https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/nakladnye/na-stoleshnicu/
Еще в кабинете был камин, простой стол, за которым стоял стул с прямой спинкой; на полках теснились книги; здесь же висела современная написанная маслом картина с изображением Тайной Вечери. Кабинет освещался полудюжиной ламп.
Ренделл никак не решался присесть. Его одолевали сомнения, он чувствовал себя напряженно. Он беспокоился о том, что Дейчхардт, Уилер и остальные издатели остались бы недовольны подобным приключением. Инспектор Хелдеринг явно не согласился бы на эту встречу. Ренделл понятия не имел, сколь много или мало знал его хозяин про Воскрешение Два. То, что это кое-что он знал от своего шпиона или шпионов, в этом сомневаться не приходилось. Но вот знал ли он про содержание Международного Нового Завета или про детали открытия профессора Монти? Совершенно неизвестно. Понятно, что он будет пытаться вырвать у Ренделла какую-то информацию на этот счет, так что этих тем нужно будет сторониться.
Нервничая из-за того, что попал в логово врага, Ренделл направился к окну. И в этот момент дверь, открываясь, заскрипела, и Ренделл обернулся.
В дверях стоял домине Мартин де Фроом, держа в руках двух сиамских котят с коричневыми пятнами.
Его размеры и возраст также были совершенно неожиданными. Он был высок, не менее шести футов и трех дюймов; и еще он был относительно молод для своего нынешнего положения, явно не старше сорока пяти — сорока восьми лет. Он был закутан в черную сутану прямого покроя без каких-либо украшений. Волосы его также представляли собой нечто необычное: соломенно-желтые, чуть ли не шафрановые, длинные и прямые. Черты лица были аскетические, напоминавшие ожившего мертвеца: высокие, прямые брови, глаза с тяжелыми веками разоружали своей синевой; впавшие щеки, практически безгубый рот, отвисающая челюсть. Хотя тело было полностью закрыто сутаной, Ренделл догадывался, что под одеянием оно было мускулистым и сильным.
Из своего угла Пламмер, превратившийся в скользкого и противногоого Урию Хипа, заикаясь, представил их:
— Домине… Это… это мистер Стивен Ренделл. Мистер Ренделл — домине де Фроом.
Без каких-либо церемоний де Фроом сбросил кошек на ковер, сделал шаг вперед и, вытянув худую руку, очень быстро и вяло обменялся рукопожатием с Ренделлом.
— Добро пожаловать в Вестеркерк, — сказал он. Голос у него был глуховатый, но глубокий и вибрирующий. — С вашей стороны было просто замечательно прийти сюда в столь позднее время. Я постараюсь не сильно задерживать вас. Понятное дело, я слышал о вас. Думаю, что встреча для нас обоих будет полезной. Предлагаю вам присесть на диван. Это самое удобное место во всем кабинете. Это же поможет несколько снизить вашу напряженность, желание противостоять.
Хладнокровный профессионал, думал Ренделл, усаживаясь на диван. Хладнокровный, урбанистичный, пугающий.
— Что заставляет вас думать, будто у меня есть желание противостоять и сопротивляться, уровень которого следует снизить? — спросил он.
Домине де Фроом не ответил. Он жестом показал Пламмеру, что тот может оставаться в кабинете. Пламмер нервно уселся на один из стульев напротив книжных полок и, казалось, углубился в рассматривании их содержимого. Домине де Фроом осмотрел поверхность стола, как бы проверяя, нет ли для него сообщений. После этого, удовлетворенный, он поставил стул прямо напротив Ренделла, поправил сутану и уселся. Затем он обратился к гостю:
— Полагаю, что в качестве нового члена Воскрешения Два — что бы это идиотское название не означало, хотя, думаю, что мог бы дать правильный ответ — полагаю, что вас уже кратко просветили относительно меня, относительно моей роли в качестве оппонента религиозной ортодоксальности, которую представляют ваши работодатели. Таким образом, услыхав только одну сторону, и, будучи верным тем, на кого работаете, вы видите во мне воплощение самого Дьявола. Посему у вас ушки на макушке. Отсюда и понятное сопротивление.
Ренделл не смог сдержать улыбки.
— А вы, домине, каким были бы вы на моем месте? Мне поручено охранять секрет. А вы посвящаете себя тому, чтобы этот секрет раскрыть.
Безгубый рот де Фроома сложился в извиняющую усмешку.
— Мистер Ренделл у меня имеются иные средства, чем использовать вас лично для раскрытия целей Воскрешения Два и выяснения точного содержания их наново переведенного Нового Завета. Вы мой гость, и у меня нет никакого желания беспокоить вас, пытаясь узнать то, что вы открывать не желаете.
— Спасибо, — ответил на это Ренделл. — Тогда, могу ли я спросить, чего же вы, возможно, желаете от меня?
— В основном, мне нужны ваши уши. До какой степени, вы вскоре узнаете. Первое, крайне важно, чтобы вы знали, за что выступаю я, и за что выступают ваши работодатели со своими лакеями. Вам кажется, что вы об этом знаете, но на самом деле это не так.
— Я попытаюсь быть восприимчивым, — пообещал Ренделл.
Де Фроом щелкнул своими костлявыми пальцами.
— Никто не может быть восприимчивым полностью, абсолютно раскрыв свой ум. Мозг любого человек представляет собой джунгли предрассудков, табу, страшных сказок, лжи. Так что я не могу ожидать того, что вы полностью раскроетесь, позволяя проникнуть в свои мысли всему, что я говорю. Я желаю лишь того, чтобы ваш ум не был полностью закрыт для меня.
— Он не закрыт, — сказал Ренделл, не совсем понимая, а какая в этом де Фроому разница.
— Во что я верю, за что стоят миллионы людей во всем мире, верящие как я, чего они требуют, на чем настаивают — это новая церковь, единственно значимая и соответствующая нынешнему обществу и его потребностям, — заявил де Фроом. — И в первую очередь это требует нового понимания Писаний, которые следует читать в свете нашего научного знания и прогресса. Доктор Рудольф Бултманн, германский теолог, озвучил первый лозунг в нашей ненасильственной революции. По его словам, искать земного Христа — это лишь понапрасну терять время. По его мнению, наиболее существенно было искать суть, глубочайшие значения, истины, веру ранней церкви — kerigma — путем демифологизации Нового Завета, отслаивания, как он сам говорил, евангельских посланий от их не имеющих ничего общего с фактами элементов. Чтобы воссоединить современное человечество с религией, считает доктор Бултманн, нам необходимо очистить Новый Завет от Непорочного Зачатия, чудес, Воскрешения, ненаучных обещаний рая или мучений в аду. Будучи наследниками всех великих исследователей от Галилео и Ньютона до Менделя и Дарвина, мы считаем недопустимым принимать, на что указывал Алан Уоттс, “наследование Первородного Греха от Адама, концепцию Непорочности Марии, Непорочного Зачатия Иисуса, Искупление грехов Иисусом путем Распятия, его физическое Воскрешение после смерти, его вознесение в небеса в телесном виде и воскрешение наших тел из могил в утро Страшного Суда, в результате чего мы физически и духовно будем испытывать либо вечное блаженство, либо вечные муки”. Для того, чтобы верить, современный человек желает и может воспринять адекватно лишь послание о мудреце или учителе, которого могли называть Иисусом, послание, которое помогает современному человеку соперничать с реальностью существования — или же, как один оксфордский теолог свел воедино размышления доктора Бултмана, это дать каждому лицу послание “с которым он сможет встать лицом к собственному существованию человека, собирающегося умереть, в связи с чем начинающего жить подлинно”. Короче, парафразируя сказанное когда-то Ренаном, мы должны произвести на свет личность, являющуюся не рабом веры, а ее хозяином. Я ясно выразил свои настроения, мистер Ренделл?
— Да, домине.
— Мы достигли той стадии, когда, как мне кажется, необходимо пересмотреть Писания более радикально, чтобы Евангелия могли стать полезным инструментом для поддержки и спасения современного человечества. Вера в Иисуса Христа как в Мессию или же историческую личность уже не столь важна для нынешней религии. Крайне важно перечитать их, обнаружить новые глубины, социальное послание раннего христианства. И не важно, кто сообщил это послание, кто его записал. Важно то, что его содержание может сделать сегодня, особенно же, если само послание освобождено от собственных сверхъестественных и мифических элементов; исправлено и очищено, чтобы в остатке дать нам любовь человека к человеку, веру в братство людей. Что и приводит меня к консерваторам, хранителям старого Христа и старых мифов, кому я готов преподнести и представить…
— Откуда вы знаете, что они консерваторы? — перебил его Ренделл. — Почему вы так уверены, что они также не приготовлены к радикальным переменам?
— Потому что я прекрасно узнал их лично, всех и каждого по отдельности, и я знаю, за что они выступают. Не стану говорить о ваших пяти издателях, пропихивающих новую Библию. Они не стоят даже презрения. Их интересы лежат лишь в выгоде, коммерции, единственные их Писания — это их книги прихода, их единственная религия — это их личный вклад в национальный продукт. Чтобы выжить, им необходима поддержка этих ваших траутманнов, захери, собрье, риккарди, джеффрисов, равно как старомодных церковных организаций и библейских обществ. Это те самые, чья вера в своего Христа, чье бережение и защита собственного Господа веками выставляли религию и церковь в смешном виде и отбрасывали их в развитии. Они знают, что основной причиной для укоренения религии является смерть. Вот почему они проповедуют одновременно фальшивые страхи и не менее фальшивые надежды, потому они протягивают занавеси ритуалов и догм между собой и реальными проблемами реальных людей. Истинная теология, как говорил нам об этом Тиллих, это то, что поглощает и заинтересовывает нас всех полностью — суть нашего существования, суть самой жизни. Тем не менее, все эти ортодоксальные теологи игнорируют данную проблему. Как говорят мои друзья из римского Centro pro Unione — Центра за Объединение — это те, кто желает сохранить старое религиозное замкнутое сообщество, ортодоксальное status quo, не обращающие внимание на неотвратимый процесс распада. Если они сами не реформируются или не дадут дороги нам, желающим провести подобные реформы, тогда мир заполнят новые поколения — не имеющие религии, не имеющие веры, без желания выжить, которое может возникнуть только из веры.
— Вы говорили об очищении Библии, — сказал Ренделл. — А как вы станете реформировать организацию самой церкви?
— Вы имеете в виду, как это будет практически?
— Да, практически.
— Попробую объяснить это покороче. — Де Фроом с отсутствующим видом погладил кошку, трущуюся о его ногу, как бы обдумывая свою речь так, чтобы не повторяться. — Новая церковь, которую я защищаю, будет единой церковью, протестантской и католической одновременно. Это будет христианское единство. Превалировать будет экуменический дух: единый мир единой церкви. Эта церковь уже не будет проповедовать слепую веру, чудеса, целибат и непоколебимый авторитет своих священников. Эта церковь будет ограничивать собственное богатство, тратя деньги на верующих, а не на громадные соборы типа Вестеркерк, Вестминстерского аббатства, Нотр Дам, собор Святого Патрика в Нью-Йорке. Она станет проводить свою деятельность через общины, через небольшие группы людей, которым не станет надоедать проповедями, но давать радость духовного празднества. Она станет объединять меньшинства, признавать равенство женщин, проводить социальную работу. Она будет поддерживать контроль за рождаемостью, аборты, искусственное оплодотворение, психиатрическую помощь, сексуальное воспитание. Она станет в оппозицию правительствам и частному предпринимательству, занимающимся масштабными убийствами, насилием, загрязнением окружающей среды, эксплуатацией. Это будет церковь социального сострадания, и ее священники и простые верующие станут проводить в жизнь реально, а не только на словах, Нагорную Проповедь.
— А вы не чувствуете, что теологи и издатели из Воскрешения Два также желают подобного христианства?
Рот де Фроома вновь искривился тонкогубой усмешкой.
— Неужто вы считаете, будто они желают того, чего желаю я, чего желает огромное большинство простых людей? Если так, тогда спросите у них сами. Спросите у них, почему они противятся моему движению, если только не ради того, чтобы сохранить традиционные подходы и собственную иерархию. Спросите у них, почему, в свете христианской этики, они вечно колеблются между компромиссом и закостенелым фанатизмом. Компромисс это просто леность. Фанатизм же — избыток рвения, и, следовательно, отсутствие любви. Имеется и третий выход — назревший к настоящему времени — разрешение насущных потребностей наших близких. Спросите у своих работодателей, способны ли они подвергнуть догматическое церковное учение свободному обсуждению. Спросите у них, что они делают — сейчас — с отношениями между расами, бедностью, неравномерным распределением богатств. Спросите у них, готовы ли они отдать свои зажиревшие учреждения универсальной христианской общине, где священник или проповедник это не специально назначенное лицо, не сановник, но просто слуга, приносящий нанявшим его духовную жизнь. Задайте им эти вопросы, мистер Ренделл, а когда получите их ответы, тогда поймете, что они ничего не понимают. Что главной проблемой жизни является вовсе не подготовка к тому, что придет, когда жизнь закончится — главная проблема состоит в том, как устроить рай на земле, именно сейчас.
Домине де Фроом сделал паузу, несколько секунд глядел на Ренделла, а затем закончил свою речь, тщательно выверяя каждое слово:
— Что же касается тайной Библии, которую читают ваши приятели — что бы в ней не было, какие бы приливы добра она не предлагала, какие бы чувства она не порождала — она не дитя любви. Все мотивы, стоящие за кулисами этого издания, безбожные и греховные. Для издателей таким мотивом является чистая прибыль. Для ортодоксальных теологов мотив, в большей степени, заключается в отвращении миллионов людей от земных реформ, в гипнотизировании или запугивании их ради возврата к давней безнадежности обрядной, мистической, уводящей в мечтания церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Ренделл никак не решался присесть. Его одолевали сомнения, он чувствовал себя напряженно. Он беспокоился о том, что Дейчхардт, Уилер и остальные издатели остались бы недовольны подобным приключением. Инспектор Хелдеринг явно не согласился бы на эту встречу. Ренделл понятия не имел, сколь много или мало знал его хозяин про Воскрешение Два. То, что это кое-что он знал от своего шпиона или шпионов, в этом сомневаться не приходилось. Но вот знал ли он про содержание Международного Нового Завета или про детали открытия профессора Монти? Совершенно неизвестно. Понятно, что он будет пытаться вырвать у Ренделла какую-то информацию на этот счет, так что этих тем нужно будет сторониться.
Нервничая из-за того, что попал в логово врага, Ренделл направился к окну. И в этот момент дверь, открываясь, заскрипела, и Ренделл обернулся.
В дверях стоял домине Мартин де Фроом, держа в руках двух сиамских котят с коричневыми пятнами.
Его размеры и возраст также были совершенно неожиданными. Он был высок, не менее шести футов и трех дюймов; и еще он был относительно молод для своего нынешнего положения, явно не старше сорока пяти — сорока восьми лет. Он был закутан в черную сутану прямого покроя без каких-либо украшений. Волосы его также представляли собой нечто необычное: соломенно-желтые, чуть ли не шафрановые, длинные и прямые. Черты лица были аскетические, напоминавшие ожившего мертвеца: высокие, прямые брови, глаза с тяжелыми веками разоружали своей синевой; впавшие щеки, практически безгубый рот, отвисающая челюсть. Хотя тело было полностью закрыто сутаной, Ренделл догадывался, что под одеянием оно было мускулистым и сильным.
Из своего угла Пламмер, превратившийся в скользкого и противногоого Урию Хипа, заикаясь, представил их:
— Домине… Это… это мистер Стивен Ренделл. Мистер Ренделл — домине де Фроом.
Без каких-либо церемоний де Фроом сбросил кошек на ковер, сделал шаг вперед и, вытянув худую руку, очень быстро и вяло обменялся рукопожатием с Ренделлом.
— Добро пожаловать в Вестеркерк, — сказал он. Голос у него был глуховатый, но глубокий и вибрирующий. — С вашей стороны было просто замечательно прийти сюда в столь позднее время. Я постараюсь не сильно задерживать вас. Понятное дело, я слышал о вас. Думаю, что встреча для нас обоих будет полезной. Предлагаю вам присесть на диван. Это самое удобное место во всем кабинете. Это же поможет несколько снизить вашу напряженность, желание противостоять.
Хладнокровный профессионал, думал Ренделл, усаживаясь на диван. Хладнокровный, урбанистичный, пугающий.
— Что заставляет вас думать, будто у меня есть желание противостоять и сопротивляться, уровень которого следует снизить? — спросил он.
Домине де Фроом не ответил. Он жестом показал Пламмеру, что тот может оставаться в кабинете. Пламмер нервно уселся на один из стульев напротив книжных полок и, казалось, углубился в рассматривании их содержимого. Домине де Фроом осмотрел поверхность стола, как бы проверяя, нет ли для него сообщений. После этого, удовлетворенный, он поставил стул прямо напротив Ренделла, поправил сутану и уселся. Затем он обратился к гостю:
— Полагаю, что в качестве нового члена Воскрешения Два — что бы это идиотское название не означало, хотя, думаю, что мог бы дать правильный ответ — полагаю, что вас уже кратко просветили относительно меня, относительно моей роли в качестве оппонента религиозной ортодоксальности, которую представляют ваши работодатели. Таким образом, услыхав только одну сторону, и, будучи верным тем, на кого работаете, вы видите во мне воплощение самого Дьявола. Посему у вас ушки на макушке. Отсюда и понятное сопротивление.
Ренделл не смог сдержать улыбки.
— А вы, домине, каким были бы вы на моем месте? Мне поручено охранять секрет. А вы посвящаете себя тому, чтобы этот секрет раскрыть.
Безгубый рот де Фроома сложился в извиняющую усмешку.
— Мистер Ренделл у меня имеются иные средства, чем использовать вас лично для раскрытия целей Воскрешения Два и выяснения точного содержания их наново переведенного Нового Завета. Вы мой гость, и у меня нет никакого желания беспокоить вас, пытаясь узнать то, что вы открывать не желаете.
— Спасибо, — ответил на это Ренделл. — Тогда, могу ли я спросить, чего же вы, возможно, желаете от меня?
— В основном, мне нужны ваши уши. До какой степени, вы вскоре узнаете. Первое, крайне важно, чтобы вы знали, за что выступаю я, и за что выступают ваши работодатели со своими лакеями. Вам кажется, что вы об этом знаете, но на самом деле это не так.
— Я попытаюсь быть восприимчивым, — пообещал Ренделл.
Де Фроом щелкнул своими костлявыми пальцами.
— Никто не может быть восприимчивым полностью, абсолютно раскрыв свой ум. Мозг любого человек представляет собой джунгли предрассудков, табу, страшных сказок, лжи. Так что я не могу ожидать того, что вы полностью раскроетесь, позволяя проникнуть в свои мысли всему, что я говорю. Я желаю лишь того, чтобы ваш ум не был полностью закрыт для меня.
— Он не закрыт, — сказал Ренделл, не совсем понимая, а какая в этом де Фроому разница.
— Во что я верю, за что стоят миллионы людей во всем мире, верящие как я, чего они требуют, на чем настаивают — это новая церковь, единственно значимая и соответствующая нынешнему обществу и его потребностям, — заявил де Фроом. — И в первую очередь это требует нового понимания Писаний, которые следует читать в свете нашего научного знания и прогресса. Доктор Рудольф Бултманн, германский теолог, озвучил первый лозунг в нашей ненасильственной революции. По его словам, искать земного Христа — это лишь понапрасну терять время. По его мнению, наиболее существенно было искать суть, глубочайшие значения, истины, веру ранней церкви — kerigma — путем демифологизации Нового Завета, отслаивания, как он сам говорил, евангельских посланий от их не имеющих ничего общего с фактами элементов. Чтобы воссоединить современное человечество с религией, считает доктор Бултманн, нам необходимо очистить Новый Завет от Непорочного Зачатия, чудес, Воскрешения, ненаучных обещаний рая или мучений в аду. Будучи наследниками всех великих исследователей от Галилео и Ньютона до Менделя и Дарвина, мы считаем недопустимым принимать, на что указывал Алан Уоттс, “наследование Первородного Греха от Адама, концепцию Непорочности Марии, Непорочного Зачатия Иисуса, Искупление грехов Иисусом путем Распятия, его физическое Воскрешение после смерти, его вознесение в небеса в телесном виде и воскрешение наших тел из могил в утро Страшного Суда, в результате чего мы физически и духовно будем испытывать либо вечное блаженство, либо вечные муки”. Для того, чтобы верить, современный человек желает и может воспринять адекватно лишь послание о мудреце или учителе, которого могли называть Иисусом, послание, которое помогает современному человеку соперничать с реальностью существования — или же, как один оксфордский теолог свел воедино размышления доктора Бултмана, это дать каждому лицу послание “с которым он сможет встать лицом к собственному существованию человека, собирающегося умереть, в связи с чем начинающего жить подлинно”. Короче, парафразируя сказанное когда-то Ренаном, мы должны произвести на свет личность, являющуюся не рабом веры, а ее хозяином. Я ясно выразил свои настроения, мистер Ренделл?
— Да, домине.
— Мы достигли той стадии, когда, как мне кажется, необходимо пересмотреть Писания более радикально, чтобы Евангелия могли стать полезным инструментом для поддержки и спасения современного человечества. Вера в Иисуса Христа как в Мессию или же историческую личность уже не столь важна для нынешней религии. Крайне важно перечитать их, обнаружить новые глубины, социальное послание раннего христианства. И не важно, кто сообщил это послание, кто его записал. Важно то, что его содержание может сделать сегодня, особенно же, если само послание освобождено от собственных сверхъестественных и мифических элементов; исправлено и очищено, чтобы в остатке дать нам любовь человека к человеку, веру в братство людей. Что и приводит меня к консерваторам, хранителям старого Христа и старых мифов, кому я готов преподнести и представить…
— Откуда вы знаете, что они консерваторы? — перебил его Ренделл. — Почему вы так уверены, что они также не приготовлены к радикальным переменам?
— Потому что я прекрасно узнал их лично, всех и каждого по отдельности, и я знаю, за что они выступают. Не стану говорить о ваших пяти издателях, пропихивающих новую Библию. Они не стоят даже презрения. Их интересы лежат лишь в выгоде, коммерции, единственные их Писания — это их книги прихода, их единственная религия — это их личный вклад в национальный продукт. Чтобы выжить, им необходима поддержка этих ваших траутманнов, захери, собрье, риккарди, джеффрисов, равно как старомодных церковных организаций и библейских обществ. Это те самые, чья вера в своего Христа, чье бережение и защита собственного Господа веками выставляли религию и церковь в смешном виде и отбрасывали их в развитии. Они знают, что основной причиной для укоренения религии является смерть. Вот почему они проповедуют одновременно фальшивые страхи и не менее фальшивые надежды, потому они протягивают занавеси ритуалов и догм между собой и реальными проблемами реальных людей. Истинная теология, как говорил нам об этом Тиллих, это то, что поглощает и заинтересовывает нас всех полностью — суть нашего существования, суть самой жизни. Тем не менее, все эти ортодоксальные теологи игнорируют данную проблему. Как говорят мои друзья из римского Centro pro Unione — Центра за Объединение — это те, кто желает сохранить старое религиозное замкнутое сообщество, ортодоксальное status quo, не обращающие внимание на неотвратимый процесс распада. Если они сами не реформируются или не дадут дороги нам, желающим провести подобные реформы, тогда мир заполнят новые поколения — не имеющие религии, не имеющие веры, без желания выжить, которое может возникнуть только из веры.
— Вы говорили об очищении Библии, — сказал Ренделл. — А как вы станете реформировать организацию самой церкви?
— Вы имеете в виду, как это будет практически?
— Да, практически.
— Попробую объяснить это покороче. — Де Фроом с отсутствующим видом погладил кошку, трущуюся о его ногу, как бы обдумывая свою речь так, чтобы не повторяться. — Новая церковь, которую я защищаю, будет единой церковью, протестантской и католической одновременно. Это будет христианское единство. Превалировать будет экуменический дух: единый мир единой церкви. Эта церковь уже не будет проповедовать слепую веру, чудеса, целибат и непоколебимый авторитет своих священников. Эта церковь будет ограничивать собственное богатство, тратя деньги на верующих, а не на громадные соборы типа Вестеркерк, Вестминстерского аббатства, Нотр Дам, собор Святого Патрика в Нью-Йорке. Она станет проводить свою деятельность через общины, через небольшие группы людей, которым не станет надоедать проповедями, но давать радость духовного празднества. Она станет объединять меньшинства, признавать равенство женщин, проводить социальную работу. Она будет поддерживать контроль за рождаемостью, аборты, искусственное оплодотворение, психиатрическую помощь, сексуальное воспитание. Она станет в оппозицию правительствам и частному предпринимательству, занимающимся масштабными убийствами, насилием, загрязнением окружающей среды, эксплуатацией. Это будет церковь социального сострадания, и ее священники и простые верующие станут проводить в жизнь реально, а не только на словах, Нагорную Проповедь.
— А вы не чувствуете, что теологи и издатели из Воскрешения Два также желают подобного христианства?
Рот де Фроома вновь искривился тонкогубой усмешкой.
— Неужто вы считаете, будто они желают того, чего желаю я, чего желает огромное большинство простых людей? Если так, тогда спросите у них сами. Спросите у них, почему они противятся моему движению, если только не ради того, чтобы сохранить традиционные подходы и собственную иерархию. Спросите у них, почему, в свете христианской этики, они вечно колеблются между компромиссом и закостенелым фанатизмом. Компромисс это просто леность. Фанатизм же — избыток рвения, и, следовательно, отсутствие любви. Имеется и третий выход — назревший к настоящему времени — разрешение насущных потребностей наших близких. Спросите у своих работодателей, способны ли они подвергнуть догматическое церковное учение свободному обсуждению. Спросите у них, что они делают — сейчас — с отношениями между расами, бедностью, неравномерным распределением богатств. Спросите у них, готовы ли они отдать свои зажиревшие учреждения универсальной христианской общине, где священник или проповедник это не специально назначенное лицо, не сановник, но просто слуга, приносящий нанявшим его духовную жизнь. Задайте им эти вопросы, мистер Ренделл, а когда получите их ответы, тогда поймете, что они ничего не понимают. Что главной проблемой жизни является вовсе не подготовка к тому, что придет, когда жизнь закончится — главная проблема состоит в том, как устроить рай на земле, именно сейчас.
Домине де Фроом сделал паузу, несколько секунд глядел на Ренделла, а затем закончил свою речь, тщательно выверяя каждое слово:
— Что же касается тайной Библии, которую читают ваши приятели — что бы в ней не было, какие бы приливы добра она не предлагала, какие бы чувства она не порождала — она не дитя любви. Все мотивы, стоящие за кулисами этого издания, безбожные и греховные. Для издателей таким мотивом является чистая прибыль. Для ортодоксальных теологов мотив, в большей степени, заключается в отвращении миллионов людей от земных реформ, в гипнотизировании или запугивании их ради возврата к давней безнадежности обрядной, мистической, уводящей в мечтания церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103