг_".
- Юг, - прошептал Абрахам. - Господи, помоги нам!
Они вышли на шоссе. Его поверхность под ногами казалась более гладкой,
и Гэррети испытал знакомое волнение.
У въезда, оттеснив толпу, стояли солдаты цветной гвардии, подняв
ружья. По сравнению с их алыми мундирами запыленный камуфляж солдат на
вездеходе казался тряпьем.
Шум толпы внезапно стих. Единственными звуками остались стук их шагов
и хриплое дыхание. Алые гвардейцы молчали. Потом из темноты раздался четкий
голос Майора:
- Го-о-товсь!
Ружья взметнулись к небу стальной аркой. Все инстинктивно сжались. У
них, как у собак Павлова, выработался рефлекс - выстрелы обозначают смерть.
- _Пли_!
Четыреста ружей выпалили, раздирая барабанные перепонки. Гэррети
сдержался, чтобы не заткнуть уши.
- _Пли_!
Снова грохот и резкий запах пороха. В какой книге он читал, что в воду
стреляют чтобы тело утопленника всплыло на поверхность?
- Моя голова, - простонал Скрамм. - О Боже, моя голова.
- _Пли_!
Последний залп.
Макфрис тут же повернулся и пошел задом. Покраснев от усилия, он во
всю мочь крикнул:
- Готовсь!
Сорок языков облизали пересохшие губы. Гэррети поглубже вдохнул и...
- Пли!
Это было жалко. Жалкий звук, потонувший в ночи. Неудачная, глупая
шутка. Каменные лица солдат не изменили выражения.
- Черт! - Макфрис скривился и побрел дальше, опустив голову.
Мимо быстро проехал джип Майора. Они успели заметить отблеск холодного
света на его черных очках, и толпа опять сомкнулась вокруг. Правда, теперь
она была дальше: шоссе имело четыре полосы - пять, если считать траву
посередине.
Гэррети поспешил на середину и пошел по подстриженной траве, чувствуя,
как роса через треснувшие туфли приятно холодит его ноги. Кто-то получил
предупреждение. Шоссе тянулось вперед, гладкое и однообразное, омытое
светом фонарей. Тени идущих выделялись на бетоне четко, как при летней
луне.
Гэррети отхлебнул из фляжки, закрутил ее и опять погрузился в дремоту.
До Огасты еще восемьдесят миль. Так приятно идти по мокрой траве...
Он споткнулся, едва не упал и резко пробудился. Какой идиот сажает
сосны на средней полосе? Конечно, это дерево штата, но почему бы не
посадить его где-нибудь подальше?
Почему они не думают о тех, кто идет...
Конечно, они не думают.
Гэррети перешел на левую сторону, по которой шли остальные. На шоссе к
ним присоединились еще два вездехода, чтобы охватить увеличившуюся площадь,
на которой разместились теперь сорок шесть участников.
Постепенно Гэррети опять задремал. Его сознание начало блуждать
отдельно от тела, как камера с заряженной пленкой, то там, то тут щелкая
затвором. Он думал об отце, стягивающем с ног зеленые резиновые сапоги. Он
думал о Джимми Оуэнсе, которого он ударил стволом ружья. Да, это придумал
Джимми - раздеться и трогать друг друга. Ружье мелькнуло в воздухе,
брызнула кровь ("Извини, Джим, тьфу ты, тут нужен бинт")... он повел Джимми
в дом, и тот кричал... кричал...
Гэррети огляделся, весь в поту, несмотря на ночную прохладу. Кто-то
кричал. Ружья были нацелены на маленькую, сжавшуюся в ужасе фигурку. Похож
на Барковича. Грянули выстрелы, и фигурка, стукнувшись о бетон, как мешок с
мокрым бельем, обратила к небу бледное лицо. Это был не Баркович, а кто-то
незнакомый.
Он подумал о том, что может пережить их всех, и тут же устыдился этой
мысли. К тому же она казалась невероятной. Боль в ногах могла стать в два,
в три раза сильнее, а она и сейчас временами была невыносима. И хуже боли в
ногах была сама смерть, запах разложения, засевший у него в ноздрях. Под
эти мысли он снова задремал, и на этот раз ему привиделась Джен. Он на
какое-то время совсем забыл о ней и теперь терпеливо выстраивал в полусне
ее образ. Ее маленькие ноги - толстоватые, но очень привлекательные, с
тонкими икрами и полными крестьянскими бедрами. Стройная талия, круглые,
гордо вздернутые груди. Мягкие черты ее лица. Ее длинные светлые волосы.
"Волосы шлюхи", - подумал он. Как-то он сказал ей это, просто вырвалось, и
он думал, что она рассердится, но она промолчала. Он думал, что, может
быть, ей это даже польстило...
На этот раз его разбудила нарастающая тяжесть в кишечнике. На часах
был час ночи. Он молча взмолился, чтобы Бог позволил ему не делать этого на
глазах у толпы. "О Господи, сжалься, я дам тебе половину всего, что имею,
только даруй мне запор. О Го..."
Кишечник сдавило опять, на этот раз сильнее. Может быть, это
свидетельствовало о сохраняющемся здоровье его тела, но его это не очень
утешало. Он шел, пока не вышел на сравнительно малолюдный участок; там он,
спеша, расстегнул ремень, спустил штаны и присел, прикрывая рукой
гениталии. Мускулы ног протестующе взвыли, и вместе с болью он исторг
содержимое прямой кишки.
- Предупреждение! Предупреждение 47-му!
- Джон! Эй, Джонни, посмотри на этого беднягу!
Он наполовину видел, наполовину воображал уставленные в него пальцы.
Замигали вспышки, и Гэррети отвернулся. Это было самым худшим из всего, что
с ним случилось. _Самым_ худшим.
- Я видела! - возбужденный девичий голос. - Я видела его _штуку_!
Бейкер прошел мимо, не глядя на него.
Потом, с кряхтением, он привстал и пошел, застегивая на ходу штаны,
оставив часть себя дымиться позади в темноте под вожделеющими взглядами
толпы: "Возьми это! заверни в свой плащ! дерьмо человека, которого через
двадцать минут застрелили. _Я_ _говорил_ _тебе_, _Бесси_, _что_ _нам_
_достанется_ _нечто_ _особенное_!"
Он догнал Макфриса и пошел рядом с ним.
- Хорошо? - спросил Макфрис.
- Еще бы. Только вот я забыл кое-что дома.
- Что?
- Туалетную бумагу.
Макфрис усмехнулся:
- Моя бабка в таких случаях говорила: "Шевели задницей - само
высохнет".
Гэррети взорвался смехом - здоровым, без всякой истерики. Ему и правда
было легче. Как бы там ни повернулись дела, через _это_ пройти ему больше
не придется.
- Ну вот, у тебя получилось, - сказал Бейкер, сбавляя шаг.
- Да что это вас так удивляет? - Гэррети не мог сдержать изумления.
- А то, что это не так уж просто перед мордами у этих обезьян, - без
улыбки сказал Бейкер. - Знаешь, я тут слышал кое-что. Правда, не очень-то
поверил.
- Что?
- Помнишь Джо и Майка? Ребят в кожаных куртках? Так вот, они хопи,
индейцы. Скрамм пытался об этом сказать, но никто его не понял. Говорят,
что они братья.
- Не может быть! - воскликнул Гэррети.
- Я сходил вперед и посмотрел на них. И черт меня побери, если они не
_выглядят_, как братья!
- Это запрещено, - сердито сказал Макфрис. - Их родные, должно быть,
обили все пороги в Эскадроне.
- Ты знал когда-нибудь индейцев? - спросил Бейкер.
- Только деревянных, а что?
- У нас возле города была резервация семинолов. Это странные люди. Они
не думают, как мы, об "ответственности" и всяких таких вещах. Они очень
гордые. И бедные. С хопи я не знаком, но, думаю, они похожи на семинолов. И
они знают, что такое смерть.
- Теперь мы все это знаем, - заметил Макфрис.
- Они из Нью-Мексико, - сказал Бейкер.
- Ну и черт с ними, - подвел итог Макфрис, и Гэррети был склонен
согласиться с ним.
Разговоры скоро замерли из-за поразительного однообразия пути. На
шоссе уже не было резких подъемов и крутых спусков, и идущие дремали на
ходу, забывая хоть на время о том страшном, что ждало их впереди. Маленькие
группки разбивались на острова по одному, два, три человека.
Толпа не знала усталости. Она кричала что-то единым хриплым криком и
махала нечитаемыми плакатами. Имя Гэррети повторялось постоянно, изредка
всплывали имена Барковича, Пирсона, Уаймэна. Прочие упоминались редко и
моментально уходили, как хлопья снега, проносящиеся перед телеэкраном.
Ракеты взлетали и рассыпались искрами. Их свет выхватывал из толпы
причудливые фрагменты. Женщина прижимала к объемистой груди клетку с
большой нахохлившейся вороной. Ученики колледжа выстроили живую пирамиду.
Беззубый, с впалыми щеками старик в костюме дяди Сэма потрясал плакатом:
"Отберем Панамский канал у красных ниггеров!" Но в целом толпа была такой
же скучной и однообразной, как дорога.
Гэррети опять задремал, и во сне низкий голос спрашивал его снова и
снова: "_Ты_ _понял_? _Ты_ _понял_? _Ты_ _понял_?" Он не знал, чей это
голос - Стеббинса или Майора.

Глава 12
"Шел я по дороге, на дороге грязь. Снял
с ноги ботинок, а в ботинке кровь. Кому
водить?"
(Детская считалка)
Как-то они дошли до девяти утра.
Рэй Гэррети запрокинул голову и полил себе на лицо водой из фляжки.
Холодная вода немного отогнала сон.
Он вновь оглядел своих спутников. Макфрис уже порядочно оброс щетиной,
черной, как его волосы. Колли Паркер осунулся, но выглядел еще крепким.
Бейкер казался призраком. Скрамм кашлял глубоким, громыхающим кашлем,
знакомым Гэррети с детства - в пять лет он болел пневмонией.
Ночь прошла в сонном мельтешений дорожных знаков. Бангор. Хэмпден.
Уинтерпорт. Солдаты убили только двоих.
Теперь день разгорался снова. Идущие шутили насчет своих бород... но
ни в коем случае насчет ног. Гэррети натер на правой ноге несколько
маленьких мозолей, но толстый носок смягчал боль. Они только что миновали
знак: "_Огаста_ 48 _Портленд_ 777".
- Это дальше, чем ты говорил, - сообщил Пирсон. Его волосы безжизненно
свисали на измученное лицо.
- Я не дорожная карта, - сказал Гэррети.
- Но... ты же отсюда.
- Плевать.
- Да, - в усталом голосе Пирсона сквозило смирение. - Господи, я
никогда больше не сделаю этого.
- У тебя и не будет такой возможности.
- Точно, - голос Пирсона упал. - Я придумал кое-что. Когда я
почувствую, что не могу больше, я выбегу прямо в толпу. Тогда они не
посмеют стрелять.
- Они выпихнут тебя обратно, - сказал Гэррети. - Чтобы посмотреть, как
тебя кончают. Вспомни Перси.
- Перси ни о чем не думал. Просто пытался убежать в лес. Рэй, ты не
устал?
- Конечно, нет, - Гэррети гордо хлопнул себя по груди. - Я так,
прогуливаюсь перед завтраком.
- А я плох, - пожаловался Пирсон, облизнув губы. - Даже думать тяжело.
А в ноги будто всадили по гарпуну, так...
- Скрамм умирает, - сообщил подошедший Макфрис.
- Что? - в унисон спросили Гэррети и Пирсон.
- У него пневмония.
Гэррети кивнул:
- Я этого и боялся.
- За пять футов слышно, как хрипят его легкие. Будто через них
пропускают Гольфстрим. Если сегодня будет так же жарко, он просто сгорит.
- Бедняга, - сказал Пирсон, но в его голосе ясно слышалось облегчение.
- Он ведь женат. Что его жена будет делать?
- А что она _может_ сделать? - спросил Гэррети. Они шли совсем рядом с
толпой, уже не замечая рук, тянущихся к ним, чтобы потрогать. Маленький
мальчик хныкал, что хочет домой.
- Обращаюсь ко всем, - сказал Макфрис. - Думаю, тот, кто выиграет,
должен будет что-то сделать для нее.
- А что?
- Сам решит. А если этот урод забудет, мы все будем являться к нему и
душить по ночам.
- Ладно, - сказал Пирсон. - Чего уж.
- Рэй?
- Конечно. А с Барковичем ты говорил?
- Этот хер родную мать из воды не вытащит, если она будет тонуть?
- Все равно я поговорю с ним, - сказал Гэррети.
- Может, еще со Стеббинсом поговоришь? Ты ведь единственный, кому это
удавалось.
- Я могу сказать, что он ответит.
- Что?
- Он спросит, почему он должен это делать. И я не буду знать, что ему
ответить.
- Тогда пошли его к черту.
- Не могу, - Гэррети пошел по направлению к маленькой, согнувшейся
фигуре Барковича. - Он, единственный, кто еще уверен, что выиграет.
Баркович был в забытьи. С полузакрытыми глазами и щетиной на смуглых
щеках он походил на потертого игрушечного медвежонка. Свою оранжевую шапку
он или потерял или выбросил.
- Баркович!
Баркович встрепенулся:
- Что? Кто это? Гэррети?
- Да. Скрамм умирает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25