В трех шагах виднелась тень Василия, который подполз вплотную к танку, прижавшись ухом к броне, послушал, что делается внутри, а потом обернулся и шепнул:
— Приготовься прикрыть меня на всякий случай.
Янек собрал все силы, выдвинул пулемет вперед и стал наблюдать за противоположной стеной леса. Краем глаза он все же смог увидеть, как Василий, вытащив нож, взял его в зубы, ухватился руками за высокий борт танка, подтянулся, одним прыжком достиг башни и через открытый люк головой вниз проскользнул внутрь. Он учил их всех пролезать в танк таким способом: при этом тело не отрывается от брони, а, наоборот, прилипает к ней, как улитка к листку.
Кроме шума крови в висках и стука собственного сердца, Янек ничего не слышал. Вокруг царила тишина. Казалось, что она будет длиться очень долго, но прошло, наверное, не больше тридцати — сорока секунд, как внутри танка раздалось постукивание по броне: раз-два-три, пауза, раз-два-три, пауза, раз-два-три.
— Влезай, — услышал он шепот. — Подай пулемет.
Янек перевел предохранитель, подкрался к танку и, укрываясь за его броней, протянул сначала оружие, затем сам взобрался наверх.
— Прыгай, — шепнул Василий.
По примеру своего командира Янек нырнул в люк вниз головой, прямо на плечи Василию. Тот подхватил его на лету и поставил рядом с собой.
— Никого нет. Танк пустой, еще теплый… — тихо произнес командир.
Янек пошатнулся, оперся спиной о пушку. Пот холодил ему лоб, каплями скатывался по спине.
— Что с тобой? — встревожился Василий.
— Немец.
— Где?
— Около гусеницы лежит убитый.
— Тогда все в порядке. Мертвый уже никому зла не причинит, — буркнул поручник.
— Да это же я его из пулемета, прямо в грудь. И теперь он лежит там, молодой такой, светловолосый.
— Понимаю, — вздохнул Василий и с минуту помолчал. — Не мы начали эту войну и не вы. Они начали. Помни о своей матери, о Майданеке, о плюшевом мишке с оторванной лапой и вырванным глазом… Мы вспомним, что они люди, когда закончим войну и отберем у них оружие. Сейчас нельзя, — объяснял он мягко, а потом вдруг, без всякого перехода, добавил резко и твердо: — Внизу, рядом с сиденьем водителя, найди аварийный люк и открой его. Как сделаешь, скажешь.
Янек, шаря руками в темноте, долго искал. Он слышал, как Василий щелкает орудийным затвором, проверяя, в порядке ли он.
— В порядке, — пробормотал он — Ну как там у тебя?
— Сейчас, — отозвался Янек.
Он нащупал наконец ручку, толкнул стальной круг и, просунув голову в отверстие, посмотрел, есть ли необходимый просвет и можно ли выбираться наружу.
— Готово, — сообщил он.
— Теперь сложи все снаряды, чтоб они у тебя все под рукой были.
Танк, видно, уже давно вел бой. Оба убедились в этом, когда проверили ящики и нашли всего двадцать один снаряд. Пересчитали их еще раз, срывая колпачки предохранителей.
— Двадцать один.
— Все равно попробуем. Посмотри пока, куда ему влепили, а то потом не будет времени. — Василий показал Янеку на две пробоины.
Подкалиберный снаряд пробил оба борта. В одно отверстие проникал голубой свет, а сквозь второе, входное, виднелось розовеющее на востоке небо. Снова со стороны немцев застучал пулемет и быстро умолк. Оба припали к перископам. С минуту стояла тишина, потом вдруг между деревьями почти одновременно в двух местах блеснул огонь. Эхо разнесло по лесу гром пушечных выстрелов.
— Наша взяла, вышли как по заказу! — произнес Василий неожиданно громко и приказал: — Заряжай!
Теперь им уже незачем было скрывать свое присутствие. Развернув ствол пушки в ту сторону, откуда стреляли, он припал к прицелу и ждал, когда Янек щелкнет замком затвора.
— Готово, — сказал Кос, закрывая затвор и отпрыгивая в сторону под защиту брони.
Ствол дернулся назад. Возвратный механизм вернул его на место, и из открывшегося замка со звоном выпала дымящаяся гильза.
— Заряжай!
— Готово!
— Заряжай!
— Готово!
Выстрелы следовали один за другим. Снарядов не жалели. После одного из выстрелов Янек припал на мгновение к перископу и увидел, что перед ним, между деревьями, полыхают очаги огня.
— Попал?
Когда выпала очередная гильза, Василий ответил:
— Попал.
Янек считал про себя выстрелы: шестнадцатый… семнадцатый… После девятнадцатого корпус танка вздрогнул. Толчок был настолько сильным, что Кос едва не уронил снаряд.
— Попали! Но броня крепкая, рикошетом пошло! — крикнул Семенов. — Заряжай быстрей!
— Предпоследний.
Василий выстрелил и, нажав на спуск пулемета, выпустил всю ленту.
— Заряжай последний и давай вниз.
Янек закрыл замок затвора и, не дожидаясь выстрела, прыгнул вниз. Тут он вспомнил о пулемете переднего стрелка, снял его, просунул ствол как можно дальше вправо и, нажав на спуск, прострочил наугад, пока хватило патронов.
Затем он свернулся так, как это делают дети, когда хотят перекувырнуться, оперся плечами об опущенную плиту аварийного люка и скатился по ней на землю, лег на живот, быстро выполз из-под танка и остановился только в глубокой колее, оставленной гусеницами. Обернулся, посмотрел назад. Он часто дышал, широко открыв рот, жадно глотая влажный и чистый воздух, выдыхая пороховую гарь, душившую его внутри «пантеры».
Внезапно он оцепенел от страха: через верхний люк и щели под башней выбивался черный дым.
«Все-таки подожгли», — мелькнула у Янека мысль.
Он хотел было броситься на помощь командиру, но в этот момент увидел высунувшуюся из-под танка голову, затем плечи Василия, и вот уже поручник лежал на земле рядом с ним.
— Эх ты, вояка. Мне, что ли, за тобой носить пулемет? — Он протянул ему оружие. — Давай побыстрее отсюда.
Лес на стороне немцев был окутан дымом. Советские пехотинцы строчили из автоматов и пулеметов. Елень и Саакашвили прикрывали отход товарищей огнем из танка. Янек и Василий уже не ползли, а длинными прыжками, от укрытия к укрытию, преодолели открытое пространство, достигли деревьев и уже под их защитой бегом вернулись в окоп.
— Чистая работа, — приветствовал их старшина Черноусов. — Но вам повезло, что фашисты вылезли прямо на передний край. Уже три танка на вас прут, а один — на наших артиллеристов.
Подожженная Семеновым «пантера» все сильнее окутывалась дымом, черные клубы заволакивали засеку, и вдруг танк вспыхнул ярким факелом. И сразу же, будто по сигналу, прекратилась стрельба с обеих сторон.
Небо стало светлым, на востоке порозовело. Лучи солнца упорно пробивались сквозь пелену дыма.
— Василий, ты про пулемет никому не скажешь? — шепнул поручнику Кос.
— Не скажу, — также тихо ответил поручник.
— Не говори.
Янек прочитал похвалу в глазах старшины, стоявшего рядом в окопе, но этого ему было мало. Хотелось еще похвастаться тому, другому солдату, который помнил его еще с осени прошлого года, с того времени, когда он в ватнике и енотовых рукавицах ехал на фронт, имея единственное направление — клочок газеты — и единственную рекомендацию — тигриные уши, спрятанные в кармане на груди. Он хотел похвастаться перед толстощеким Федором, знакомство с которым началось с драки, спросить его, считает ли он и теперь, что он, Янек, не должен быть на фронте, что его нужно отправить домой. Янек выглянул из-за плеча старшины и посмотрел в сторону, где окоп делал поворот.
— Куда пошел телефонист?
Старшина не ответил. Он отступил на два шага от того места, где на дне окопа что-то лежало, накрытое зеленой накидкой, наклонился, приподнял ее. Янек увидел бледное лицо Федора, с синеватыми тенями под глазами.
Черноусов объяснил:
— Как вы начали стрелять из пушки, он вылез на бруствер. Я ему говорю: «Слезай!», а он отвечает: «Посмотрю, как воюет этот парень, который меня тогда боднул…» Немцы вам ответили, и его осколком сразу, под самое сердце…
Янек смотрел, широко раскрыв глаза, и казалось, что он не понимает смысла произносимых Черноусовым слов.
— Как же это?
— Да вот так, просто.
Чувствуя, что слезы набираются под веками, Янек отвернулся.
— Капрал Кос, к машине! — приказал Василий и, пройдя мимо Янека по окопу, шепнул ему: — Вытри щеки, гвардия смотрит.
12. Новое задание
В учебнике истории какая-нибудь битва преподносится читателю как шахматная партия, и, возможно, еще проще. Ученик восьмого класса легко подскажет Ганнибалу:
— Пора вводить в бой слонов, послать конницу в обход.
Выслушав совет учеников десятого класса, Наполеон без труда выиграл бы битву под Ватерлоо. Спустя несколько лет после окончания войны мы обычно уже знаем точно о силах и действиях обеих сторон, об огневых позициях артиллерии и коварных оврагах, пересекавших поля.
Но сейчас, когда битва еще в самом разгаре, она напоминает матч боксеров с завязанными глазами. Штабы фронтов и армий приблизительно знают о передвижении дивизий противника. Неустанно действует наземная и воздушная разведка, парашютисты выбрасываются с рациями в тылу врага и ведут наблюдение за его маневрами, партизаны пересылают сведения, служба радиоперехвата расшифровывает секреты врага. Однако уверенность в том, что готовится новый удар, появляется только тогда, когда крупные соединения начнут перегруппировку. Зато в это же время трудно обнаружить более мелкие подразделения — роты и батальоны.
Как узнать, не подходит ли к линии фронта скрытая стеной леса и маскируемая грохотом ведущих огонь батарей рота танков, не приближается ли незаметно мотопехотный батальон? Кто скажет, куда в следующую минуту будет вдруг наведена сотня стволов и на какую цель обрушат свой смертоносный груз подлетающие эскадры бомбардировщиков, в каком направлении и когда будет нанесен удар? Может, на часах вражеского командующего как раз приближается момент, на который назначена атака; может быть, остались до ее начала считанные минуты, а то и секунды?
В определенном месте к определенному времени враг старается сосредоточить превосходящие силы, обрушить массу огня и стали, прорвать фронт обороны и выйти в тыл.
В то время когда где-то стягивается танковый кулак, в других местах проводятся демонстративные атаки или же царит тишина, если только это слово применимо для определения такой обстановки, когда над головой проносятся снаряды и то и дело по брустверу, словно когти коварного тигра, царапают свинцовые струи, выпущенные из автоматического оружия. Так вот, о подобной обстановке в военных сводках обычно сообщается, что на таком-то участке фронта ничего существенного не произошло. И солдаты называют такие дни затишьем.
Именно такое затишье наступило на лесистой высоте, где, заняв позиции вокруг танка поручника Семенова, оборонялась рота, командование которой принял после гибели ее командира гвардии старшина Черноусой. Впереди позиций обороняющихся, невидимый за лесом, догорал пожар. В сторону переправ шли эскадры бомбардировщиков и сбрасывали над Вислой свой груз тротила, проносились со свистом снаряды и разрывались в тылу, блокируя перекрестки дорог. Сзади, где-то в глубине леса, захлебывались пулеметы и грохотали орудия. С противоположной стороны засеки время от времени стреляли, автоматчики и пулеметчики отвечали огнем. А в общем все-таки стояла тишина.
На завтрак танкисты ели консервы и хлеб, запивали несколькими глотками воды. Ее было мало, только двухлитровый термос, привезенный в танке. Становилось все жарче и душнее. Августовское солнце палило, его лучи, проникая сквозь крону деревьев, доставали до самой земли. Небо было блеклое, чуть затянутое дымкой, без единого облачка, и, несмотря на горячие просьбы, членов экипажа, даже Василий не мог обещать им дождя.
В танке остался только Елень, дежуривший у орудия и перископов, а остальные вышли из машины и сидели в глубокой яме, которую вырыли под днищем между гусеницами. Неторопливо ведя разговор, вспоминали ночной бой и выражали беспокойство за судьбу остальных товарищей. Знали только от Черноусова, что другие два танка взвода управления стоят на соседних просеках, что они продержались этой ночью, что один из них, под командованием хорунжего Зенека, того самого, который еще в Сельцах набирал новичков в бригаду, подбил бронетранспортер и поджег немецкий средний танк Т-IV.
Время приближалось к полудню, когда Янек, выглянув из укрытия, махнул рукой товарищам и, схватив ручной пулемет, с которым он теперь уже не расставался ни на секунду, шепнул:
— Смотрите-ка, там кто-то крадется.
Все повернули голову в ту сторону, куда показывал Янек, и увидели, что по ходу сообщения от вершины высоты ползет что-то зеленое, похожее на коробку. В конце хода сообщения это что-то поднялось, и они увидели солдата в каске, с термосом на спине, перебегающего от дерева к дереву.
— Эй, союзники, осторожней, а то обед наш прострелите! — крикнул старшина. — Здравствуй, Маруся!
Бойцы выглянули из окопа и тоже крикнули:
— Здравствуй, Огонек!
Девушка ловко спрыгнула в окоп, сняла термос со спины и автомат с шеи. Все, кто были поближе, уже шли к ней с котелками, доставая из-за голенищ ложки, но она остановила их:
— Погодите, не помрете. Есть у вас кто-нибудь раненый?
Не дожидаясь ответа, она направилась к землянке, где сидели раненные в ночном бою автоматчики. Единственный оставшийся в живых из всего орудийного расчета артиллерист, несмотря на полученное ранение в руку выше локтя, не захотел, чтобы его отправили в госпиталь. Девушка сняла с его руки временную повязку, продезинфицировала рану, быстро и ловко забинтовала ее. И только после того как все раненые были перевязаны, она открутила крышку термоса и стала выдавать порции.
— Танкисты, а вы что, есть не хотите? Вам тоже хватит.
Елень, которого позвали из танка, остановился, пристально посмотрел на Марусю, на ее изогнутые, как монгольский лук, черные брови и вздохнул:
— Если б знал, что такая девушка с бинтами придет, сам бы себя поранил…
Саакашвили нагнулся к дереву, возле которого росли лиловые колокольчики, сорвал несколько цветков и, встав на колени, в одной руке протянул котелок, а в другой — букет.
— Для прекрасной девушки прекрасные цветы.
Маруся ничего не ответила ему, только улыбнулась, но, видно, галантность Григория все же тронула ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113