Тогда ученые Болди разработали кодирующие шлемы, с
высокочастотной модуляцией, которая была так же неуловима. Пока Болди
носил под париком шлем, его мысли могли быть прочитаны только другим
Немым.
Так теперь называлась та маленькая тесная группа истребителей,
поклявшихся полностью уничтожить параноиков - по сути, тайная полиция,
никогда не снимающая шлемов, согласившихся оторваться от общего
ментального единства, которое играло такую важную роль в психической жизни
расы Болди.
Они добровольно отказались от большей части своего наследия.
Любопытный парадокс заключался в том, что только жестко ограничивая свою
телепатическую силу, эти несколько Болди могли применить свое оружие
против параноиков. Они боролись за то время, когда наступит всеобщее
объединение, когда основная мутация станет достаточно сильной численно,
чтобы не было необходимости в ментальных барьерах и психических эмбарго.
Между тем, будучи самыми могущественными из расы Болди, они лишь
отчасти могли постичь то нежное удовольствие ментальных Общих Кругов,
когда сотня или тысяча разумов сливались в глубинах вечного мира,
доступного лишь телепатам.
Они были нищими в бархате.

3
Беркхальтер неожиданно спросил:
- Что с тобой, Дюк?
Хит не шелохнулся.
- Ничего.
- Не стоит так говорить. Твои мысли похожи на зыбучий песок.
- Возможно, - сказал Хит. - Дело в том, что мне нужен отдых. Я люблю
эту работу, но иногда она проглатывает меня.
- Что ж, возьми отпуск.
- Не могу. Мы слишком заняты. Наша репутация настолько высока, что к
нам идут отовсюду. Мы один из первых ментальных санаториев, занимающихся
всеобщим психоанализом Болди. Это, конечно, происходило годами, но
исподволь, ни шатко, ни валко. Людям не нравится, что Болди могут
подсматривать мысли своих сородичей. Однако с тех пор, как мы начали
показывать результаты... - Его глаза загорелись. - Мы в состоянии
справиться даже с психосоматическими расстройствами, а дурное настроение -
это просто наш хлеб. Большой вопрос, как ты знаешь, это почему. Почему они
кладут яд в пищу пациента, почему они следят за ним - и так далее. Стоит
один раз ответить на такой вопрос, и это даст нужный ход мысли. А средний
пациент склонен замолкать, как моллюск, стоит психиатру начать задавать
вопросы. Но... - Возбуждение Хита возросло, - это величайшая вещь в
истории медицины. Болди существовали со времен Взрыва, но только сейчас
доктора открывают нам двери. Предельное сопереживание. Психический пациент
закрывает свой мозг, и его трудно лечить. Но у нас есть ключи...
- Чего ты боишься? - спокойно спросил Беркхальтер.
Хит резко замолчал. Теперь он рассматривал свои ногти.
- Это не страх, - сказал он наконец. - Это профессиональная тревога.
А, да черт с этим. Простые слова. На самом деле все проще; ты можешь
сделать из этого аксиому. Нельзя прикоснуться к грязи и не испачкаться.
- Понятно.
- В самом деле, Гарри? В этом все дело, действительно. Моя работа
состоит в посещении ненормальных умов. не так, как это делает обыкновенный
психиатр. Я вхожу в эти мысли. Я вижу и чувствую их точки зрения. Я знаю
все их страхи. Невидимый кошмар, поджидающий их в темноте, для меня - не
просто слова. Я разумен, но я вижу глазами сотни безумных людей. На минуту
выйди из моего сознания, Гарри. - Он отвернулся. Беркхальтер поколебался.
- Порядок, - сказал Хит, оборачиваясь. - Впрочем, я рад, что ты это
заметил. Я временами замечаю, что становлюсь даже слишком сопереживающим.
Тогда я или поднимаю свой вертолет, или вхожу в Общий Круг. Посмотрим,
смогу ли я сегодня вечером присоединиться к этой связи. Ты чувствуешь мое
сознание?
- Конечно, - сказал Беркхальтер. Хит небрежно кивнул и вышел.
Вернулась его мысль.
"Мне лучше не быть здесь, когда придут кочевники. А то ты..."
"Нет, - подумал Беркхальтер. - Я буду в порядке."
"Хорошо. Здесь тебе посылка."

Беркхальтер как раз вовремя открыл дверь, чтобы встретить посыльного
от бакалейщика, оставившего снаружи свою тележку. Он помог разгрузить
припасы, проверил, что пиво будет достаточно охлажденным, и нажал
несколько кнопок, чтобы обеспечить запас приготовленных под давлением
прохладительных напитков. Кочевники любили поесть.
После этого он оставил дверь открытой и сел за стол, расслабившись и
ожидая. В офисе было жарко; он расстегнул воротник и сделал стены
прозрачными. Кондиционер принялся охлаждать комнату, но и вид широкой
долины внизу тоже освежал. Высокие ели покачивали на ветру ветвями.
Это совершенно не походило на Новый Йель, один из более крупных
городов, специализирующийся на обучении. Секвойя с ее огромным госпиталем
и целлюлозной фабрикой была более полным и завершенным поселением.
Изолированная от всего мира, если не считать авиатранспорта и телевидения,
она лежала чистая и привлекательная, растянувшаяся белым, зеленым и
пастельным пластиком вокруг быстрых вод реки, бежавшей к морю.
Беркхальтер сцепил руки за головой и вздохнул. Он испытывал
необъяснимую усталость, которая время от времени наваливалась на него в
последние недели. Не то, чтобы его работа была тяжела, наоборот. Но
переход к новой работе не будет столь легким, как он ожидал. Прежде он не
предполагал обнаружить столько скрытых сложностей.
Например, Барбара Пелл. Она была опасна. Возможно, она в большей
степени, чем кто-то другой, была ведущим духом параноиков Секвойи. Не в
смысле планирования действий, нет. Но она зажигала, как пламя. Она была
прирожденным лидером. А здесь сейчас было столько параноиков, что это
вызывало неудобства. Они проникали сюда - по внешне благовидным поводам,
для работы, в командировки и отпуска, но город буквально кишел ими.
Обыкновенных людей все еще было больше, чем Болди и параноиков, как и во
всем мире...
Он вспомнил своего деда, Эда Беркхальтера. Уж если кто-то из Болди
ненавидел параноиков, так это Эд Беркхальтер. И на то была по-видимому,
весомая причина, поскольку один из первых заговоров параноиков - тогда это
был всего-навсего одиночка - был направлен косвенно на внушение идей сыну
Эда, отцу Гарри Беркхальтера. Странно, но Беркхальтер более живо помнил
худое, жесткое лицо деда, чем более мягкое лицо отца.
Он снова зевнул, стараясь проникнуться спокойствием пейзажа за
окнами. Другой мир? Наверное, только в далеком космосе Болди смогли бы
освободиться от этих назойливых обрывков мыслей, которые он ощущал даже
сейчас. А без этого отвлекающего фактора, с полностью нестесненным
сознанием - он с удовольствием потянулся, стараясь представить ощущения
тела без гравитации и расширить это на сознание. Но это было невозможно.
Болди родились слишком рано, конечно - искусственно ускоренная
мутация, вызванная действием радиации на человеческие гены и хромосомы.
Таким образом их нынешнее окружение было неподходящим. Беркхальтер лениво
играл идеей расы глубокого космоса, где каждое индивидуальное сознание
отстроено столь точно, что любой хоть немного чуждый разум создал бы
помеху в непрерывном процессе совершенной мысли. Приятно, но непрактично.
Это было бы тупиком. Телепаты не были суперменами, как утверждали
параноики; в лучшем случае они обладали лишь одним фатально чудесным
чувством - фатальным, поскольку оно смешивалось с общепринятыми порядками.
У подлинного супермена телепатия была бы одним из десятка других
невероятных свойств.
А Барбара Пелл - имя и образ снова всплыли в его сознании, и ее
восхитительное тело, опасное и привлекательное как огонь - а Барбара Пелл,
например, бесспорно считала себя явно высшим существом, как и все
извращенные телепаты такого рода.
Он думал о ее ярких узких глазах, алых губах с насмешливой улыбкой.
Он думал о ее рыжих локонах, ниспадающих подобно змеям на ее плечи, и о
того же цвета мыслях, подобно змеям кишевшим в ее сознании. Он отбросил
мысли о ней.
Он был очень усталым. Чувство утомления, совершенно
непропорциональное затраченной им энергии, поднималось и поглощало его.
Если бы не ожидавшийся приход вождей кочевников, он бы с удовольствием
полетал бы на вертолете. Окружающие стены гор ушли бы вниз, по мере того,
как аппарат поднимался бы в пустую синеву, все выше и выше, пока не завис
бы в пространстве над туманным невыразительным ландшафтом, полустертым
плывущими облаками. Беркхальтер думал о том, как выглядела бы земля,
туманная, сказочная иллюстрация Сайма - и в своих фантазиях он потянулся
медленно к ручке управления. Вертолет провалился вниз, падая все более и
более отвесно, пока не понесся самоубийственно к гипнотически
разворачивающемуся миру, подобному волшебному разворачивающемуся ковру.

Кто-то приближался. Беркхальтер мгновенно затемнил свое сознание и
поднялся. За открытой дверью был лишь безлюдный лес, но он уже мог
различить слабые нарастающие отзвуки песни. Кочевники пели при ходьбе
старые напевы и баллады, простые и оттого хорошо запоминающиеся, которые
дошли еще со времен, предшествовавших Взрыву, хотя их первоначальный смысл
был забыт.
Растет зеленая сирень, сверкает вся росой;
Мне одиноко, милая, когда я не с тобой...
Предки кочевников мурлыкали эту песню вдоль границ прежней Мексики
задолго до того, как война стала не только далекой романтикой. Дед одного
из нынешних певцов был мексиканцем, бродившим вдоль калифорнийского
берега, обходя деревни и следуя ленивой страсти к путешествиям, приведшей
его в конце концов в канадские леса. Его звали Раймон Альварес, но имя
внука было уже Кит Карсон Алверс, и его черная борода дрожала, когда он
пел.
Но к новой нашей встрече я правду докажу,
И сменю зеленую сирень на красную, белую и голубую.
Среди кочевников не было менестрелей - они все были менестрелями, что
и поддерживало жизнь народных песен. Продолжая петь, они шли по тропинки,
и замолчали, увидев дом консула.
Беркхальтеру показалось, что перед ним ожили страницы прошлого. Он
читал о кочевниках, до последних шести недель не сталкивался с этими
новыми первопроходцами. Их причудливые костюмы до сих пор интриговали его.
В костюмах практичность сочеталась с украшением. Рубашки из оленьих
шкур, сливающиеся с лесной игрой света и тени, были отделаны кистями и
узелками; на Алверсе была енотовая шапка, на всех людях были сандалии,
сделанные из тонкой, мягкой, но прочной кожи. На их поясах висели ножи в
кожаных ножнах, охотничьи ножи, более короткие и широкие, чем кинжалы
горожан. Их лица выражали распутную энергию, худые, загорелые, проникнутые
роднившим их духом независимости. В диких лесах поколения кочевников
боролись за жизнь примитивным оружием вроде лука, что висел сейчас на
плече одного из гостей, и они никогда не поощряли дуэли. Они не дрались на
дуэлях. Они убивали, когда убийство было необходимо для выживания.
Беркхальтер вышел на порог.
- Заходите, - сказал он. - Я консул, Гарри Беркхальтер.
- Ты получил наше послание? - спросил высокий, похожий на шотландца
вождь с густой рыжей бородой. Та штука, что вы установили в лесах,
выглядела раздраженной.
- Пневмопочта? Она работает, все в порядке.
- Неплохо. Я Кобб Маттун. Это Кит Карсон Алверс, а это Ампайр Вайн.
Вайн оказался чисто выбритым, похожим на медведя, гигантом, чьи
острые карие глаза бросали по сторонам настороженные взгляды. Он что-то
промычал и пожал руку Беркхальтеру. Так же поступили и остальные. Сжав
ладонь Алверса, Болди уже знал, что именно этот человек собирается убить
его.
Но виду не подал.
- Рад вас видеть здесь. Садитесь и давайте выпьем. Что желаете?
- Виски, - промычал Вайн. Его огромные руки стиснули стакан. Он
усмехнулся при виде сифона и хватил такой глоток, что у Беркхальтера
перехватило дыхание от жалости.
Алверс тоже пил виски; Маттун выбрал джин с лимоном.
- У тебя здесь очень неплохо с выпивкой, - сказал он, уставясь на
распахнутый Беркхальтером бар. - Я не могу разобрать некоторые этикетки,
но... что это?
- Драмбуйе. Попробуете?
- Конечно, - сказал Маттун, и его поросшая рыжей щетиной глотка
заработала. - Отличная штука. Лучше, чем кукурузная водка, которую мы
готовим в лесах.
- Вы шли издалека, и должно быть, проголодались, - сказал
Беркхальтер. Он выдвинул овальный столик, выбрал накрытые блюда с ленты
транспортера и предоставил гостей самим себе. Те без церемоний взялись за
дело.
Алверс посмотрел на него через стол.
- Ты один из Болди? - неожиданно спросил он.
Беркхальтер кивнул.
- Да. А что?
- Значит, ты - один из них, - сказал Маттун. Он открыто наблюдал. - Я
никогда не видел Болди вблизи. Может, конечно, и видел, но с вашими
париками ни в чем нельзя быть уверенными.
Беркхальтер усмехнулся, подавив знакомое чувство болезненного
отвращения. На него и раньше так смотрели, и по той же причине.
- Я выгляжу уродом, мистер Маттун?
- Как давно ты стал консулом? - спросил Маттун.
- Шесть недель.
- Ладно, - сказал великан, и его голос звучал достаточно дружелюбно,
хотя тон был резок. - Тебе следует помнить, что среди кочевников нет
мистеров. Я Кобб Маттун. Кобб для друзей, Маттун для остальных. Нет, ты не
похож на урода. А что, люди считают вас славными ребятами?
- Большинство из них, - сказал Беркхальтер.
- Еще вот что, - сказал Маттун, подбирая косточку, - в лесу мы на
такие вещи внимания не обращаем. Если парень родился забавным - мы не
смеемся над ним7 И так до тех пор, пока он остается верным племени и ведет
честную игру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32