Его отъезд принес облегчение, Шон поняла, что эта глава ее жизни дочитана до конца.
Ради Дэвида она отказалась не только от Джуда. Прекратились и те ночные поездки по лесным дорогам с погашенными фарами, которые она так любила. Однажды она предложила взять его с собой. Он не только решительно отказался, но, впадая в истерику, стал отрывать ее руки от руля. Сказал, что ненавидит темноту. Это все равно что быть слепым, сказал он. Для него это было воплощением ужаса: открыть глаза и ничего не увидеть. Его уязвимость смягчила ее. Она поймала себя на желании защитить, предоставить ему надежное укрытие.
Шон была теперь не так уж уверена в своих друзьях. Ее подруги считали Дэвида красивым, но неисправимо добропорядочным парнем. Его же друзья, кажется, считали, что она сидит на игле, но в этом они ошибались. Она пила очень мало и перестала курить марихуану после отъезда Джуда. Она и Дэвид пытались свести своих друзей вместе, но это было не легче, чем растворить масло в воде. Даже на их свадьбе – венчание проходило в маленькой церкви в Аннендале – приглашенные им и ею гости выглядели так, будто принимали участие в двух разных событиях. Она и Дэвид разрабатывали стратегию рассаживания их на приеме и заранее веселились, представляя себе членов команды Дэвида по плаванию – отутюженных, в черных костюмах – за одним столом с ее друзьями в мексиканских свадебных нарядах.
Как выяснилось, она не имела никакого понятия о том, как этот прием проводить. Она даже точно не знала, кто на него придет. Она не замечала никого, кроме Дэвида. Все остальное не имело значения.
Они сняли Небольшую квартиру в Вашингтоне, округ Колумбия, где посещали университет Джорджа Вашингтона. Дэвид работал над магистерской диссертацией по средствам массовой информации, Шон – над докторской по приматологии. В свободное время Дэвид начал заниматься книгами для слепых. Возвратившись с занятий, Шон часто находила объявление «чтение» на дверной ручке туалета, расположенного рядом с их спальней.
Получив степень магистра, Дэвид начал работать репортером на радиостанции «Топ Форти». Его бы больше устроила радиостанция, специализирующаяся на классической музыке, но там не было вакансии. Шон была беременна близнецами, и кто-то должен был зарабатывать на жизнь.
Ей нравилось быть беременной, а Дэвид казался заинтригованным изменениями, происходившими с ее телом. По правде говоря, его это возбуждало. Он готов был заняться любовью сразу же, как только приходил с работы. Он был чувственным и изобретательным любовником. Дэвид, которого могло вывернуть наизнанку от хруста суставов пальцев, был непривередлив, когда дело касалось секса.
Он разочаровал ее только однажды в первые несколько лет их брака: оставил ее одну, когда она рожала мальчиков.
Не говоря ни слова, он вышел из родильной палаты больницы. Шон и не ожидала, что ему легко будет перенести обстановку родильной палаты, но он мог бы, по крайней мере, задержаться, чтобы приободрить ее. Она была одна, когда к ней впервые принесли детей, и ее обеспокоила собственная нечувствительность. Она настолько привыкла делиться всем с Дэвидом, что в его отсутствие даже дети казались ей нереальными. Но вечером она услышала, как он объявляет о рождении малышей в своей сводке новостей по радио; его голос был преисполнен гордости, и сладкие слезы радости смыли чувство обиды с ее души.
Дети росли спокойными, и Шон нравилось ухаживать за ними. Но где-то в глубине ее сознания пульсировал страх: каждый день, который она проводит с малышами, безвозвратно уносит с собой тысячи невосстановимых клеток ее мозга. Ей недоставало академической атмосферы. Она боялась забыть все, что знала. Ее беспокоило то, что она толстела. Ее тревожила деградация души и тела; короче говоря, она превращалась в самодовольную тупицу.
Дэвид смеялся над ее страхами; тем не менее он сочувствовал ей. Он оплачивал ее занятия подводным плаванием, которым она занималась по воскресным утрам, когда Дэвид мог остаться с близнецами. Они нанимали няню на пару уик-эндов и осматривали пещеры в Западной Виргинии, занимались планеризмом в Северной Каролине. Шон нуждалась в своей порции риска. Казалось, материнство его в себе не содержит.
Ей нравилось вести хозяйство, хотя никто ее этому не обучал. Она поджаривала хлеб, изобретала собственные блюда для малышей, экспериментировала с новыми или экзотическими овощами. Это привело к бесчисленным стычкам с управляющим местного супермаркета, который рассматривал ее запросы как утомительную блажь.
Однажды она попросила его закупить джикаму – овощ, о котором она прочитала и захотела попробовать. Никто, кроме вас, не знает, что с ним делать, возразил управляющий. Шон объявила ему войну. Субботнее утро она провела в магазине, занимаясь приготовлением джикамы, раздавая желающим образцы своего кулинарного искусства, просвещая покупателей. Она все же заставила управляющего согласиться на то, чтобы завезти джикаму и поторговать ею месяц-другой: посмотреть, как она пойдет.
Шон оставляла Дэвида с малышами и откладывала свою научную работу ради того, чтобы на полках магазина появился уродливый коричневый экзотический овощ. Я превратилась в типичную домохозяйку, думала она. Ее волосы были стянуты назад, на ней был велюровый джемпер, покрытый цветастым фартуком, которым снабдил ее управляющий. Она нарезала и готовила, раздавая покупателям образцы блюд и рецепты их приготовления. Она как раз уговаривала шестилетнего клиента отведать кусочек какого-то блюда, когда увидела человека, который стоял рядом с картофельным прилавком и наблюдал за ней. Джуд Мандел. Она почувствовала, что теряет самообладание. Что он делает в их городе? Он приблизился, и она увидела пакет йогурта в его руках.
– Работаешь в супермаркете? – спросил он, ухмыляясь.
– Только на общественных началах, – сказала Шон и объяснила ему про джикаму.
– Перекусим, когда ты закончишь?
Она подумала о том, что Дэвид сидит дома с детьми.
– Разве что на минутку, – согласилась она.
За ланчем он объяснил ей, что приехал в город на ралли.
– А чем занимаешься ты, кроме торговли овощами?
– Я вышла замуж за Дэвида. Он помрачнел.
– Глупая женщина, где была твоя голова, когда ты решилась на такое?
– Я очень счастлива с ним. Работаю над докторской. Приматология. Взяла годичный отпуск, чтобы родить ребенка, а родила двойню. Близнецов. – Она почувствовала, как улыбка расползается по ее лицу, подумала о фотографии Кейта и Джейми, лежащей у нее в сумочке, но так и не решилась ее продемонстрировать.
– Прекрасно, у тебя двое детей. Но годы-то идут. Ты тратишь время на уход за ними. А ведь когда-то ты принимала участие в демонстрациях за мир и свободу. Теперь ты демонстрируешь эту… как ее, хокуму.
– Хи-ка-ма. И первый слог произносится как «джи». – Он ей не нравился. Она смотрела на золотое колечко в его ухе, на седые пряди, появившиеся в бороде. А ведь когда-то ее притягивало к нему, как железную стружку к магниту. Невероятно.
– Твои ценности деформировались, ты впала в состояние стагнации.
– Было очень мило с твоей стороны пригласить меня на ланч, чтобы иметь возможность оскорблять.
Джуд улыбнулся, как будто она сделала ему комплимент.
– Сегодня вечером митинг, – сказал он. – Пойдем со мной. Увидишь замечательных людей. Может, переспим, если получится.
– Джуд, я замужем.
– Ну и что с того? Шон покачала головой.
– Я как раз та особа, ценности которой не деформировались.
Двойняшки спали, когда она вернулась домой. Дэвид был в туалете, на дверной ручке красовалась табличка «чтение». Поскорее бы он выходил, чтобы она могла рассказать ему о Джуде. Он обнимет ее и скажет, что ей еще далеко до самодовольной тупицы, что жизнь Джуда горька и пуста в сравнении с ее жизнью. Шон приложила ухо к двери и стала слушать, но не могла разобрать ни одного слова: попала на серьезное и скучное место. Она закрыла глаза, и теплота его голоса заполнила все ее существо.
5
Шон сидела в питомнике и занималась детенышами Тики. Сидя в кресле-качалке, она положила ноги на низкий столик, стоявший напротив. В окно было видно, как солнце всходило над Слоновым хребтом.
Близнец Б спал в инкубаторе, пока она кормила близнеца А. Она наполнила шприц молочной смесью и осторожно выдавила каплю с его кончика, приблизила ее к губам малышки А, эльф послушно слизал белую жидкость и стал ждать следующей капли. Кормление оказалось трудоемким делом, но подходящих естественных сосков в округе не нашлось. Они с Ивеном давно пришли к выводу, что это единственный способ выкармливания детей, единственная возможность сохранить им жизнь.
Этот малыш был очарователен. На первый взгляд трудно отличить одного золотистого эльфа от другого. Самцы и самки имеют одинаковую окраску – медные гривы и спины, белые мордочки, золотистые лапы и животы. Но рано или поздно из общей массы выделяется существо с яркой индивидуальностью. Тика была такой. Ее окутывала аура утонченности. Конечно, это странный способ описывать животное, но уже ребенком Тика держалась на расстоянии от мира, она относилась к нему с холодным безразличием. Свой стиль поведения был и у этого новорожденного. Но не сдержанный, как у его матери. Нет, он был клоун; все три с половиной дюйма его тела дурачились, дергая за майку Шон, пробегая по ее голой ноге, чтобы примоститься на коленке. Оттуда он наблюдал за ней, сверкая черными глазками и издавая странные звуки. Она смеялась над его маленьким беззубым ртом – он весь состоял из плоского розового язычка – и над слабыми повизгиваниями, которые он из него извлекал. Она знала, что не должна слишком активно контактировать с ним, но он был неотразим. Это была вечная проблема с детенышами, выкормленными с рук. Слишком легко привязаться к ним. Для них же слишком просто впасть в зависимость от людей в смысле питания и даже чувств. И тогда конечный замысел программы разведения этих обезьянок, состоявший в том, чтобы вернуть эльфов к дикому и самодостаточному образу жизни, разлетался в прах. В дверях появился Ивен.
– Кто эти? – спросил он с надеждой в голосе.
– Должна тебя разочаровать.
Он вытащил близнеца Б из инкубатора, приподнял его гладкий хвост и поморщился.
– Тот тоже самец? – Он показал на обезьянку, сидевшую на колене у Шон. Она кивнула.
– Может быть, что-то не так с водой? – спросил он. – Вещество, убивающее Х-хромосомы?
Она посмотрела на Ивена снизу вверх. На нем были джинсы и коричневая рубашка. В лице какая-то напряженность, губы плотно сжаты. Ей захотелось, чтобы он улыбнулся.
Это делает поездку в Даку тем более необходимой, не так ли?
– Так ты едешь?
Шон решила, что поедет, если он согласится на ряд условий.
– Мы не заезжаем в Икитос. – Она передала ему второй шприц.
Он сидел на стуле рядом с ее креслом-качалкой.
– Хорошо, – сказал он, выдавливая капельку смеси на кончик шприца.
– Мы устанавливаем абсолютно твердый срок поездки – две недели – независимо от того, выполним ли мы к этому времени всю программу.
Ивен закусил губу.
– Ты имеешь в виду – две недели в поле? Не считая дороги туда и обратно?
Она кивнула, хотя это было не то, что она имела в виду. Но он прав. Она забыла, как трудно даются в джунглях любые передвижения.
– И мы договариваемся, чтобы нам дали разрешение на отлов большого количества игрунок. Четыре самки дополнительно к паре детородного возраста. Все четыре подросткового возраста. Их легче ловить, и это позволит нам не разбивать уже сложившиеся пары.
– Ты чудо, – сказал он, и напряжение исчезло из его голоса впервые за это утро.
Но это были еще не все условия.
– И мы используем подсадную обезьянку. Его глаза округлились.
– Ну, это уже каприз. С ней одна морока.
– А не морока таскать с собой фрукты для приманки? Предлагаю компромисс. Мы используем оба способа и сравним результаты.
– Ты умеешь торговаться, – засмеялся Ивен. Близнец А соскользнул с колен Шон и обосновался в складках ее шорт защитного цвета. Она позволила ему теребить ее пальцы.
– Нам ведь понадобится гид?
Ивен был в Перу три года назад, но тогда он посетил только район Месеты. Района Даку он не знал совсем.
– Есть женщина-перуанка, которая уже проводила несколько экспедиций в труднодоступные районы Амазонки, – сказал он. – Тэсс Киршер. Профессор ботаники в Сан-Франциско. Говорят, отличный гид.
– Киршер? Перуанка?
– Я думаю, это немецкая транскрипция ее настоящего имени. – Он снова поднес шприц к губам близнеца Б. – Давай, малыш, – уговаривал он обезьянку. – Хороший парнишка… Она провела в Перу детство, потом жила в Калифорнии, но, кажется, часто бывала на родине.
Шон понравилась мысль о гиде-женщине. Это придавало поездке более мягкий, безопасный оттенок.
Ивен отложил шприц и поднес близнеца Б к самому лицу, чтобы получше его рассмотреть.
– Пора дать этим шалунам имена, – сказал он. – Какая там буква на подходе?
– Р. Мой близнец явно Ряженый.
Ивен изучал эльфа, сидевшего на его ладони. – Ромео, – сказал он. – Будет бабником.
Когда они только начинали работать с эльфами, Шон предложила называть их именами собственных родственников, двигаясь по направлению к корням своего генеалогического древа. Это была бестактность. Если бы она подумала хоть секунду, прежде чем это предложить, то никогда не сказала бы такого. Для Ивена это была открытая рана.
Ивена взяли на воспитание в возрасте нескольких недель, его приемным родителям было тогда уже за сорок. Частное усыновление, покрытое тайной; все его последующие усилия разгадать ее оказались безрезультатными. Он ничего не знал о своих настоящих родителях; к тому времени, когда он начал задавать вопросы, его приемный отец умер, а у матери возникли проблемы с психикой, она колебалась между двумя состояниями: полной ясностью рассудка и безнадежной паранойи.
У него не было ни братьев и сестер, ни дедушек и бабушек, ни дядь и теть. Его родители вели замкнутый образ жизни, если не считать их приверженности к церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45