Кроме того, Эл еще ни разу не пользовался своим даром, чтобы исцелить кого-либо, он даже не стал бы пробовать, если б не старый Сказитель. Сказитель спросил его: «Почему ты сам не излечишь свою ногу?» И Эл рассказал ему то, что никогда и никому не рассказывал, — историю о Сияющем Человеке. Сказитель сразу поверил ему, он не счел Элвина сумасшедшим, не подумал, что мальчик просто бредит. Он заставил Эла вспомнить, подумать как следует и вспомнить, что в точности произнес Сияющий Человек. И когда Эл вспомнил, до него вдруг дошло, что это он сам отказался от использования дара себе на благо, а Сияющий Человек всего лишь сказал: «Расставь все по своим местам. Верни целостность».Вернуть целостность. Разве его нога не была частью природы, которой следовало вернуть целостность? Вот он и излечил ее, излечил как мог. На самом деле все оказалось не так просто, но с помощью близких и собственной силы ему удалось излечиться. Вот почему он остался в живых.В те дни ему довелось взглянуть смерти в глаза, и выяснилось, что она вовсе не так ужасна, как кажется. Лежа на кровати и ощущая, как смерть потихоньку подтачивает его кость, он вдруг понял, что тело его — это всего лишь временная опора, сарайчик, в котором он поселился, пережидая непогоду, пока строится большой добрый дом. Тело — это хижина-времянка, которую строят поселенцы, пока не сложат крепкий дом из бревен. Может быть, он умрет, но это вовсе не так уж и страшно. Просто он станет другим, и, может, там ему будет лучше.Поэтому он не придавал особого значения причитаниям матери, которая без умолку сетовала на распоясавшихся краснокожих, твердила, как опасна та поездка, в которую они пускаются, и что их могут убить. Не то чтобы она ошибалась, просто Элвину стало все равно, умрет он или нет.Впрочем, нет, не все равно. Ему еще предстояло столько сделать, хотя он и сам точно не знал, что именно, поэтому смерть пришлась бы очень некстати . Он не собирался умирать. Но предчувствие смерти уже не наполняло его паническим страхом, который обычно испытывают люди.Мера, старший брат Эла, пытался успокоить мать и убедить ее не распалять себя еще больше.— Мам, с нами все будет в порядке, — увещевал Мера, — Беспорядки творятся на юге, до нас они не добираются, кроме того, нам предстоит ехать по проложенным, накатанным дорогам…— На этих накатанных дорогах каждую неделю исчезают люди, — отрицала мать. — Французы в Детройте по-прежнему скупают скальпы, и как бы хорошо ни вели себя Такумсе и его дикари, одной стрелы достаточно, чтобы убить…— Ма, — не отступал Мера, — если ты так боишься краснокожих, ты, наоборот, должна радоваться, что мы уезжаем. По меньшей мере десять тысяч краснокожих живут в Граде Пророка на противоположном берегу реки. Это самое большое поселение к западу от Филадельфии, и каждый житель его — краснокожий. Мы же направляемся на восток, подальше от этого города…— Одноглазый Пророк меня не беспокоит, — отрезала она. — Он не призывает к убийству. Я просто думаю, что вам не следует…— Теперь уже неважно, что ты думаешь, — сказал папа.Мама повернулась к нему лицом. Он убирал свиные загоны на заднем дворе и сейчас подошел попрощаться.— А ты мне не приказывай, думаю что хочу, и…— И неважно, что думаю я, — продолжал папа. — Какая вообще разница, кто что думает?— В таком случае я не понимаю, зачем Господь дал нам мозги, если все так, как ты говоришь, Элвин Миллер!— Эл едет на восток, в Хатрак, чтобы стать учеником у кузнеца, — сказал папа. — Я буду скучать по нему, ты будешь скучать по нему, все, за исключением, может быть, преподобного Троуэра, будут по нему скучать, но бумаги уже подписаны, и Эл-младший отправляется в путь. Поэтому, вместо того чтобы ныть о том, как ты не хочешь их отпускать, лучше бы поцеловала мальчиков на прощание и благословила на дорогу.Если б папа был молоком, он бы сразу свернулся — таким взглядом одарила его мама.— Я поцелую мальчиков и дам им свое благословение, — процедила она. — В таких советах я не нуждаюсь. Я вообще в твоих советах не нуждаюсь.— Не сомневаюсь, — кивнул папа. — Но все равно буду советовать тебе, и ты потом будешь мне благодарна, как это случалось всегда. — Он протянул руку Мере, прощаясь с ним, как мужчина с мужчиной. — Довези его до места в целости и сохранности и возвращайся назад, — сказал он.— Куда я денусь, — ответил Мера.— Твоя мать права, времена настали опасные, поэтому смотри в оба. Мы правильно назвали тебя, у тебя острый глаз, вот и используй свой дар.— Хорошо, па.К Мере подошла мать, а папа перешел к Элвину. Он от души хлопнул Эла по ноге и пожал ему руку. Приятное тепло разлилось по телу — папа обращался с ним как с настоящим мужчиной, как с Мерой. Может быть, если б Элвин не сидел на лошади, папа взъерошил бы ему волосы, как мальчишке, но ведь этого не случилось, поэтому Эл все равно почувствовал себя взрослым.— Я не боюсь краснокожих, — тихонько сказал Эл, так чтобы мама не услышала. — И мне очень жаль оставлять вас.— Знаю, Эл, — вздохнул отец. — Но ты должен ехать. Ради себя самого.И лицо папы приняло отстраненно-печальный вид, который Эл-младший не раз наблюдал и раньше, но никогда не понимал. Папа был странным человеком. Эл понял это только сейчас, потому что раньше, когда он был маленьким, папа был для него просто папой и Элвин не пытался понять его.Сейчас Эл немножко повзрослел и начал сравнивать своего отца с остальными мужчинами. К примеру, с Армором Уивером, самым важным человеком в городе, который постоянно говорил о мирном сосуществовании с краснокожими, о том, что с ними надо делиться землей, рисовать карты территорий краснокожих и белого человека, — Армора Уивера все слушали с уважением. Папу так никто не слушал; слова Армора принимали всерьез, но иногда оспаривали, хотя знали, что он говорит важные вещи. Не раз Эл сравнивал отца с преподобным Троуэром, который всегда выражался очень учено и напыщенно, который постоянно кричал со своей кафедры о смерти и воскрешении, об огнях ада и вознаграждении небесном, — к священнику тоже прислушивались. Правда, несколько иначе, чем к Армору, потому что он всегда говорил о религии, в которой мало общего с фермерством, животноводством и жизнью обыкновенных людей. Но его тоже слушали с уважением .Когда же говорил папа, его мнение всегда выслушивалось, но зачастую от него просто отмахивались: «Да ладно тебе, Элвин Миллер!» Когда Эл заметил это, то сначала даже разозлился. Но позднее он понял, что люди, попав в беду, не станут обращаться за помощью к преподобному Троуэру, нет, и к Армору они тоже не пойдут, потому что ни тот ни другой не знали, как разрешить те проблемы, которые порой возникают у обычного фермера. Троуэр мог объяснить им, как держаться подальше от ада, но это может пригодиться только мертвому, а Армор мог разъяснить, почему с краснокожими надо соблюдать мир, но все это заумная политика, пока не разразится война. Когда же заходил спор о границах участков, о том, что делать с мальчишкой, который уже получил несколько взбучек, но продолжает грубить своей матери, о том, что сажать, когда долгоносик пожрал кукурузные семена, люди шли к Элу Миллеру. Выслушав его немногословный ответ, они обычно уходили, качая головой и приговаривая обычное: «Да ладно тебе, Элвин Миллер!» Но затем все равно следовали его совету — проводили границу и строили каменную изгородь; прогоняли из дома наглого мальчишку и пристраивали его работником на соседнюю ферму; шли на поле и сажали кукурузные зерна, «завалявшиеся» у других фермеров, которые, по словам Эла Миллера, просто стеснялись предложить соседям свою помощь.Сравнивая отца с другими мужчинами, Эл-младший понимал, что его папа иногда ведет себя очень странно и зачастую основывается на причинах, известных ему одному. Но он также понимал, что папе можно верить. Люди сколько угодно могли уважать Армора и преподобного Филадельфию Троуэра, но верили они Элу Миллеру.Как верил ему Эл-младший. Он верил своему папе. Пусть ему очень не хотелось покидать дом, даже будучи на пороге смерти, он продолжал считать, что учеба — это напрасная трата времени, — какая разница, какой будет его профессия, если на небесах и так достаточно кузнецов? — он все-таки знал: если папа сказал, что ему будет лучше уехать, значит, Эл уедет. Когда Эл Миллер говорил: «Сделайте так, и все получится», люди обычно следовали его совету, и все выходило так, как он предрекал.Эл уже сказал папе, что не хочет уезжать, но папа ответил: «Все равно тебе надо уехать, тебе же будет лучше». Это все, что хотел услышать Элвин-младший. Он кивнул головой и поступил так, как сказал папа. Не потому, что у него не хватило мужества возразить, и не потому, что он боялся отца, как остальные братья. Он слишком хорошо изучил своего папу, поэтому знал — его суждениям можно доверять. Вот и все.— Я буду скучать по тебе, па, — сказал он.А затем поступил необычайно глупо, безумно, он бы никогда так не поступил, если бы подумал как следует. Он протянул руку, чуть-чуть нагнулся и взъерошил волосы отца . И уже после до него дошло, что отец может выдрать его как Сидорову козу за то, что Элвин посмел обращаться с ним как с обыкновенным мальчишкой. Действительно, папины брови изумленно поползли вверх, резким движением он схватил Эла-младшего за запястье. Но вдруг в глазах его мелькнула веселая искорка, и, громко расхохотавшись, папа сказал:— Что ж, один раз тебе можно позволить такую вольность. Ты даже останешься в живых.Все еще посмеиваясь, папа отступил немножко назад, чтобы дать попрощаться матери. По лицу ее текли слезы, и она не стала мучить его последними «поступай так», «а так не поступай», как мучила Меру. Она всего лишь поцеловала его руку, прижалась к ней щекой и посмотрела ему прямо в глаза.— Если я отпущу тебя сегодня, мне больше никогда не доведется взглянуть на тебя еще раз, — сказала она.— Нет, ма, не говори так, — принялся успокаивать он. — Со мной ничего не случится.— Не забывай меня, хорошо? — попросила она. — И храни тот амулет, что я тебе дала. Носи его все время с собой.— А что он делает? — вытаскивая амулет из кармана, спросил Элвин. — Я такого никогда не видел.— Неважно, главное, держи его все время при себе.— Хорошо, мам.Мера подъехал к Элвину-младшему.— Нам пора отправляться, — сказал он. — Надо отъехать подальше от знакомых мест, прежде чем располагаться на ночлег.— Эй, эй, ты не больно-то спеши, — сердито осадил отец. — Мы уже договорились, что эту ночь вы переночуете у Пичи. Хватит вам на один день езды. И не смей ночевать под открытым небом, разве что очень прижмет.— Ну ладно, ладно, — согласился Мера. — По крайней мере мы должны добраться до места своего ночлега до ужина.— Тогда езжайте, — махнула мама. — Езжайте, мальчики.Не успели они отъехать от ворот, как на дорогу выбежал папа и схватил лошадей Меры и Элвина за поводья.— И помните! Пересекайте реки только по мосту. Слышите? Только по мосту! На дороге, по которой вы поедете, через каждую реку переброшен мост — отсюда и до самой реки Хатрак.— Знаю, па, — поморщился Мера. — Я ж сам помогал их строить, ты что, забыл?— Пользуйтесь мостами! Это все, что я хочу сказать. А если пойдет дождь, вы должны немедленно найти укрытие, остановиться в чьем-нибудь доме и переждать ливень, слышите? Я не хочу, чтобы вас достала вода.И Элвин и Мера торжественно поклялись не приближаться к воде.— Мы даже по ветру не будем становиться, если наши лошади вдруг решат отлить, — добавил Мера.— Нечего здесь шутить, — пригрозил ему папа.Наконец они отправились в путь. Назад они не оглядывались, потому что это плохая примета. Все равно мама и папа вернулись в дом задолго до того, как лошади мальчиков скрылись из виду, — говорят, если долго смотреть вслед, это к долгой разлуке, а если провожать взглядом, пока те, с кем ты разлучаешься, не исчезнут из виду, это верная примета, что кто-нибудь из прощающихся вскоре умрет. Мама верила в приметы. Побыстрей нырнуть в дом — это все, что она могла сделать, чтобы защитить своих сыновей на их долгом пути.Первый раз Эл и Мера остановились в рощице между фермами Хэтчей и Бьернсонов — дорогу наполовину перегораживал ствол дерева, поваленного прошлой бурей. Конечно, будучи на лошадях, они могли спокойно проехать мимо, но нельзя оставлять рухнувшее дерево на дороге, чтобы следующий путник случайно не попал в беду. Может, поедет кто-нибудь в повозке, спеша вернуться домой, пока не настала полная тьма и не полил дождь, — вот поедет такой человек за ними следом и вдруг наткнется на это дерево. Поэтому они остановились, съели полдник, который собрала им в дорогу мама, и принялись подрубать тесаками пень, чтобы освободить ствол и стащить его с дороги. Вскоре им пришлось сильно пожалеть о том, что под рукой не оказалось пилы, но не будешь же брать с собой в трехсотмильную поездку пилу. Одежда на смену, тесак, нож, мушкет для охоты, порох и свинец, моток веревки, одеяло и пара-другая амулетов-оберегов, чтоб охраняли в пути. Решишь взять еще что-нибудь, и придется ехать на повозке или брать вьючную лошадь.Справившись наконец с деревом, они привязали к стволу лошадей и сволокли его с дороги. Работенка оказалась непростой, пота пролилось немало, потому что лошади не привыкли тянуть дружно и мешали друг другу. Да и дерево постоянно цеплялось ветвями, поэтому пришлось катить его, подрубая мешающие сучья. Конечно, Эл мог бы воспользоваться своим даром и изменить дерево изнутри, мог заставить его расщепиться, только это было бы неправильно. Сияющий Человек не одобрил бы его поступка, поскольку в данном случае Элом руководили бы эгоизм и лень. Поэтому Элвин рубил, тянул и потел вместе с Мерой. Но он ничуть не возражал. То была добрая работа, и сделана она была всего за час. Это время было потрачено с толком.Но лучше всего дело спорится за разговорами. В основном братья обсуждали убийства, которые, по слухам, совершали краснокожие на юге. К этим сплетням Мера относился весьма скептически.— Конечно, я слышал эти рассказки, но все они распространяются людьми, которые слышали их от своего знакомого, который рассказывал о троюродном брате своего знакомого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46