А работать надо не ногами, а мыслью, словом работать надо. Управляя.
Ему нужна была зачем-то команда. Он ухватился за нее, и с этого момента командующим стал я.
Хотя еще за мгновение до этого казалось, что, правда: не справиться, не перескочить этого буйвола стройного вида.
— Что тебе для этого нужно, Саша?
О, вот я уже и «Саша» стал, а я думал, он не помнит, как меня зовут.
Теперь командовал я. Парадом, и я хотел им насладиться:
— Зал, расписание, мячей пять-шесть, хороших только, а не нашего, советского производства. Польских, например, золотистых таких, охряного цвета.
— Еще?
— Человек пятнадцать ребят, чтобы имели хоть какое-то понятие о волейболе.
— Да ты что! Где ж это я тебе наберу в педагогическом институте, к тому же на филологическом факультете, столько ребят, да еще нормальных, то есть здоровых. Да еще с понятием о волейболе.
— Хорошо, десять, — согласился я. (Я соглашался.)
Он и этой цифре ужаснулся. Не был уверен, что найдет столько нормальных на нашем факультете.
— Когда ты начнешь? Розыгрыш института в ноябре.
— С первого сентября нового учебного года.
— Успеешь создать команду?
— Попробую, я ведь не волшебник.
— Но сам-то играть будешь хорошо? Не опустив рукава, лишь бы отделаться?
— Я никогда не играл плохо, всегда выходил на площадку, чтобы побеждать! И как так можно говорить, вы ведь даже не видели, как я играю. — Я завелся. — Зверею перед подачей мяча. Бьюсь, не отдыхая, до последнего удара.
Я актер тоже. Как и Ирка, только другого амплуа. Но от нее мне многое уже передавалось. Она лучше знала эту сцену жизни — институт.
— Ну хорошо, успокойся, я верю тебе. Ты такой легковозбудимый, — говорит он, удивляясь.
— Это чисто нервное, — отвечаю я.
— Теперь, кого я могу дать тебе в команду. Ты будешь на третьем курсе…
— Если буду, — вставил я.
— Постараешься. — Он улыбнулся. — Естественно, со старших курсов, где нет физкультуры, никто не подумает ходить и играть. Следовательно, я могу дать ребят только с первого или второго курса, чтобы они ходили к тебе заниматься вместо меня: ты будешь вести табель, отмечать их посещения, и от тебя будет зависеть, поставлю я им зачет или нет.
Это мне понравилось — из просителя в даватели.
— Только отнесись к этому серьезно.
— Обязательно, — о моем зачете речи уже не шло, но я догадывался.
— Не жди, что придут к тебе мастера спорта, скорее всего они играть не умеют. Но ты научишь. — (Интересно, как это он себе представлял, — я не догадывался.) Никто не говорит, чтобы они играли, как ты, но нужна команда, какая бы она ни была, это не важно, зато факультетская. А значит, ведется какая-то спортивная работа на факультете.
Вот что ему было нужно. Но я догадывался, у меня умная головка.
— Капитаном, естественно, я назначаю тебя.
— А?..
— Ну, команды. Ты ее и тренировать будешь.
— А-а, спасибо за доверие. Мы подошли к метро.
— Теперь так: в понедельник подъезжай к двенадцати дня, и мы обговорим условия твоего зачета.
— Они новые будут?.. — Я скромно опустил глаза.
— Скорее всего да. — Он улыбнулся. Однако не легко мужик сдается: я думал, сразу мне на шею бросится.
— Так как насчет пива? — Я не верил ему, думал, не хочет со мной запанибрата — дистанция. Она не только в беге, она и в жизни важна…
— Я, правда, не пью, спасибо. Ну, до понедельника.
Расстались мы, как первые друзья, которые были когда-то последние.
Естественно, никакой команды ему я создавать не собирался.
В субботу мы встретились в стенах института. Это у вас суббота выходной, а у нас учеба. Ирка даже вся засияла, когда увидела меня:
— Тебя почему целую неделю не было?
— Она аж вся извелась, — вставил Юстинов.
— На стадионе бегом занимался, — ответил я.
— Как это? — спросил Боб. И тут я начал им рассказывать о Пенисе: вся компания полегла. Кроме Юстинова.
— Ты, кстати, особо не радуйся, — сказал он, — так как на следующий год собираются вроде ввести физкультуру в течение всего третьего курса и два зачета.
— Тогда мы все будем зависеть от тебя, — сказал Боб. — Ты у нас бо-оль-шой человек будешь, Сашка!
Все опять засмеялись, не смеялся только Юстинов, он никогда чужому не смеялся, а смеялся только своему.
Он начал:
— Хорошо, что ты появился, а то твой лучший друг Ирка была уже близка к коме. Боялись, не выживет.
Ирка подарила мне лучезарную улыбку.
— Боб, пошли пиво пить, угощаю, — сказал Юстинов.
— С удовольствием, — согласился Боб. — Саш, ты пойдешь?
— Нет, спасибо, после пяти дней кросса, безостановочного, мне нужна передышка.
— Так, — сказал Юстинов, — а Ирке после последней выходки категорически запрещается.
— Ну, Андрюшенька.
— Я кому сказал, Ира!
— А я и не люблю это пиво, к тому же мне надо поговорить с Санечкой. — Она невинно посмотрела на меня.
— Прекрасно, — сказал Юстинов, — смотри только, заделает она тебя. И не такие храбрецы попадались, и то уделывала.
— А мы с ней ничего такого не собираемся делать, чтобы она меня уделывала… — мне было весело.
— Да, — сказал он, — а жаль, я бы тебе ее даром отдал, вот сейчас прямо!
Вся компания полегла. Юстинову это нравилось. Он улыбнулся.
— Спасибо, — сказал я. — Но не надо.
— Обижаешь, Саш. Как у вас там на Кавказе говорят: прямо в сердце плюешь, такую девушку предлагаю. Ирка, пошла бы к нему?!
— Конечно, Андрюшенька. Да он не хочет, я уже предлагала.
Боб по перилам покатился.
— Ты видишь. Боб, Ирка не теряет времени зря, я же тебе говорил, что она профессионалка-блядь, только прикидывается, что девственница.
И вся компания со смехом ушла.
— Санечка, — Ирка уже висела на руке у меня, — ты мне расскажешь еще, я целую неделю ждала? Ты же обещал.
— Что, Ир?
— Ну, про противозачаточные средства и как предохраняться.
— А что тебе рассказать?
— Все-все, что ты знаешь, мне так интересно. — Она действительно была очень заинтересована.
В это время в аудитории шла лекция. А я начал свою, из области очень далекой от той, по которой шла лекция. Та называлась «Русская литература XIX века», моя называлась «Гинекология и предохраняющие средства XX века» (Общий курс для незнающих).
— Ну, что такое гинекология и женские половые органы, я думаю, тебе известно, ты имеешь представление или видела. Они есть у самой тебя, поэтому я не буду на них останавливаться. Однако их надо предохранять, я думаю, тебе это тоже уже известно. Предохранять — я не имею в виду личную гигиену, а от проникновения в них мужского члена.
Ирка улыбается.
— И даже это не совсем правильно — не от него, а от того, что из него выливается и внутри у тебя (или любой другой) быстро передвигается, расползается и разливается. То, что двигатель всего мира, создатель и вершитель судеб людских, пик всего человечества: ненавистный и прекрасный сперматозоид! — или ее величество — сперма.
Ирке нравилась такая лекция.
Но дальше я ушел в серьезный материал.
— Все предохраняющие средства (в медицине так называемые контрацептивы) делятся на три вида: механические, химические и комбинированные.
— Комбинированные, это когда механические и химические вместе, — сказала Ирка.
— Умничка, — улыбнулся я. — К механическим средствам относятся: шеечные колпачки, они бывают разные, колпачок Кафка, Менсинга, Миспа, Френша и так далее, надеваются пальцами на влагалищную часть шейки матки и подбираются точно по размеру самой шейки.
— А я не знаю моего размера.
— Да подожди, я тебе еще ничего не предлагаю. — А также к механическим средствам относятся пессарии, всякие петли и спирали, это уже внутриматочные средства и вводятся они внутрь матки непосредственно.
— Так она же маленькая?
— Не переживай, Ир, они тоже не большие. Поместятся. Раньше пессарии и спирали делали из золотых пластинок, но это было дорого и не совсем надежно, сейчас изобрели всякие пластмассовые вещества, они во много раз лучше. Говорят… (Это ж все темный лес — наша гинекология, ничего не доказано, да и кого волнует предохранение женщин — нам важно пятилетку в четыре года.) Но те, кто побогаче, делают по-прежнему из золота. Не хотят пластмассовую. Америкашки вообще изобрели аллюминиевую, так как аллюминий окисляется и это, оказывается, хорошо, дополнительная предосторожность и гарантия, так как окисляющая среда убивает оплодотворяющий сперматозоид.
— И у меня он тоже убьется? — Она очень живо и жизненно реагировала.
— Но я не думаю, что это тебе может подойти. Так как у нерожавших — матка при цикле опускается или может опуститься немного, и тогда спираль сдвинется, и ты можешь залететь прямо от нее, без мужика. Так как на ней собрано много от прежних актов сперматозоидов, как катодов отложившихся. А спираль должна быть постоянно зафиксирована.
— А что же тогда хорошо для меня?
— Химические средства: это всякие противозачаточные желе, пасты, кремы, шарики. И лекарства. Можно еще и спринцеваться, но это неудобно, так как в течение пяти минут, сразу же после акта, надо бежать в ванну, а всем полежать хочется.
— Ага, это точно, — подтвердила она мечтательно.
И возглас был такой, как будто узнала пройденное раньше.
— Остаются таблетки, самая лучшая вещь для молодых. Ими пользуются во всем мире, только у нас никто ничего не знает, это не для народа.
— А какие лекарства?
— Есть в аптеке такие таблетки, два вида: инфекундин и биссекурин, хотя они дают какие-то побочные действия. Но это лучше, чем постоянно лазить на голгофу гинекологического кресла.
— А как их принимать?
— Пьешь двадцать одну таблетку три недели, а одну отдыхаешь, потом пьешь снова три недели, одну отдыхаешь, и никогда не останавливаешься.
— Это вниз, да?
— Ир, я же сказал пьешь, а не вкладываешь, — это в рот. Есть разница?
Она заулыбалась.
— А как его купить, без рецепта же нельзя. А я с родителями в спецполиклинике стою на учете. И эта дура, старая докторша, сразу доложит маме, что я попросила, а мама думает, что я девушка.
— У меня есть рецепты, я тебе дам.
— Ой, спасибо большое, Санечка. — Она поцеловала меня.
— Но есть еще одно, самое лучшее средство из всех, которые знаю я, американские таблетки «Овулен». Почти нет побочных действий, и результаты непопадания великолепны. Но он в одной Кремлевке только есть, в спецаптеке продается. Его для них покупают, поэтому очень трудно достать.
— Да? Я папу могу попросить, он ходит туда лечиться!
— Но ты ведь его не будешь просить, так мне кажется.
Я улыбаюсь.
— Ах да, ты прав, его инфаркт хватит, точно. А что пьют твои девочки?
Просто так спросила она.
— «Овулен».
— А где ты его берешь, Санечка?
— У меня знакомая, зав. стоматологическим отделением в Кремлевской больнице. Она покупает, но я не люблю перед ней кланяться, к тому же я плачу всегда вдвое.
— Ой, Санечка, хоть в пять раз, пожалуйста. Я так хочу «Овулен».
— Ир, пять минут назад ты даже не знала, как он называется.
— Ну, пожалуйста. Ты же сказал, что это самое лучшее и плохого не случается.
— Я так не сказал, я сказал — наименьшие противопоказания.
— Но я согласна…
— Спасибо, — сказал я.
— Только достань мне. Я тебя умоляю. Ирка могла уговорить и упросить кого угодно, меня тем более. И она, конечно, уговорила, я пообещал ей пять пачек «Овулена».
— А что еще есть?
— Еще есть не е…ся, — пошутил я.
— Но ты же знаешь, это невозможно, — сразу среагировала она и засияла.
Наконец первая половина той лекции закончилась, а моя еще и не думала приближаться к концу. В эту минуту появилась Лиля Уланова.
— Ой, Лилька, ты представляешь, — закатилась она, — он мне сейчас сорок минут о противозачаточных средствах рассказывал. И обещал одни бесподобные американские таблетки достать, каждый день пить надо, и не туда. Я так счастлива, я уже не знаю, что туда совать.
— А мне, Саш, расскажи тоже, — говорит Лиля.
— Я тебе, Лиль, все потом расскажу. А он устал.
(Ирка была эгоистка-эгоцентристка, а свой альтруизм, если он появлялся, она должна была проявлять от себя.)
Прозвенел звонок, и Лиля ушла. Она ходила на лекции.
— Ир, ты меня ославишь на весь факультет, потом весь курс будет ко мне ходить консультироваться.
— Нет, Санечка. Я же только Лильке, не переживай.
— Я не буду, Ир, только ты не рассказывай всем, это все-таки интимная штука.
— Какая там интимная, все всё знают. Вся наша группа знала, когда я первый раз легла и когда аборты делала. Знали все — и никакого интима!
Я рассмеялся:
— Ну так это же ты. А ты — одна!
Она заулыбалась невинно. Потом закурила и выпустила дым сильно вверх, выдыхая.
— Саш, расскажи что-нибудь еще, такое… так интересно.
Делать было все равно нечего, домой надо приходить после занятий, а им еще черте-те сколько тянуться, а Ирка была впитывающая слушательница. И я начал:
— Хочешь, я тебе расскажу, какую форму секса считаю самой идеальной?
— Конечно. — У нее даже расширились глаза.
— Лесбос, Ир. Это колоссальная вещь — любовь лесбиянок. Если бы я был рожден с другими органами, только этой любовью занимался — ни одного мужика. Мужик — это мерзкое, грубое, потное, волосатое животное, вечно похотливое и потеющее в похоти. А женщина — нежна, ласкова, чувствительна, ласковая кожа. И когда они сливаются, касаясь устами или другими частями тела… Возможно, мне это нравится потому, что они все-таки противоположный пол для меня, — даже по двое. Но я склоняюсь перед этой связью и считаю ее самой идеальной формой секса.
— К тому же — никаких попадов — это уже для тебя.
Она очарованно смотрит на меня.
— Лесбос — это классная штука. Если б когда и хотел родиться женщиной, то только для этого.
Ирка сидит и слушает внимательно, чуть раскрыв глаза; она все всегда внимательно слушала и — впитывала.
— Я откопал совсем случайно книжечку стихов одной поэтессы из Древней Греции Билитис. Она, собственно, не поэтесса была, а лесбиянка, и от чувств и всяких эмоций взяла и описала свою жизнь, уместив ее в одну книгу стихов, они не рифмованные. Стихи классные, я никогда не читал такого. Ты помнишь, мы проходили по древнегреческой литературе, была такая Сапфо, анакреонтские эти дела, вино, пьянка, воспевание любви, чувственности, а на самом деле она была лесбиянка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49