Мы вскоре покинем полицейский участок и…
– «Восемь… девять…»
– И сядем в полицейскую машину.
– Десять!
Я открыла глаза, и грубый свет сразу спалил все надежды, все мечты, все мольбы. Реальность громовым ударом обрушилась на меня.
– Нет! Папа! – вскричала я и вскочила.
– Дон, сядьте.
– Я хочу к папе! Я хочу видеть папу!
– Сейчас же сядьте.
– Папа! – снова закричала я. Она обхватила меня, прижав мои руки к бокам, и силой усадила обратно на стул.
– Если вы не перестанете себя так вести, я вынуждена буду надеть на вас смирительную рубашку и привести вас в чувство таким образом. Вы слышите? – пригрозила она.
Дверь отворилась, и вошли два полисмена.
– Нужна какая-то помощь? – спросил один. Я смотрела на них глазами, полными ужаса и ненависти. Младший из офицеров, казалось, сочувствовал. У него были белокурые волосы и голубые глаза, и он напомнил мне Филипа.
– Привет, – сказал он, – не надо так переживать, дорогая.
– Я держу это под контролем, – ответила офицер Картер. Она не ослабила своей хватки, и я расслабила свои руки.
– М-да, ты выглядишь так, словно проделала тяжелую работу, – сказал молодой полисмен.
Она освободила меня, и я встала.
– Ты хочешь проделать это, Диккенс? – спросила она молодого полисмена.
Я восстановила дыхание и подавила слезы, мои плечи отяжелели, когда я глотнула воздух. Молодой полисмен смотрел на меня добрыми голубыми глазами.
– Это чувствительный удар для подростка ее возраста. Ей примерно столько же, сколько моей сестре, – произнес он.
– Эх, парень, – вздохнула офицер Картер, – ты прямо переодетый социальный работник.
– Мы будем за дверью, – предупредил патрульный Диккенс, – когда вы будете готовы.
Они оба покинули комнату.
– Я говорила вам, – сказала офицер Картер, – что, если вы не будете сотрудничать, вы только продлите все трудности, особенно для ваших приемных брата и сестры. Так вот, сейчас вы будете или слушаться, или я вынуждена буду задержать вас здесь на несколько часов, чтобы вы поразмыслили обо всем.
– Я хочу уехать домой, – простонала я.
– Вы и отправитесь домой, в ваш настоящий дом, к вашим настоящим родителям.
Я покачала головой.
– Теперь я должна снять отпечатки ваших ступней, – сказала она, – снимите туфли и носки.
Я снова села на стул и закрыла глаза.
– Черт, – услышала я, а потом почувствовала, как она снимает мою обувь. Я не сопротивлялась и не открывала глаза. Я решила держать их зажмуренными все время, пока все это не кончится.
Некоторое время спустя, когда все завершилось, вернулись два полисмена. Они ждали, пока офицер Картер заканчивала свой отчет. Потом она взглянула поверх блокнота.
– Капитан говорит, что пора ехать, – объявил патрульный Диккенс.
– Вы не хотите пройти в туалетную комнату, Дон? – спросила офицер Картер. – Уже пора отправляться.
– Куда мы едем? – Мой голос, казалось, отделился от меня. У меня кружилась голова и все плыло перед глазами. Я утратила чувство времени и места и даже забыла свое имя.
– Вы едете домой, к своей настоящей семье, – ответила она.
– Пошли, милочка, – сказал патрульный Диккенс, осторожно беря меня под руку и помогая мне встать. – Пошли. Воспользуйся ванной комнатой и умой лицо. У тебя от слез маленькие подтеки, и я знаю, что, когда ты их смоешь, тебе станет лучше.
Я посмотрела на его теплую улыбку и добрые глаза. Но где папа? Где Джимми? Я хотела прижать к себе Ферн и поцеловать ее пухлые розовые щечки. Я бы никогда больше не жаловалась, что она снова хнычет и плачет. Я бы даже хотела снова услышать это. Я бы хотела слышать, как она зовет: «Дон, возьми, Дон, возьми!», и видеть, как она тянется ко мне.
– Сюда, милочка, – патрульный указал мне, как пройти в туалетную комнату. Я умыла лицо. Холодная вода восстановила мою энергию и решимость. Побывав в туалетной комнате, я вышла и стала ждать полисменов.
Неожиданно другая дверь, напротив в холле, открылась, и я увидела папу, сидящего в кресле с низко опущенной головой.
– Папа! – закричала я и побежала к открытой двери. Он поднял голову и посмотрел на меня, глаза его были пустыми. Он был словно загипнотизирован и не видел меня.
– Папа! Скажи им, что это неправда, скажи им, что все это ужасная ошибка.
Он начал что-то говорить мне, но потом только покачал головой и снова опустил голову.
– Папа! – снова закричала я, когда почувствовала чьи-то руки на своих плечах. – Пожалуйста, не позволяй им забрать нас всех!
Почему он ничего не делает? Почему он не проявляет свой темперамент и силу? Как может он позволить, чтобы все это происходило?
– Пошли, Дон, – услышала я чей-то голос за собой. Дверь в комнату, где был папа, начала закрываться. Он взглянул на меня.
– Я очень сожалею, дорогая, – прошептал он. – Я так сожалею.
И дверь закрылась.
– Сожалею? – Я вырвалась из рук, держащих меня за плечи, и кинулась на дверь. – Сожалею? Папа, ты не делал того, что они говорили, ты не делал?
На этот раз меня схватили за плечи сильнее. Офицер Диккенс оттянул меня назад.
– Пошли, Дон. Ты должна уйти.
Я повернулась и посмотрела ему в лицо, у меня снова хлынули слезы.
– Почему он мне не поможет? Почему он просто сидит там? – спросила я.
– Потому что он виновен, милочка. Я очень сожалею. А теперь ты должна уехать. Пошли.
Я еще раз посмотрела на закрытую дверь. В моей груди, там, где находилось сердце, словно была пробита дыра. Горло болело, а ноги стали как ватные. Офицер Диккенс практически выносил меня к входной двери полицейского участка, где уже поджидала офицер Картер с моим маленьким чемоданом.
– Я побросала в этот чемодан все, что, по моему представлению, было вашим, – объяснила она. – Кажется, этого не так уж и много.
Я посмотрела на него. Мой маленький чемодан, которым я пользовалась в наших частых путешествиях из одного мира в другой, чтобы аккуратно упаковать в него все, что принадлежало мне. Паника охватила меня. Я опустилась на колени, открыла его и стала искать в маленьком отделении. Когда мои пальцы нашли мамину фотографию, я облегченно вздохнула. Я сжала ее в ладонях, а потом прижала к груди. Я встала. Они снова потянули меня вперед.
– Подождите, – сказала я, остановившись. – Где Джимми?
– Он уже отправлен в приют для неблагополучных детей, где будет находиться до тех пор, пока его не пристроят, – сказала офицер Картер.
– Не пристроят? Не пристроят куда? – в страхе спросила я.
– В хорошую семью, которая может усыновить его.
– А Ферн? – У меня перехватило дыхание.
– То же самое. А теперь пошли. Нам предстоит долгая поездка.
Джимми и малютка Ферн должны были быть так напуганы, не зная, что ждет их впереди. Была ли это целиком моя вина? Или я была только причиной? Ферн все время звала маму, а теперь она, должно быть, все время зовет меня.
– Но когда я увижу их? Как я увижу их? – Я посмотрела на патрульного Диккенса. Он покачал головой.
– Джимми… Ферн… Я должна увидеть их… Пожалуйста.
– Слишком поздно. Они уехали, – мягко проговорил патрульный Диккенс. Я покачала головой.
Офицер Картер повела меня к ожидающей патрульной машине. Патрульный Диккенс взял мой чемодан и положил в багажник машины. Потом он сель за руль, а другой полисмен открыл заднюю дверцу для меня и офицера Картер. Он не проронил ни слова.
Офицер Картер указала мне на заднее сиденье. Между задним сиденьем и передним была металлическая решетка, а дверцы не имели ручек изнутри. Я не могла бы выйти, пока кто-нибудь не открыл бы дверь. Я была, как преступник, которого перевозили из одной тюрьмы в другую. Офицер Картер находилась справа от меня, и второй патрульный – слева.
Все это произошло так быстро, я была просто в оцепенении. Я снова начала плакать, когда патрульная машина тронулась с места и я осознала, что папа, Джимми и Ферн и в самом деле исчезли, а я осталась одна, переносимая в другую семью и другую жизнь. Меня охватила паника, когда я поняла, что должно произойти. Когда я смогу еще увидеть снова папу или Джимми, или малышку Ферн?
– Это несправедливо, – пробормотала я. – Это несправедливо.
Офицер Картер услышала меня.
– Вы только представьте, что чувствовали ваши настоящие родители, когда обнаружили, что вы пропали – что их служащие забрали вас и сбежали? Думаете, это было справедливо?
Я посмотрела на нее и покачала головой.
– Это ошибка, – пробормотала я.
Как могли мои папа и мама совершить такую ужасную вещь?
Папа… украл меня из другой семьи? Не обращая внимания на горе другой матери и боль другого отца?
И мама со всеми ее историями и воспоминаниями о том, как растила нас… Мама, которая работала так тяжело, чтобы нам всего хватало… Мама, которая становилась больной и худой, но не заботилась о себе, а думала только о том, чтобы у Джимми, меня и Ферн были одежда и пища. Мама, которая знала печаль и трагедии в своей собственной жизни.
Как могла она причинить страдание другой маме?
– Тут нет никакой ошибки, Дон, – сухо сказала офицер Картер. Она покачала головой. – Я все размышляю, зачем они это придумали?
– Что это? – Мое сердце снова забилось. Оно стучало как барабан в марширующем оркестре, и удары разносились по всему моему телу.
– Ваше имя. Это не настоящее ваше имя. Они украли вас после того, как вас принесли домой и вас уже назвали.
– Какое же мое имя? – спросила я. Я чувствовала себя как больной амнезией, к которому медленно возвращается его память, возвращается из мира, где все лица были пустыми, только глаза, нос и рот. Словно лица на офортах, отпечатанных на белой бумаге.
Офицер Картер открыла свой блокнот и перевернула несколько страниц.
– Евгения, – ответила она через несколько секунд, – может быть, вам лучше уже перестать быть Дон.
– Евгения? Евгения, а дальше?
– О, Господи, как глупо, что я не назвала вам ваше имя полностью. – Она снова открыла блокнот. – Евгения Грэйс Катлер, – объявила она.
Мое сердце остановилось.
– Катлер? Вы сказали Катлер?
– Да, именно это и сказала. Вы дочь Рэндольфа Бойса Катлера и Лауры Сю Катлер. В самом деле, дорогая, вы будете очень хорошо устроены. Ваши родители владеют знаменитым курортом. «Катлер'з Коув Отель».
– О, нет! – закричала я. – Этого не может быть! Этого просто не может быть!
– Не надо так выходить из себя. Все могло быть гораздо хуже.
– Вы не понимаете, – я думала о Филипе. – Я не могу быть Катлер, не могу!
– О, да! Вы сможете и уже можете. Все встанет на свои места.
Я не могла говорить. Я откинулась на спинку, чувствуя себя так, словно мне нанесли сильный удар под дых. Филип был моим братом. Сходство между нами, которое было, как я думала, чудом, предназначенным судьбой, чтобы соединить нас как юношу и девушку, на самом деле оказалось сходством брата и сестры.
И Клэр Сю… ужасная Клэр Сю… была моей сестрой! Судьба заставила меня обменять Джимми и Ферн на Филипа и Клэр Сю!
Все то, что казалось мне таинственной загадкой в прошлом, теперь встало на свои места. Неудивительно, что мама и папа никогда не хотели возвращаться к своим семьям. Они знали, что за ними идет охота, как за преступниками, и что полиция будет там их искать. И теперь я поняла, почему мама кричала на меня со своей больничной койки после того, как я рассказала ей, что Филип отвезет меня на концерт. Я поняла, почему она сказала: «Ты никогда не должна плохо думать о нас. Мы любим тебя. Всегда помни об этом».
Все это было правдой. Мое упрямое утверждение, что это не так, должно быть отброшено. Я должна признать это, даже хотя я этого не понимала. Да и пойму ли когда-нибудь?
Я снова закрыла глаза. Я так устала. Этот плач, эти слезы, переживания от того, что позади остались Джимми, и Ферн, и папа, смерть мамы, а теперь еще и эта новость тяжело навалились на меня. Я чувствовала себя опустошенной, апатичной, пустой скорлупой от самой себя. Мое тело словно превратилось в дым, меня подхватил бриз и понес куда-то.
Лицо Джимми и личико Ферн улетели куда-то, словно листья, сорванные порывом ветра с ветки. Я едва могла теперь их различить.
Патрульная машина неслась вперед, неся нас к моей новой семье и к моей новой жизни.
Поездка заняла, казалось, вечность. К тому времени, когда мы прибыли в Вирджиния-Бич, облачное ночное небо чуточку прояснилось. Стали проглядываться звезды, но я не испытывала радости от их блеска. Неожиданно они стали мне больше напоминать замерзшие слезы, крохотные капли льда, медленно тающие на черном и мрачном небе.
Большую часть пути полицейские офицеры разговаривали друг с другом и редко обращались ко мне. Они едва глядели в мою сторону. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой и потерянной. Я дремала время от времени, хотела заснуть, потому что сон стал бы коротким бегством от ужаса происшедшего. Каждый раз, когда я просыпалась на мгновение, я сохраняла какую-то надежду, что все это было сном. Но мерный звук шин автомобиля, пролетающая за окнами темная ночь, тихие разговоры полисменов каждый раз возвращали меня обратно к ужасной реальности.
Я ничего не могла с этим поделать, но у меня появилось любопытство к новому миру, в который меня буквально втащили. Мы ехали так быстро, дома и люди мелькали раньше, чем я успевала воспринять то, что видела. Через какое-то время мы уже выехали на хайвей и удалились от оживленных районов. Я знала, что где-то прямо перед нами в темноте должен быть океан, и я вглядывалась в пейзаж, пока земля не уступила место огромному темно-синему зеркалу моря. Я различила крохотные огоньки рыбацких судов и прогулочных яхт. Вскоре дорожный знак сообщил о береговой линии Вирджиния-Бич, и через несколько минут мы уже ехали по морскому берегу курорта с его неоновыми огнями, ресторанами, мотелями и отелями.
Потом еще один дорожный знак сообщил, что мы въезжаем в Катлер'з Коув. Это было вовсе не селение, а скорее длинная улица со всевозможными маленькими магазинами и ресторанами. Я не могла все разглядеть, но то, что я видела, выглядело привлекательно и уютно.
– Это должно быть уже здесь, – сказал офицер Диккенс.
Я подумала о Филипе, который еще был в школе, и размышляла, сказали ли уже ему об этом. Возможно, его родители позвонили ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43