https://wodolei.ru/catalog/mebel/Chehiya/
Знаешь… Может и не так велика твоя вина перед законом и обществом, но если власть суд над тобой затеет, позора не обобраться нам всем, кто втянул тебя в этот бизнес смертельный и страшный, как на войне…, и полетят головы одна за одной, хоть его-то наверняка уцелеет, потому как забрался высоко… даже слишком, где царят вседозволенность и безнаказанность, и стал национальным героем… или достоянием нации… Не разбираюсь в этих тонкостях… Почему не кричишь, не зовешь на помощь? Неужто не страшно? А у меня мороз по коже, когда гляжу на тебя…Спиркин посмотрел на часы, подошел к батарее отопления, потрогал рукой, оглянулся на непонимающе застывшых молодцов с радиотелефонами в ушах и добавил:— Пятница уже… твой доклад вторым в повестке стоит сегодня утром. Похоже, не состоится… Мы тебя оставим здесь пока, Принцесса… Не горюй…Он потоптался вокруг, не пытаясь скрыть неловкость ни от нее, ни от молодцов, и первым шагнул к двери…
— Доброе утро, господин Волошин! — Станислава в дорогом вечернем темном платье, сшитом в Америке: кусок короткой ткани странной фактуры и формы на бретельках, что привез ей в подарок Авраам, сидела на неудобном стуле для гостей в кабинете Лопухиной, держа на коленях халат, и смотрела то на следователя, на на голого упитанного мальчика на часах, умело иммитирующих старину, навечно оседлавшего раскачивающийся маятник. — Доктор Борщев болеет после вчерошнего, мистер Оброхэм Стивенсон, что прилетел, русского совсем не зноет, Фрэт, который бигль… хоть и говорит невесть что…и чуть не помер вчора, стороясь спости Леноанну неведомо откуда… — собока всеж-токи…, остолась я одна…Подражая Лопухиной, она развязала, завязанные узлом колени, чтоб показать следователю чуть полные бедра, где кончаются чулки, и трусики, и сказала, волнуясь и так сильно заокав, что следователю показалось: "о" звучит у нее вместо всех остальных гласных…— Пошло токоя полосо посодок, что похоже беды…, — она притормозила, удивившись, что в слове «беды» нет буквы "о", но зацикливаться не стала и продолжала, еще больше заокав, — просто зохлестнули нос… Доктор Лопухино вот тоже прополо вослед октерцу Рывкину, которого прооперировола довным довно… Но конференцию сегоднешнюю не появилось, дома нет, но звонки мобильны не отвечоет…Увидав, что следователь слушая ее, внимательно смотрит в окно, вновь завязала колени узлом, натянула кусочек модной ткани до верхней трети бедра и чувствуя себя совсем голой, заокала опять:— А Ковбой-Трофим…, профессор Трофимов объявил только что всему институту на конференции, что сбежола Ленсонна, побоявшись ответственности своей перед уголовным росследованием, что вы проводите…, и что будто ношли в действиях ее… криминол и торговлю оргономи донорскими для иностронцев…— Здрасьте! — нерешительно сказал вошедший Вавила, непривычно замирая в дверях. — Звали?— Прошу вас, доктор. — Следователь указал на жесткий стул.Не обращая внимания на Вавилу, забывая про платье, которое задралось на живат, шмыгая носом и утирая слезы ладошкой, пока не сообразила промокнуть глаза халатом, размазав тушь по щекам, Слава добавила, любя и гордясь самой известной и красивой женщиной Цеха: — Убежоть ей от ответственности…, схоронясь где-то, кок преступнице кокой, — она долго молчала, подбирая подходящее сравнение и, не найдя, продолжила уныло, не веря больше в силу слов своих, — невозможно…, — и понурившись задумалась опять, и добавила негромко: — May be she's in a jam — Может, и пополо в беду…, но бояться ей нечего, потому кок Ковбой-Трофим всемогущий, выручит всегда и спосет! Фрэт говорит: «You can't predict the future, but you can always prepare for it» Нельзя предвидеть будущее, но подготовиться к встрече с ним можно… (англ.)
. Спросите Вовилу!— Вы тоже полагаете, что Лопухина не могла испугаться и сбежать от ответственности? — повернулся к Вавиле Волошин.— Рывкин вернулся! — радостно улыбнулся в ответ Вавила. — Целый и невредимый, и такой же молодой, как вчера, если не считать страшного похмелья… Еврей-пьяница… Такая редкость… Теща-целка… Наши сестрички уже выводят его из этого состояния… Похоже, он просто спрятал от нас на время свои удивительные почки, потому что задрочили непрерывными анализами, обследованиями… и диетой… А лаборантка права… Ленсанна человек чести, и чтоб отстоять свою правоту станет воевать со всем миром, а если виновата пойдет на плаху, как пример для подражания остальным… Это у нее в крови дворянской: IV группа, резус-отрицательная…— Видите! — оживилась и заулыбалась Станислава. — Я тоже говорила: «Теща-целка!».— А Лопухина? — настаивал следователь. — Ее могли похитить?— Зачем? — Вавила так сильно удивился, что Станислава засомневалась в его искренности, а он гнул свое: — С таким же успехом можно украсть Егора Кузьмича, что работает санитаркой на кухне Цеха и кормит грудью в парке голубей…— Егор Кузьмич умерла, — сказала Станислава— Ваши попытки, господин Волошин, нарыть и навесить на нее криминал также бессмысленны и беспочвенны, как старания масстурбировать в презервативе…, — шел в атаку Вавила.— Фрэт нозывает это backasswards и говорит, что все всегда идет у нас backasswards, — продолжала встревать Слава, — и что с этим пора кончать…— Да, — сказал Вавила, улыбнувшись лаборантке, — мы принимаем для трансплантации сомнительные по происхождению органы, которые бригады забора завозят иногда… Не выбрасывать же неучтенные почки, если они спасают кому-то жизнь… Разве станете обвинять проститутку, что получает удовольствие от своего труда… Бывает неблагодарные родственники разрешают забрать почки, не дожидаясь констатации смерти мозга… Есть бесхозные больные, бомжи, зэки…, для которых точное соблюдение юридической процедуры не обязательно…, почти не обязательно… А функция трансплантированной почки,заметьте, взятой на работающем сердце, также отличается от почки, изъятой у трупа, как автомат Калашникова от пластмассовой детской игрушки, почти неотличимой по форме от него…— Корысть всегда способствовала гибкости ума… Хорошо, что вы не пошли в юриспруденцию, — сказал Валошин, демонстрируя приверженность корпоративаным ценностям.— Ваше ведомство просто не допустит, чтоб в Прокуратуре работали нормальные люди, — начал задираться Вавила.— А вы предпочитаете размазывать нравственные устои и, прикрываясь высокими словами о прогрессе в трансплантологии, врачебном долге и ответственности за жизнь больного, заниматься незаконными пересадками, зажмурив глаза в попытке избежать ответственности… — Волошин посмотрел на голые Славины бедра и, убедившись, что они не ровня Лопухинским, добавил: — А ссылаться на нищенскую зарплату, все равно, что аппелировать к гипсовой девушке с веслом в парке Цеха, если пользоваться вашей терминологий, или к этой медной Нюре в фонтане, где собираются летом проститутки и алкаши….— Если пользоваться вашей терминологий, положение гипсовой девушки предпочтительнее…, потому как не тратится на одежду, жилье, еду… и с веслом уже… А про Нюру…— Не забывайтесь, доктор…, — Валошин мучительно вспоминал фамилию Вавилы и не вспомнил, и продолжал отрывисто и нервно. — Вы… беседуте со следователем Генпрокуратуры!— Drop dead! А пошел, ты! (жарг.)
— сказала выученная Фрэтом Слава, почти не окая и уверенная, что познания Волошина в английском не заходят так далеко. — Мы постоянно уходим от главного: кто похитил Ленсанну, если ее и вправду похитили, и где тогда искать…?И мужчины удивленно и внимательно посмотрели на нее, и задумались…— Не считайте, что хочу упрятать доктора Лопухину в тюрьму… — Волошин поднял руку, завидев, что Вавила со Славой собрались возражать. — Отношусь к ней не хуже вас… Поверьте… Не стану божиться… Однако без вашей помощи ее не найти… и не спасти, если похитили… — Он помолчал, поглядел на полные Славины бедра, улыбнулся и добавил: — Колитесь, ребята…
— «Стойте, опоясав чресла ваши истиной и облекшись в броню праведности», — сказал Ковбой-Трофим и посмотрел на бьвшего любимого ученика Толика Спиркина, улыбнулся и добавил: — Новый Завет. Послание к Ефесянам…, — и плеснул «Греми» в чайный стакан на четверть, и посмотрел на свет густую красно-коричневую жидкость.— Ты что, Глебушка! — удивился сильно доктор Спиркин. — Грехи свои собрался замаливать?— Наши! Наши с тобой грехи не замолить… ничем и текст этот не про нас, про других…, праведных и честных. — Ковбой-Трофим встал, подошел к окну, раздвинул шторы и сразу увидели оба гигантский подсвечиваемый купол храма Христа-спасителя и четыре купола поменьше по краям, неспособные, вопреки законам физики, отражать свет, и парящие в густом и глубоком московском небе…— Да уж, — согласился Толик, продолжая разглядывать золотые купола. — По приказу добродетели мы не действовали почти никогда.Они сидели в библиотеке большой квартиры Ковбой-Трофима на Волхонке, неспешно тянули грузинский коньяк и говорили ни о чем… Первым не выдержал доктор Спиркин:— Говори, Глеб, зачем звал? Два часа сидим… Суббота на дворе.— Не по кайфу шуршишь, ученик. Ты что, спешишь куда… или на окладе? Суббота…, — передразнил он. — Завтра в Цех привезут из Кремлевки больного…, Хронический гломерулонефрит…, нефропатия…, два месяца на гемодиализе. Почечная недостаточность развилась после гриппа… Странно… Сорок лет всего… Почку пересаживать буду делать сам…, во вторник… Звонили…, просили хорошую… Группа крови — четвертая, резус-отрицательная… Результаты типирования уже известны… — Ковбой-Трофим, делавший паузы почти после каждого слова остановился совсем. Отпил из стакана красно-коричневую жидкость, подошел к окну и оттуда, глядя на купола Храма, добавил тихо: — Не зря ведь говорил: «Найди помещение… Подержди ее недолго»… Вот и пригодилось…— Не делай этого, Глебушка! — взмолился Антолий Борисович. — Такая баба золотая, как купола эти соборные… Дай неделю-полторы, найду донора!— Больной — один из лидеров партии «Единственная Россия»…Я обещал им, что во вторник… Не дури, Толян! Где ты найдешь донора с четвертой резус-отрицательной группой крови… Месяц искать станешь… или два… Во вторник в девять утра бригада забора должна привезти почку в Цех… Результаты типирования донора по всем антигенам сообщишь мне в понедельник… Ты спешил? Иди…Ковбой по-прежнему стоял у окна и неотрывно смотрел на золоченые купола Храма, и не собирался провожать Спиркина, и даже не оглянулся, когда хлопнула дверь…
— Прастыте, Анатолы Барысыщ! Вы сдэлал бы тот же самый. — Смуглый худощавый человек без возраста, про которого Слава сказала: «skibby» чурка
, когда привез донорскую матку с человеческим зародышем в Виварий, иногда почти мальчик, иногда пожилой усталый человек в теплой брезентовой куртке — set of drapes новая модная одежда
, промодулировнной кусочками кожи, проглядывающими из-под воротника, карманов, отверстий для пуговиц, отворотов и обшлагов…, нервно переминался перед доктором Спиркиным в гулком подвале, изредка поглядывая на тяжелую металлическую дверь в дальнем углу.— Зачем его надо было убивать, Султан?! Зачем? Все еще думаешь, что на войне своей бессмысленной?! — Доктор Спиркин встал с пластмассовой коробки из-под Кока-Колы, на которой неудобно сидел и, возвышаясь над маленьким Султаном, продолжал истерично кричать:— Придурки-молодцы… разве не видели, что это негр…, иностранец?! Или им теперь все равно кого… Этот парень не из Мозамбика… или Сомали… Он прибыл в Цех из Соединенных Штатов…, из известной на весь мир клиники… Представляешь, что теперь начнется?!— А что нам оставался дэлат, Анатолы Барысыщ? Негар стаял перид двэр и кричал по-англиски с Принцесс что-та… Правилна маладцы паступал…, нэ стрэлял…, ножиком сниал…— Как он смог попасть сюда? — Спиркин удивлялся гораздо спокойнее уже.— Выдна, ваш друг, эта казел вечна пианый Борсчиев, клуч дал…— Где тело, Султан?— Гдэ, гдэ? Там канечна. — Человек в дорогой брезентовой куртке кивнул на металлическую дверь… Маладцы хатэл сразу патрашить негар… Пака мине званыл, пака приэхал, пака вас пазвал, Анатолы Барысыщ, два чиса прашел. Даже группу крови нэ опрэдилыл… Поздна бил.— Открывай дверь!Голый по пояс, черный, как крышка концертного рояля, в ярком, все еще оранжевом, приспущенном до паха горнолыжном комбинезоне, ветеринар Абрахам лежал на спине на операционном столе с приподнятым головным концом, не умещаясь на нем гигантским телом своим, освещаемый сильной бестеневой лампой с цифровой видеокамерой. Интубационная трубка, вставленная в трахею, неслышно вентилировала легкие дорогим многофункциональным норкозным аппаратом «Dragger». В локтевые вены ветеринара из эластичных пластиковых мешков, закрепленных на двух штативах, струйно переливалась бесцветная жидкость. В плевральную полость через кожный разрез была введена длинная дренажная трубка от системы переливания крови. Наружный конец трубки с прикрепленным к нему резиновым пальцем с дыркой на конце, отрезанным от хиругической перчатки, был погружен в бутылку с жидкостью, стоящую на полу. При каждом вдохе аппарата из плевральной полости в переполненную бутылку поступала кровь и несильно переливалась через край…— Хорошо, что вы пришли, доктор Спиркин, — с трудом подавляя желание поздороваться, сухо сказала Лопухина и отошла от стола, и стала перед ним, перед Султаном и тремя молодцами в вечерних костюмах несмотря на воскресное утро…Она была все в том же перепачканном пылью черном банном халате «Nike» на голое тело, подпоясанным бинтом, давно скрутившимся в белую узкую полоску, и, привычно держа перед собой руки в хирургических перчатках, уверенно стояла босыми ногами на холодном цементном полу, не переминаясь, лишь смутно белея лицом с наливающимся темным синяками под глазами, разбитыми в кровь, уродливо распухшими губами и свежей ссадиной на щеке…Пауза была слишком длинной и она уже собралась вернуться к операционному столу, как Толик, наконец, пришел в себя и с трудом проговорил, шепотом почему-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Доброе утро, господин Волошин! — Станислава в дорогом вечернем темном платье, сшитом в Америке: кусок короткой ткани странной фактуры и формы на бретельках, что привез ей в подарок Авраам, сидела на неудобном стуле для гостей в кабинете Лопухиной, держа на коленях халат, и смотрела то на следователя, на на голого упитанного мальчика на часах, умело иммитирующих старину, навечно оседлавшего раскачивающийся маятник. — Доктор Борщев болеет после вчерошнего, мистер Оброхэм Стивенсон, что прилетел, русского совсем не зноет, Фрэт, который бигль… хоть и говорит невесть что…и чуть не помер вчора, стороясь спости Леноанну неведомо откуда… — собока всеж-токи…, остолась я одна…Подражая Лопухиной, она развязала, завязанные узлом колени, чтоб показать следователю чуть полные бедра, где кончаются чулки, и трусики, и сказала, волнуясь и так сильно заокав, что следователю показалось: "о" звучит у нее вместо всех остальных гласных…— Пошло токоя полосо посодок, что похоже беды…, — она притормозила, удивившись, что в слове «беды» нет буквы "о", но зацикливаться не стала и продолжала, еще больше заокав, — просто зохлестнули нос… Доктор Лопухино вот тоже прополо вослед октерцу Рывкину, которого прооперировола довным довно… Но конференцию сегоднешнюю не появилось, дома нет, но звонки мобильны не отвечоет…Увидав, что следователь слушая ее, внимательно смотрит в окно, вновь завязала колени узлом, натянула кусочек модной ткани до верхней трети бедра и чувствуя себя совсем голой, заокала опять:— А Ковбой-Трофим…, профессор Трофимов объявил только что всему институту на конференции, что сбежола Ленсонна, побоявшись ответственности своей перед уголовным росследованием, что вы проводите…, и что будто ношли в действиях ее… криминол и торговлю оргономи донорскими для иностронцев…— Здрасьте! — нерешительно сказал вошедший Вавила, непривычно замирая в дверях. — Звали?— Прошу вас, доктор. — Следователь указал на жесткий стул.Не обращая внимания на Вавилу, забывая про платье, которое задралось на живат, шмыгая носом и утирая слезы ладошкой, пока не сообразила промокнуть глаза халатом, размазав тушь по щекам, Слава добавила, любя и гордясь самой известной и красивой женщиной Цеха: — Убежоть ей от ответственности…, схоронясь где-то, кок преступнице кокой, — она долго молчала, подбирая подходящее сравнение и, не найдя, продолжила уныло, не веря больше в силу слов своих, — невозможно…, — и понурившись задумалась опять, и добавила негромко: — May be she's in a jam — Может, и пополо в беду…, но бояться ей нечего, потому кок Ковбой-Трофим всемогущий, выручит всегда и спосет! Фрэт говорит: «You can't predict the future, but you can always prepare for it» Нельзя предвидеть будущее, но подготовиться к встрече с ним можно… (англ.)
. Спросите Вовилу!— Вы тоже полагаете, что Лопухина не могла испугаться и сбежать от ответственности? — повернулся к Вавиле Волошин.— Рывкин вернулся! — радостно улыбнулся в ответ Вавила. — Целый и невредимый, и такой же молодой, как вчера, если не считать страшного похмелья… Еврей-пьяница… Такая редкость… Теща-целка… Наши сестрички уже выводят его из этого состояния… Похоже, он просто спрятал от нас на время свои удивительные почки, потому что задрочили непрерывными анализами, обследованиями… и диетой… А лаборантка права… Ленсанна человек чести, и чтоб отстоять свою правоту станет воевать со всем миром, а если виновата пойдет на плаху, как пример для подражания остальным… Это у нее в крови дворянской: IV группа, резус-отрицательная…— Видите! — оживилась и заулыбалась Станислава. — Я тоже говорила: «Теща-целка!».— А Лопухина? — настаивал следователь. — Ее могли похитить?— Зачем? — Вавила так сильно удивился, что Станислава засомневалась в его искренности, а он гнул свое: — С таким же успехом можно украсть Егора Кузьмича, что работает санитаркой на кухне Цеха и кормит грудью в парке голубей…— Егор Кузьмич умерла, — сказала Станислава— Ваши попытки, господин Волошин, нарыть и навесить на нее криминал также бессмысленны и беспочвенны, как старания масстурбировать в презервативе…, — шел в атаку Вавила.— Фрэт нозывает это backasswards и говорит, что все всегда идет у нас backasswards, — продолжала встревать Слава, — и что с этим пора кончать…— Да, — сказал Вавила, улыбнувшись лаборантке, — мы принимаем для трансплантации сомнительные по происхождению органы, которые бригады забора завозят иногда… Не выбрасывать же неучтенные почки, если они спасают кому-то жизнь… Разве станете обвинять проститутку, что получает удовольствие от своего труда… Бывает неблагодарные родственники разрешают забрать почки, не дожидаясь констатации смерти мозга… Есть бесхозные больные, бомжи, зэки…, для которых точное соблюдение юридической процедуры не обязательно…, почти не обязательно… А функция трансплантированной почки,заметьте, взятой на работающем сердце, также отличается от почки, изъятой у трупа, как автомат Калашникова от пластмассовой детской игрушки, почти неотличимой по форме от него…— Корысть всегда способствовала гибкости ума… Хорошо, что вы не пошли в юриспруденцию, — сказал Валошин, демонстрируя приверженность корпоративаным ценностям.— Ваше ведомство просто не допустит, чтоб в Прокуратуре работали нормальные люди, — начал задираться Вавила.— А вы предпочитаете размазывать нравственные устои и, прикрываясь высокими словами о прогрессе в трансплантологии, врачебном долге и ответственности за жизнь больного, заниматься незаконными пересадками, зажмурив глаза в попытке избежать ответственности… — Волошин посмотрел на голые Славины бедра и, убедившись, что они не ровня Лопухинским, добавил: — А ссылаться на нищенскую зарплату, все равно, что аппелировать к гипсовой девушке с веслом в парке Цеха, если пользоваться вашей терминологий, или к этой медной Нюре в фонтане, где собираются летом проститутки и алкаши….— Если пользоваться вашей терминологий, положение гипсовой девушки предпочтительнее…, потому как не тратится на одежду, жилье, еду… и с веслом уже… А про Нюру…— Не забывайтесь, доктор…, — Валошин мучительно вспоминал фамилию Вавилы и не вспомнил, и продолжал отрывисто и нервно. — Вы… беседуте со следователем Генпрокуратуры!— Drop dead! А пошел, ты! (жарг.)
— сказала выученная Фрэтом Слава, почти не окая и уверенная, что познания Волошина в английском не заходят так далеко. — Мы постоянно уходим от главного: кто похитил Ленсанну, если ее и вправду похитили, и где тогда искать…?И мужчины удивленно и внимательно посмотрели на нее, и задумались…— Не считайте, что хочу упрятать доктора Лопухину в тюрьму… — Волошин поднял руку, завидев, что Вавила со Славой собрались возражать. — Отношусь к ней не хуже вас… Поверьте… Не стану божиться… Однако без вашей помощи ее не найти… и не спасти, если похитили… — Он помолчал, поглядел на полные Славины бедра, улыбнулся и добавил: — Колитесь, ребята…
— «Стойте, опоясав чресла ваши истиной и облекшись в броню праведности», — сказал Ковбой-Трофим и посмотрел на бьвшего любимого ученика Толика Спиркина, улыбнулся и добавил: — Новый Завет. Послание к Ефесянам…, — и плеснул «Греми» в чайный стакан на четверть, и посмотрел на свет густую красно-коричневую жидкость.— Ты что, Глебушка! — удивился сильно доктор Спиркин. — Грехи свои собрался замаливать?— Наши! Наши с тобой грехи не замолить… ничем и текст этот не про нас, про других…, праведных и честных. — Ковбой-Трофим встал, подошел к окну, раздвинул шторы и сразу увидели оба гигантский подсвечиваемый купол храма Христа-спасителя и четыре купола поменьше по краям, неспособные, вопреки законам физики, отражать свет, и парящие в густом и глубоком московском небе…— Да уж, — согласился Толик, продолжая разглядывать золотые купола. — По приказу добродетели мы не действовали почти никогда.Они сидели в библиотеке большой квартиры Ковбой-Трофима на Волхонке, неспешно тянули грузинский коньяк и говорили ни о чем… Первым не выдержал доктор Спиркин:— Говори, Глеб, зачем звал? Два часа сидим… Суббота на дворе.— Не по кайфу шуршишь, ученик. Ты что, спешишь куда… или на окладе? Суббота…, — передразнил он. — Завтра в Цех привезут из Кремлевки больного…, Хронический гломерулонефрит…, нефропатия…, два месяца на гемодиализе. Почечная недостаточность развилась после гриппа… Странно… Сорок лет всего… Почку пересаживать буду делать сам…, во вторник… Звонили…, просили хорошую… Группа крови — четвертая, резус-отрицательная… Результаты типирования уже известны… — Ковбой-Трофим, делавший паузы почти после каждого слова остановился совсем. Отпил из стакана красно-коричневую жидкость, подошел к окну и оттуда, глядя на купола Храма, добавил тихо: — Не зря ведь говорил: «Найди помещение… Подержди ее недолго»… Вот и пригодилось…— Не делай этого, Глебушка! — взмолился Антолий Борисович. — Такая баба золотая, как купола эти соборные… Дай неделю-полторы, найду донора!— Больной — один из лидеров партии «Единственная Россия»…Я обещал им, что во вторник… Не дури, Толян! Где ты найдешь донора с четвертой резус-отрицательной группой крови… Месяц искать станешь… или два… Во вторник в девять утра бригада забора должна привезти почку в Цех… Результаты типирования донора по всем антигенам сообщишь мне в понедельник… Ты спешил? Иди…Ковбой по-прежнему стоял у окна и неотрывно смотрел на золоченые купола Храма, и не собирался провожать Спиркина, и даже не оглянулся, когда хлопнула дверь…
— Прастыте, Анатолы Барысыщ! Вы сдэлал бы тот же самый. — Смуглый худощавый человек без возраста, про которого Слава сказала: «skibby» чурка
, когда привез донорскую матку с человеческим зародышем в Виварий, иногда почти мальчик, иногда пожилой усталый человек в теплой брезентовой куртке — set of drapes новая модная одежда
, промодулировнной кусочками кожи, проглядывающими из-под воротника, карманов, отверстий для пуговиц, отворотов и обшлагов…, нервно переминался перед доктором Спиркиным в гулком подвале, изредка поглядывая на тяжелую металлическую дверь в дальнем углу.— Зачем его надо было убивать, Султан?! Зачем? Все еще думаешь, что на войне своей бессмысленной?! — Доктор Спиркин встал с пластмассовой коробки из-под Кока-Колы, на которой неудобно сидел и, возвышаясь над маленьким Султаном, продолжал истерично кричать:— Придурки-молодцы… разве не видели, что это негр…, иностранец?! Или им теперь все равно кого… Этот парень не из Мозамбика… или Сомали… Он прибыл в Цех из Соединенных Штатов…, из известной на весь мир клиники… Представляешь, что теперь начнется?!— А что нам оставался дэлат, Анатолы Барысыщ? Негар стаял перид двэр и кричал по-англиски с Принцесс что-та… Правилна маладцы паступал…, нэ стрэлял…, ножиком сниал…— Как он смог попасть сюда? — Спиркин удивлялся гораздо спокойнее уже.— Выдна, ваш друг, эта казел вечна пианый Борсчиев, клуч дал…— Где тело, Султан?— Гдэ, гдэ? Там канечна. — Человек в дорогой брезентовой куртке кивнул на металлическую дверь… Маладцы хатэл сразу патрашить негар… Пака мине званыл, пака приэхал, пака вас пазвал, Анатолы Барысыщ, два чиса прашел. Даже группу крови нэ опрэдилыл… Поздна бил.— Открывай дверь!Голый по пояс, черный, как крышка концертного рояля, в ярком, все еще оранжевом, приспущенном до паха горнолыжном комбинезоне, ветеринар Абрахам лежал на спине на операционном столе с приподнятым головным концом, не умещаясь на нем гигантским телом своим, освещаемый сильной бестеневой лампой с цифровой видеокамерой. Интубационная трубка, вставленная в трахею, неслышно вентилировала легкие дорогим многофункциональным норкозным аппаратом «Dragger». В локтевые вены ветеринара из эластичных пластиковых мешков, закрепленных на двух штативах, струйно переливалась бесцветная жидкость. В плевральную полость через кожный разрез была введена длинная дренажная трубка от системы переливания крови. Наружный конец трубки с прикрепленным к нему резиновым пальцем с дыркой на конце, отрезанным от хиругической перчатки, был погружен в бутылку с жидкостью, стоящую на полу. При каждом вдохе аппарата из плевральной полости в переполненную бутылку поступала кровь и несильно переливалась через край…— Хорошо, что вы пришли, доктор Спиркин, — с трудом подавляя желание поздороваться, сухо сказала Лопухина и отошла от стола, и стала перед ним, перед Султаном и тремя молодцами в вечерних костюмах несмотря на воскресное утро…Она была все в том же перепачканном пылью черном банном халате «Nike» на голое тело, подпоясанным бинтом, давно скрутившимся в белую узкую полоску, и, привычно держа перед собой руки в хирургических перчатках, уверенно стояла босыми ногами на холодном цементном полу, не переминаясь, лишь смутно белея лицом с наливающимся темным синяками под глазами, разбитыми в кровь, уродливо распухшими губами и свежей ссадиной на щеке…Пауза была слишком длинной и она уже собралась вернуться к операционному столу, как Толик, наконец, пришел в себя и с трудом проговорил, шепотом почему-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35