!
Как не скорбеть нам, если все мы в рабстве у римлян?! Друзья наши и дети наши увезены в чужие земли… Как не скорбеть нам?! Как?! И чему радоваться, если отнята у нас свобода?!
— Да какой он царь?! Разве бывают смеющиеся цари?! — кричали другие. — Он больной! Совсем больной! В нем бесы!!!
Недовольство и раздражение собравшихся нарастало с каждой минутой, но Иосия продолжал говорить, словно ничего не видел и не слышал. Он вел себя так, словно бы настроение собравшихся, их отношение к его словам не имеет никакого значения.
Иосия говорил искренне, проникновенно, пронзительно. Он говорил так, что всякое его слово, всякое обращение касалось каждого, словно бы оно было личным, индивидуальным. И о чем бы ни шла речь, улыбка не сходила с его уст. Казалось, что это даже не улыбка, а сияние!
Но те, кто собрался сейчас на этом горном склоне, ждали от него совсем других речей. То, что говорил Иосия, было им безразлично. Совершенно безразлично. Всем. Даже ученикам! Они ждали от него призыва к войне, обличений, приказов, агрессивной антиримской риторики. Но ничего этого не было. Иосия просто читал свою проповедь — нагорную проповедь о радости сердца…
— Слышали вы, что сказано вам: око за око и зуб за зуб, — продолжал Иосия и улыбался с нежностью и добротой. — А я говорю вам — радость за радость, и не за радость — тоже смех добродушный. Будут говорить вам, что вы безумны, но вы улыбайтесь и дарите радость. Будут говорить вам, что вы не правы, но вы улыбайтесь и дарите радость. Будут сквернословить на вас, но вы улыбайтесь и дарите радость. Ибо, что бы они ни делали, оно — их, и что бы вы ни делали, оно — ваше. И кто делает зло, тот и живет во зле. А кто дарит радость, тот и живет в радости и его есть Царствие истинное и жизнь вечная.
И слышали вы еще: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам — улыбайтесь врагам вашим и друзьям вашим — улыбнитесь. Ибо все они стоят перед вечностью, и вы среди них стоите. И на что жизнь тратить вам, если стоите вы перед вечностью? Кто перед вечностью мал или велик? Кто прав, а кто заблуждается? Сравнитесь с вечностью, и увидите вы, что нет вокруг вас ни ближних, ни дальних, ни врагов, ни друзей. Солнце встает над всеми, и вечность забирает всех. О чем же вы думаете?.. Улыбайтесь, братья и сестры! Смейтесь!
И будьте радостны, как радостен Отец ваш Небесный!
И всякого, кто слушает слова мои, исполняя их, уподоблю я мужу благоразумному, который построил свой дом на камне. Ибо пойдет дождь, и разольются реки, и подуют ветры, и устремятся силы сии на дом тот, но не упадет он, ибо основан на камне. А всякий, кто слушает меня, но не слышит, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И горе ему, ибо пойдет дождь, и разольются реки, и подуют ветры, и нападут они на дом тот, и упадет он, и падение его будет великим.
Данила чувствовал, как к его глазам подступают слезы. Он смотрел вокруг, на тех людей, что собрались здесь, смотрел на них и не мог понять — неужели никто из них не слышит Его слов?! Неужели никто не понимает Его?!
— О каком доме ты говоришь?! — выкрикнул кто-то из толпы. — О Иерусалиме?! Но почему ты здесь, а он там?! Веди нас в дом свой, Иосия!
— Да! — подхватил другой. — Нет у нас сил больше! Мы не можем терпеть более!
— Ты скажи нам, Иосия, — кричал третий, — что Бог говорит тебе?! Скоро ли освободится Израиль от римлян?! Чего ты ждешь?! Почему не идешь в Иерусалим?!
Выкрики все продолжались, нарастая с каждой минутой, переходя в надрывный истеричный гвалт. Но Иосия не отвечал. Он лишь молча смотрел на кричащих людей, столпившихся на горном склоне, и улыбался.
— Знаешь ли ты о нашем страдании, Иосия?! — кричали люди. — Знаешь ли ты?!
— Почему не заступишься?! Почему не защитишь?! — кричали они. — Яви силу Господа нашего! Изгони язычников из святого города — Иерусалима!
— Блаженны щедрые душой, ибо в них есть сила великой радости, — шептал Иосия. — Блаженны смеющиеся, ибо они освещают землю и питают сердца. Блаженны кроткие, ибо их улыбки смягчают ожесточение. Блаженны пребывающие в истине, ибо жизнь их — радость небесная. Блаженны милостивые, ибо к ним обратятся и не останутся они в одиночестве. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят и возрадуются. Блаженны миротворцы, ибо они наречены будут сынами Божьими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их царство свободы и радости. Блаженны вы, когда будете смеяться, видя смерть мою на кресте. Радуйтесь и веселитесь, ибо награда ваша в сердцах ваших и никто не отнимет ее у вас, кроме вас самих. Радуйтесь! Радуйтесь! Радуйтесь!
— Ты что, собрался умереть на кресте? — прервал Иосию стоявший рядом с ним Петр. — А как же мы?!
— Но кто же сядет на трон Иерусалима, если не ты?! — оторопел Иуда Кариот. — Как же, Иосия?..
— Что значит — блаженны мы, когда будем смеяться, видя смерть твою на кресте, Иосия? — взмолился Иоанн, падая перед учителем на колени и утирая набегающие слезы. — Ты умрешь, Иосия?! Когда?! Почему мы должны будем смеяться, Иосия?! Почему?!
Стало происходить что-то невообразимое. Люди повскакивали со своих мест и кинулись наверх, к Иосии. Они толкали друг друга. Началась ужасная давка. Кому-то стало плохо. Звали на помощь. Плакали. Рыдали.
— Что это значит, Иосия? — кричали ученики, перебивая один другого. — Смеяться?! А кто же будет править?! Мы должны будем смеяться, когда ты умрешь?! Да, Иосия?! О чем ты говоришь?! Почему мы будем смеяться?! Почему?! Зачем?!
И посреди этой паники Иосия оставался на том же месте и глядел вокруг лучащимися смеющимися глазами. Но Даниле вдруг показалось, что Иосия не просто смотрит по сторонам, он выискивает кого-то взглядом. Тут их глаза встретились…
— Он знает, — тихо сказал Иосия, улыбнулся Даниле и показал на него рукой. — Он знает.
Данила стоял в полном оцепенении. Один, на опустевшем склоне, напротив огромной толпы, сгрудившейся на вершине.
— Римлянин?! — прокричал в наступившей вдруг тишине Иуда Кариот. — Римлянин?! — прокричал он, показывая на Данилу.
Толпа взревела и, словно селевой поток, с неистовой дикой яростью бросилась вниз…
Данила ощутил приступ нестерпимой, надсадной боли. Все его тело затекло, одеревенело и ныло, будто прошло через огромную мясорубку или попало под гигантский пресс. Данила попытался шевельнуться, но у него ничего не вышло. Он был связан по рукам и ногам! Накатил какой-то животный ужас. Данила открыл глаза.
Вокруг белый искусственный мертвый свет. И бинты… Его тело похоже на мумию! Данила с ног до головы был аккуратно замотан в черные бинты!
Его убили?! Положили в каменный гроб?! Он умер, а теперь воскресает?! Но почему искусственный свет?..
И вдруг прямо перед ним появились знакомые глаза. Внимательный взгляд. Глаза Иосии… Tолько женские.
— Ой! — воскликнула от неожиданности девушка. — Он приходит в себя!
— Мария?.. — прошептал Данила, едва размыкая ссохшиеся губы.
Что с ним случилось? Почему он весь забинтован? Что с его телом? И где он сейчас? Что реально — эта комната с искусственным светом или древняя Иудея, где он только что был? Где явь, а где наваждение?
— Воды? — неуверенно спросила Мария. Данила едва заметно кивнул.
— Благородная Анна, — услышал он краем уха, — вы позволите дать нашему гостю воды?
— Конечно, Блаженная Святая Мария, сделайте это, — сдержанно согласилась Анна. — Вы, как всегда, очень добры. Он будет вам благодарен.
Послышался звук стеклянных предметов и шум льющейся жидкости.
Мария подошла к Даниле и стала поить его водой из черного матового стакана. Грустное лицо. Ни намека на улыбку. Можно было подумать, что Мария вливает в него яд. Но нет, это не так. Она добрая. Она хорошая. Она добрая, хорошая и очень несчастная.
Данила жадно хватал ртом воду, абсолютно лишенную вкуса и запаха. Она лилась по его губам и щекам, пропитывала бинты, намотанные вдоль шеи, головы… В теле появилась какая-то непонятная теплота, веки отяжелели, и он снова провалился в небытие.
— Марк, что со мной случилось? — спросил Данила, показывая взглядом на свое загипсованное тело и бесчисленные повязки.
— Не знаю, как это вышло, — Марк недоуменно пожал плечами. — Вы потеряли сознание и каким-то странным образом умудрились перевалиться через перила. Непонятно, как это у вас получилось.
— Я упал с той террасы в сад?! — не поверил своим ушам Данила. — Там высота — метров десять, если не больше!
— Больше, — подтвердил Марк. — Не знаю, как это вышло. Не знаю.
— Вы это намеренно сделали, — тихо прошептал Данила. — Но зачем? Я ведь мог и умереть. И вы еще утверждаете, что я вам нужен как воздух?
Марк сидел в кресле неподалеку от кровати Данилы. Но, услышав эти слова, встал и отошел в сторону.
— Ваши подозрения беспочвенны, — сухо сказал он. — Если бы я хотел вашей смерти, Данила, поверьте, мы бы сейчас с вами не раз говаривали. Но мне не нужна ваша смерть, мне нужно большее.
— Большее… — Данила инстинктивно вздрогнул. — Больше смерти?
— Да, Данила, — отозвался Марк, разглядывая тусклый свет, преломленный толстым цветным стеклом витража. — Мне нужно ваше служение — ей…
— Так мне это не почудилось?! — воскликнул Данила. Разрозненные воспоминания о последнем разговоре с Марком всплыли в его памяти. — Вы хотите, чтобы я стал отцом ее ребенка?! Вы хотите, чтобы моя дочь стала очередной жертвой всего этого вашего безумия?!
— «Каждому свое», — безразлично ответил Марк, цитируя Екклесиаста. — Личная судьба вашей дочери меня не интересует. Я свыкся даже с тем, что моя мать умерла, наложив на себя руки, а моя любимая сестра до сих пор погружена в ад страданий. Я беспокоюсь за этот мир, Данила, а не за отдельных людей. Кто-то должен нести этот крест. Кто-то должен. И если это не ваша мать, не ваша сестра и не ваша дочь, то это будет чья-то чужая мать, чужая сестра, чья-то чужая дочь. Скажите же мне, какая разница? Просто кто-то служит, а кто-то нет. Кто-то отвечает за всех, а за кого-то отвечают. Вы спрашиваете меня — «почему я?!» Но так восклицает всякий, кто сталкивается с Промыслом. И у меня нет ответа на этот вопрос. Если вы, Данила, хотите знать мое мнение, то я отвечу просто — вероятно, потому, что именно вас Бог избрал для этой миссии. Что я могу еще сказать?..
— Марк, вы хотите убедить меня в том, что Бог жаждет человеческих страданий? — недоверчиво спросил Данила. — В это вы предлагаете мне верить?
— Это не Бог, — Марк отрицательно покачал головой. — Это не Бог жаждет наших страданий. Этого, видимо, хотят сами люди. Есть что-то в природе человека, что заставляет его страдать, желать и искать страдания. Вы когда-то говорили, что страдание бессмысленно. И я с вами абсолютно согласен. Но, несмотря на бессмысленность страданий, люди почему-то их продуцируют. Значит, оно просто им нужно.
— Я говорил, что страдание лишено смысла, что оно — ошибка, — согласился Данила, чувствуя, как трудно ему собраться с мыслями. — Это великий миф и великая иллюзия. Но это можно понять, только пережив страдание и — на пике боли — отказавшись от него. Когда ты перестаешь трепетать перед страданием, когда ты становишься над ним, когда ты становишься выше его — оно уходит. И такой поступок, это внутреннее решение — проявление зрелости человека. Это его поступок , для этого нужна сила. А большинство людей не понимают этого. Они боятся страданий и бегут от них, а оно гонится за ними. Так оно рождается…
— Да, я не отрицаю, что в человеке есть и другое желание, — сказал Марк, словно бы не услышав ни одного слова Данилы. — Человек жаждет страдания, но он жаждет и другого — во что бы то ни стало избежать страданий, укрыться от них, спрятаться. И кто-то должен укрывать его, прятать, оберегать. Кто-то должен делать это из чувства любви к нему — к слабому человеку. Из любви к человечеству. Кто-то благодаря мудрости своего сердца, благодаря своей душевной щедрости, своей доброте должен встать на защиту тех, о ком сказано: «Да простится им, ибо не ведают они, что творят». Да, люди, все человечество, не ведает, что творит. И этим оно обрекает лучших людей на страдания — ради своих прихотей и несдержанности. Кто-то грешит, а кто-то искупает грехи…
И тут вдруг Данила вспомнил слова Иосии. Те самые, что он говорил, стоя на горе перед собравшимся народом: «Блаженны щедрые душой, ибо в них есть сила великой радости. Блаженны смеющиеся, ибо они освещают землю и питают сердца. Блаженны кроткие, ибо их улыбки смягчают ожесточение. Блаженны пребывающие в истине, ибо жизнь их — радость небесная». Разве не противоречат эти слова всему тому, что говорил ему Марк?
— Но откуда в вас такая уверенность? — прошептал Данила. — Почему вы думаете, что кто-то должен искупать грехи человечества?
— Сам Христос был жертвой во искупление наших грехов! — оборвал его Марк.
— Но вы же сами говорили, что это нелепо! — прохрипел Данила. — Вы сами говорили, Марк, что это нелепо! Что Бог не может жертвовать Самим Собой Самому Себе! Вы говорили, что смерть была бы избавлением!
— Я говорю о его жертве, но я не говорю о жертве на кресте, — Марк посмотрел на Данилу как на душевнобольного. — Его жертва — это его обет. И он не был Сыном Божьим, он был Пророком — тем, кто говорит с Богом! Его жертва — обет горести и страдания. Вот его жертва!
— Но почему?.. — не унимался Данила. — Почему вы так уверены?! Возможно, это заблуждение, ошибка, еще один миф! Как вы можете знать, какую «сделку» Иисус заключил с Богом?! А даже если и было что-то подобное, то где гарантия, что его поняли правильно? Где гарантия, что его проповедь поняли правильно, хотели понять правильно? Не может ли быть, что это ошибка? Просто досадная ошибка?
— Вам, видимо, хочется так думать, Данила, — ответил Марк и как-то странно посмотрел на Данилу, словно что-то понял или почувствовал. — Возможно, вам даже мерещится что-то подобное… Возможно, теперь вы представляете себе смеющегося Христа, который говорит: «Блаженны щедрые душой, ибо в них есть сила великой радости. Блаженны смеющиеся, ибо они освещают землю и питают сердца».
«Откуда он знает?!» — в ужасе подумал Данила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14