– Мисс Ванниш прекрасно выглядит. Ладно, не стесняйся, Шабе, сделай ей комплимент.
Шабе пристально посмотрел на Мерилен, но промолчал, пытаясь понять, что скрыто за словами Контатти. Наконец его осунувшееся лицо исказилось неприятной гримасой, которая должна была обозначать улыбку. Старик открыл дверь и церемонным жестом пропустил Мерилен вперед, за ней прошел и Контатти. Шабе тоже хотел было последовать за ними, но передумал. Ему опять вспомнилось былое, и нужно было немного прийти в себя.
Подъезд обычного жилого дома. Замызганные стены, грязные ступени, обшарпанные двери. Он поднимается по лестнице, не задерживаясь на площадках. Движется осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. По виду он похож на нищего, или на человека, оказавшегося в большой беде, или на бандита. На четвертом этаже он останавливается у двери, стучит и ждет.
За дверью раздаются шаги, она приоткрывается. Он распахивает ее. Перед ним стоит миловидная женщина лет тридцати, широколицая, ясноглазая, светлые косы уложены вокруг головы. Она растерянна и удивлена. За ее спиной появляется худенькая девочка примерно таких же лет, что и Соня, и хватается за мамину юбку.
Шабе вошел в гостиную, когда Контатти уже наливал себе выпить. Мужчины понимающе переглянулись. Давно уже было проверено опытом – им достаточно одного взгляда, чтобы понимать друг друга. Мерилен сидела на диване, словно защищая спавшую Соню.
Шабе поднял девочку, как пушинку, очень осторожно, чтобы не разбудить, и отнес в другую комнату. Вернувшись, он снова вопросительно посмотрел на Контатти.
– Ты уже понял, что появились новые обстоятельства, – сказал Контатти, стараясь говорить в своей обычной непринужденной манере. – К несчастью, эта прекрасная мисс вдруг преисполнилась нелепых подозрений и в страхе составила на меня досье, полное обвинений. Это записи наших разговоров и снимки, сделанные тайком. Короче, приняла меры предосторожности от воображаемой опасности, полагая, будто мы пожелаем убрать ее.
– А чего тут волноваться? – спокойно ответил Шабе. – Достаточно убрать обоих. Вас обоих, я имею в виду.
– И кто это сделает? Ты?
Вместо ответа Шабе достал пистолет и протянул ему, заметив без тени юмора:
– Вы могли бы сами покончить с собой.
Контатти посмотрел на оружие, но не взял его.
– Неплохая мысль. А вы что скажете, Мерилен?
Подавляя страх, она пыталась сохранить спокойствие.
– Мне кажется, это неудачное решение. У меня есть предложение получше.
– Великолепно, – сказал Контатти.
Мерилен посмотрела на Шабе – тот, немного поколебавшись, положил пистолет в карман.
– Но сначала я хочу понять одну вещь, – продолжала Мерилен. – Я хочу знать, в кого действительно стрелял Юрек?
Ответил Шабе:
– В конверте, который я вручил ему в аэропорту, была фотография Фрэнки Хагена. Рудинский не мог ошибиться и не ошибся.
– Понимаю, – согласилась Мерилен, – но разве не разумнее было бы с вашей стороны не говорить мне этого? Если бы я думала, что жертвой станет Форст, я продолжала бы обманываться и считать, что… служу отечеству.
– Конечно, – ответил Контатти. – Но мы предпочли, чтобы вы знали правду. А зачем?
– Думаю, что догадываюсь. Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это, и понять, способна ли я защитить себя.
– Это был самый простой способ выяснить, не ведете ли вы, усомнившись в нас, двойную игру. – Контатти покачал головой, размышляя. – С другой стороны, необходимо было поставить вас в известность, даже заставив при этом поверить в ошибку Рудинского. Мы не могли рисковать, не могли допустить, чтобы вы, растерявшись, выдали бы себя вашему бывшему другу Уэйну.
– Выходит, я должна была верить, что ваш план не предусматривал убрать меня?
Контатти грустно улыбнулся:
– Убрать такую красивую женщину? Какое безумие!
Мерилен размышляла, пытаясь не пропасть в этой ужасной игре правды и лжи, в какую оказалась втянута.
– И таким образом вы великодушно подставили меня, чтобы переложить подозрения американцев на английскую разведку – через меня и Юрека, который служил в британском военном флоте. В самом деле очень ловко.
– Простите нас. Мы вынуждены были лгать вам, но ради благой цели. – Контатти развел руками. – Мы заставили вас поверить, будто наша цель – Форст, потому что иначе вы отказались бы сотрудничать и в любом случае у вас оставались бы сомнения на наш счет. Что же касается Хагена, то не переживайте, мы так или иначе все равно убрали бы его. Для этого у нас есть свои причины. Было бы глупо сейчас говорить о них.
– Конечно. Нет смысла и добавлять, что мои блестящие шпионские операции во вред Уэйну не представляли для вас ни малейшего интереса. Вся эта сплошная дымовая завеса только для того и нужна была, чтобы я поверила, будто сотрудничаю с вами.
– Уверяю вас, мы очень высоко оценили и ваши усилия, и информацию, какую вы нам достали.
– И самое главное, тот факт, что Уэйн, вспоминая мое поведение в эти последние дни, будет безусловно убежден в моей причастности к операции. – Обессиленная, Мерилен обратилась к Контатти: – Не нальете ли скоча? Мне сейчас совершенно необходимо выпить.
Контатти поспешил выполнить ее просьбу и заодно обратился к мрачному Шабе:
– Тоже выпьешь, старик?
Шабе ответил злобным взглядом.
– Понимаю. Артерии, – пояснил Контатти, наливая себе.
– Я пью только с друзьями, – холодно уточнил Шабе.
– Но у тебя нет друзей. Они все умерли. Либо от старости, либо потому, что ты сам отправил их на тот свет.
Шабе рассмеялся, покашливая и поглядывая то на Контатти, то на Мерилен, но под конец его смех превратился в злобное рычание.
– Теперь, когда тебя сфотографировали, твоя карьера закончена, парень. Что же касается вас, мисс Ванниш, то мне не хотелось бы, чтобы вы питали иллюзии. Вам лучше всего понять, что у вас безвыходное положение, потому что на вас накинутся все. Американцы, поняв, что Англия тут ни при чем, обвинят вас в том, что вы советский шпион, а значит, отвечаете за убийство Хагена. Англичане заставят вас заплатить за подозрения американцев. Ну а русские просто не любят лишних свидетелей…
– Не стоит продолжать. Я все прекрасно понимаю. Пока вы еще не можете убрать меня из-за документов, которыми я располагаю. Но потом, когда я отдам их вам… – Она начертила в воздухе крест. – Забавно. Сейчас пролью слезы.
– Попробуйте, – сказал Контатти. – Кто знает, Шабе мог бы и растрогаться.
– Будь я одна, конечно, я пропала бы. Я женщина довольно хрупкая, но перед вами, такими умными, такими суперменами…
– Жаль, – прервал ее Контатти, – жаль, что вам пришла в голову дурацкая мысль усомниться во мне…
– Я виновата, не так ли? – спросила Мерилен, неожиданно обретя спокойствие, сдержанность и твердость. – Я должна была позволить использовать себя как инструмент. С закрытыми глазами. Может быть, тогда я и вышла бы как-то из положения.
– Несомненно, – согласился Контатти.
– Возможно, – поправил его Шабе.
– Итак, я должна исчезнуть, изменить лицо, друзей, все. Сменить работу, язык, привычки, перебраться на другой континент. Секретные русские и американские службы начнут охотиться за мной по разным причинам, но с одной целью – убрать. Подобная перспектива определенно ведет к одному – самоубийству.
После тяжелой паузы заговорил Шабе:
– Но ведь это же очевидно – мы не можем допустить, чтобы свободно разгуливал по свету человек, располагающий такой информацией, какая есть у вас.
– И очевидно также, что, если я исчезну, если со мной случится какое-нибудь несчастье, – сказала Мерилен, обращаясь к Контатти, – ваше досье окажется в руках английского посла.
– И очевидно, что мы сохраним вам жизнь, если вы возвратите нам пленки и снимки, все полностью, – сказал Контатти.
– Но ведь столь же несомненно, Контатти, что, как только вы получите их, моя жизнь уже ничего не будет стоить. Ни цента.
– Положение может измениться, – заметил Контатти, внимательно изучая странное выражение лица Мерилен. – Оно может измениться, если вы сумеете убедить нас, что у вас не останутся копии этих записей и фотографий.
– А как? Вы ведь ни за что не поверите мне, даже если я поклянусь вам, что и не думала делать копии.
Контатти развел руками:
– Поскольку полной гарантии быть не может, не остается ничего другого, как довериться друг другу. Составить договор и соблюдать его.
– Верно. Могу я предложить свои условия?
– Пожалуйста.
– Чтобы я осталась жива.
Контатти кивнул:
– Будем только рады.
– Чтобы осталась жива Соня и была бы немедленно возвращена в свою семью.
– Более чем разумное требование.
– И чтобы вы позаботились… обо мне.
– Как это понимать?
– Я уже описала, какое меня может ожидать будущее, – продолжала Мерилен, глядя то на Контатти, то на Шабе. – Утешить меня в этой ситуации может только одно – наличные. На срочные расходы.
– Сколько? – спросил Контатти, немного помолчав.
– Пятьсот тысяч.
Контатти попытался пошутить:
– Лир?
– Долларов. Наличными.
– Но это же целое состояние. Вы понимаете, надеюсь?
– Поскольку я опасаюсь, что пребывать на этом свете мне осталось недолго, то хочу пожить в свое удовольствие, – сказала Мерилен, наливая себе еще виски. – И потом я считаю себя обязанной позаботиться о детях Юрека, ведь он в тюрьме, он скомпрометировал себя и вообще, наверное, погиб.
– И где же мне взять такие деньги?
– У своих начальников.
Контатти не захотел или не сумел отказаться от своей обычной игры:
– Мои начальники могут сказать: «Виноваты, вот и выкручивайтесь». – Он изобразил грустную улыбку. – Могут поручить Шабе решить проблему в той жесткой форме, о какой он уже и сам говорил, то есть убрать и меня, и вас.
Мерилен не шелохнулась.
– В таком случае вы будете опознаны, даже мертвый, и американцы узнают, кто их предал. У них появятся доказательства, они отомстят. – Она заговорила иронично, насмешливо. – Как вы сказали мне однажды, может даже разразиться война. Неужели ваша страна была бы готова начать ее из-за такого пустяка? Из-за каких-то пятисот тысяч долларов?
– Война? А почему бы и нет? – вмешался Шабе. – По своему характеру и по личному убеждению я за жесткие решения. – Он с презрением посмотрел на Контатти. – Как коллективные, так и индивидуальные.
Они опять выглядели не столько союзниками, сколько врагами, которых связывал какой-то загадочный и трудный сговор.
– И ты только обрадовался бы, верно? – спросил Контатти.
– Ты уже сказал об этом.
Контатти жестом изобразил, будто спускает курок пистолета:
– И меня, и мисс, не так ли?
Шабе кивнул:
– Обоих. Не терплю дилетантизм.
Контатти обратился к Мерилен:
– Слышали? Он просто не любит меня. Конфликт поколений. Подумайте как следует, Мерилен. Откажитесь. Я говорю о деньгах.
– Но это же вы загнали меня в угол. Это вы не оставляете мне другого выхода. Впрочем, я уверена, что у такого мужчины, как вы, служащего великой нации, великой идеологии, не может быть проблем с деньгами.
– Знали бы вы, как скупы наши кассиры, – ответил Контатти. – И потом деньги в валюте…
– В ценной валюте, – уточнила Мерилен.
– Мне на это понадобится несколько дней.
– Скажем, сутки.
– Двое суток. Сделаю все возможное.
– Хорошо. Если не возражаете, мне надо позвонить.
– Кому? – с подозрением спросил Шабе.
– Человеку, который, если я вовремя не предупрежу его, передаст в мое посольство досье, что так не нравится вам.
Контатти указал на телефон:
– Пожалуйста.
– Нет, – сказала Мерилен, – не здесь и не сейчас.
– А когда же в таком случае? – спросил Шабе.
Мерилен посмотрела на мужчин:
– Как только девочка будет освобождена.
В римском офисе ЦРУ Уэйн без особого интереса ожидал заключения эксперта, изучавшего ружье, из которого был убит Фрэнки Хаген.
– Невероятно, – сказал эксперт. – Самый обычный ствол. Никакого специального устройства для стрельбы в темноте тут нет.
– Да, – согласился Уэйн. – Еще одна загадка.
Он обернулся к Юреку, стоявшему в глубине комнаты между двумя парнями с квадратными подбородками и пистолетами за поясом.
Комната была почти пустой: медицинский топчан, несколько стульев, письменный стол, телемонитор местной службы слежения – вот и вся обстановка.
По знаку Уэйна агенты разошлись и встали возле стен напротив друг друга. Уэйн подошел к Юреку, жестом велев ему сесть.
– Ты стюард?
Юрек сел, не отвечая.
– В платежных документах английской авиакомпании тебя нет, – продолжал Уэйн, стараясь оставаться спокойным. – Эта куртка тебе велика. Где ты раздобыл ее?
– Не могу отвечать ни на какие вопросы.
Уэйн поставил стул напротив поляка и, сев на него верхом, положил локти на спинку.
– Ладно. Может, считаешь себя военнопленным?
– Только теряешь время. Не могу ответить, иначе кое-что произойдет.
– Ах вот как! И что же произойдет?
– Кое-что.
– Когда?
– Не знаю.
– Но я спешу. У меня каждая минута на счету.
Уэйн сделал знак. Один из агентов включил мощную лампу и направил ее в лицо Юреку.
– Мы знакомы, не так ли? – спросил Уэйн. – Я уверен, что где-то видел тебя. Но где? Не поможешь вспомнить? – Он рассмотрел поляка в профиль, в три четверти, в фас. В лице Юрека чувствовались напряжение и усталость, свет был невыносимо ярким. – Хорошо, тогда я сделаю это сам. Думаю, ты имеешь право знать, что Фрэнки Хаген был для меня не просто коллегой. Он был моим другом, близким другом. Ты убил его, и мое отношение к тебе не может быть формальным. Теперь это уже мое личное дело, понимаешь?
Он подождал мгновение, наблюдая за Юреком, ослепленным ужасным светом.
– Твое молчание, на мой взгляд, просто оскорбительно для Хагена. Это все равно что плевать на мертвого. И поэтому я могу не выдержать, потерять голову, отомстить.
Он поднял голову Юрека за подбородок, и тот закрыл глаза.
– Не закрывай глаза.
Уэйн снова сделал знак. Агент наклонился к Юреку и наклеил ему на верхние веки пластырь так, что они не могли закрыться. Уэйн одобрительно кивнул и продолжал, по-прежнему держа приподнятой голову Юрека:
– Когда я был мальчишкой, меня учили, что существуют люди, способные умереть за идею, за родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32