– Я… мне нужно идти…
– Я скучаю по тебе.
У нее перехватило горло. «О, Куинн. Я тоже скучаю по тебе».
– Спасибо за то, что позвонил.
– Аннабел…
Она нажала кнопку отключения и, сложив мобильник, бросила его на кровать. Что бы ни сказал Куинн, основные факты остаются неизменными. Первое: он подозревается в убийстве Лулу. И второе: она не должна доверять ему, как бы ей этого ни хотелось.
– Дорогая, кто это был? – спросила Пердита.
– Один друг.
Изогнув вопросительной дугой бровь, Пердита разглядывала Аннабел.
– У тебя порозовели щеки, и ты выглядишь как женщина, говорившая со своим любовником. Кто это был? И не ври мне. Я всегда, еще с тех времен, когда ты была маленькой девочкой, могла определить, когда ты врешь.
– Это был Куинн Кортес.
– Тот, кого подозревают в убийстве Лулу?
– Он не убивал Лулу.
Пердита принялась размышлять вслух:
– Ты встретилась с ним в Мемфисе после смерти Лулу, верно?
Аннабел кивнула.
– Как давно ты его знаешь? Всего пять или шесть дней?
– Да.
– О, моя дорогая девочка, ты влюбилась в него!
– Нет, я… – Слезы затуманили ее глаза. – Я не знаю. Может быть…
– О, моя…
– Из этого ничего не выйдет. Мы больше не увидимся.
– А вот в этом ты ошибаешься, Анни Белли. У тебя могут быть самые благие намерения, но закончится все тем, что ты не сможешь избегать его. Я знаю, что значит любить человека, которого не хочешь любить, человека, от которого одни неприятности. Мне остается только молиться, чтобы он не разбил твое сердце.
Глава 19
Утро пятницы было теплым и ясным. В ярко-синем небе ни облачка. Радостно щебетали пичуги, а вдоль выложенной кирпичом извилистой дорожки, ведущей к портику фасада Вандерлей-Холла, в лучах утреннего солнца поблескивали росинками желтые нарциссы. Аннабел открыла застекленные створки балконной двери и ступила наружу, чтобы лучше разглядеть начало этого важного дня – дня, когда Луиза Маргарет Вандерлей упокоится рядом с несколькими поколениями ее предков на частном семейном кладбище. Но погребение начнется только после рвущей сердце долгой заупокойной службы в остинвиллской пресвитерианской церкви на Хай-стрит.
Сегодняшний день, наверное, станет днем воспоминаний о хороших временах, счастливых моментах в жизни Лулу. Дядя Луис попросил Аннабел сказать панегирик. Она знала, что он попросит, боялась, что попросит, но после смерти отца смирилась с тем фактом, что ей выпало играть роль хранителя традиций семьи Вандерлей, которую прежде выполнял ее отец.
Вчера вечером, после того как тетя Пердита ушла к себе, Аннабел еще долго работала над составлением панегирика. Она надеялась, что подобрала справедливые слова о Луизе Вандерлей; о том, кем мог бы стать этот красивый ребенок с огромными глазами, стремившийся объять необъятное. Такую Лулу Аннабел помнила очень хорошо. Такую Лулу Аннабел любила.
Глядя на огромную лужайку усадьбы Вандерлей-Холл, которую поддерживала в идеальном порядке целая бригада садовников, Аннабел вспоминала свое детство, значительную часть которого провела здесь, в родовом поместье. Лулу была младше, но обычно они играли вместе. Это было время, когда Аннабел любила Лулу, как свою родную сестру. Днем они резвились в пруду на заднем дворе, а теплыми вечерами ловили светлячков. Хотя кожа у обеих была белая, Лулу загорала до черноты, а Аннабел часто обгорала до пузырей. Они любили играть в прятки и находили множество укромных местечек на территории поместья, где можно было надежно спрятаться. Всегда счастливые. Всегда в безопасности. Или Аннабел так только казалось?
Почему Лулу не рассказала, что с ней происходит? Если бы она обратилась к дяде Луису, тете Мета Энн или к родителям Аннабел! Или пришла бы к Аннабел и поделилась с ней. Но она хранила свою ужасную тайну, жила с ней, терпела это и позволила превратить себя из чудного, невинного ребенка в лишенное моральных принципов неистовое существо.
Если бы только у Лулу все сложилось иначе. Если бы только…
Слишком поздно для «если бы только». Для Лулу не наступит завтра. Во всяком случае, не здесь, не в этом мире.
Держась за кованые перила, Аннабел вдыхала свежий весенний воздух и радовалась тому, что живет, как может радоваться жизни только тот, кто недавно потерял любимого человека. Смерть члена семьи напомнила ей о бренности и скоротечности жизни.
Из состояния задумчивости ее вывел телефонный звонок. Аннабел поняла, что это ее сотовый телефон. Неужели опять Куинн? Оставив двери на балкон распахнутыми, она бросилась в спальню, к прикроватной тумбочке, где лежал ее мобильник. Схватила телефон, раскрыла его и затаила дыхание.
– Алло.
– Аннабел?
Это был Куинн.
– Как у тебя настроение с утра? – спросил он.
– Хочется плакать. Нервничаю. Трушу перед чтением панегирика Лулу.
– Все будет в порядке. Ты скажешь очень правильные слова.
– Думаешь?
– Ты скажешь, каким чудесным человеком была Лулу, как ты ее любила, как близки вы с ней были в детстве. – Куинн замолчал, ожидая ответа Аннабел, но она тоже молчала, и он продолжил: – Лулу стремилась получить от жизни как можно больше впечатлений. Она хотела испробовать все, она любила рисковать.
– Ты же знаешь, что это лишь одна из ее сторон.
– Нет, к сожалению, не знаю. Мы не были настолько близки. Редко говорили о нашей личной жизни, детстве, семьях.
– Странно слышать, что вы не были настолько близки, когда вы были любовниками. Большей близости я себе и не представляю.
После длинной паузы Куинн сказал:
– Мы с Лулу занимались сексом. Это не любовь. Мы не любили друг друга. А секс не всегда сближает.
«А ты любил когда-нибудь?» – хотелось спросить Аннабел, но она не спросила.
– Я понимаю.
– Правда?
– Да.
– Если бы мы с тобой занимались сексом, близость была бы, – сказал он приглушенным низким голосом. Чарующим голосом.
По телу Аннабел прокатилась волна чувственного жара.
– Пожалуйста, не надо…
– Мне извиниться за то, что я хочу тебя?
– Нет. Но я не могу… мы не можем. Ты сам сказал, что хочешь меня так, как хотел бесчисленное множество других женщин.
– Я солгал. Ни одну женщину я не хотел так, как хочу тебя. Глухие удары бешено колотившегося сердца отдавались у Аннабел в ушах. Мышцы ее живота напряглись.
– Ты сказал, что не станешь разбивать мне сердце.
«Отрицай и это, – мысленно молила его она. – Скажи, что никогда не причинишь мне боль, никогда не разобьешь мое сердце. Поклянись, что я могу доверять тебе». Он молчал.
– Куинн!
– После похорон, когда ты сделаешь все, что нужно, возвращайся в Мемфис.
– Я подумаю, но сейчас мне нужно идти.
– Я буду думать о тебе сегодня.
«И я буду думать о тебе и желать, чтобы ты оказался здесь».
– Прощай, Куинн. – Аннабел отключила телефон, боясь, что скажет что-нибудь такое, о чем потом будет жалеть, даст обещание, которого не следовало бы давать.
Свет послеполуденного солнца, теплый и чистый, мерцал на белом гробу и сверкал на его позолоченной отделке. Легкий весенний ветерок овевал верхушки деревьев и ласкал кожу. Запах свежевыкопанной земли, горкой возвышавшейся на противоположном конце могилы, смешивался с ароматом свежескошенной травы. В конце своей короткой речи пресвитерианский священник, доктор Портер, процитировал Священное Писание, Аннабел взглянула на сидевшего справа от нее дядю Луиса. Он выглядел очень старым, очень усталым и невыносимо скорбным. Уит стоял позади отца и бережно держал его за плечи. Он вел себя, как подобает хорошему сыну, проявляя заботу о слабом здоровье и расстроенном эмоциональном состоянии отца. Несмотря на презрительное отношение к кузену, Аннабел не могла не признать, что сегодня он вел себя так, как надо, а не так, как всегда. Но ведь она тоже изменила себе, когда говорила панегирик Лулу. У дяди Луиса выросли плохие дети, судьба дочери была предрешена действиями сына. Лулу можно было простить. Уита нельзя.
Когда доктор Портер закончил молитву, волынщик сыграл «Удивительную благодать», и собравшаяся на церемонию толпа начала расходиться. В погребальной службе предстояло участвовать только членам семьи и близким друзьям. И только они вернутся потом в дом, чтобы разделить общую скорбь.
Перед началом скорбной церемонии Аннабел заметила в толпе снаружи сержанта Джорджа и подошла к нему, чтобы поблагодарить за то, что он приехал из Мемфиса на похороны. Он был преисполнен сочувствия и участия, предлагал сделать для нее все, что в его силах. Неожиданно для себя Аннабел пригласила его на погребение. Нельзя сказать, что она на самом деле хотела, чтобы Чад Джордж был сегодня с ней, но он был рядом, такой доступный и сговорчивый. Тогда как человек, который ей действительно был нужен – и сейчас, и вообще, – при всем его желании не мог быть с ней.
Поднявшись, Аннабел помогла Уиту поставить на ноги дядю Луиса. Они отвели его к лимузину и усадили на заднее сиденье. Затем Аннабел повернулась к Чаду, стоявшему в стороне ото всех и, по-видимому, поджидавшему ее.
– Пойдемте со мной, – сказала она.
– Вы уверены, что хотите, чтобы я там присутствовал?
– Уверена. Иначе я не пригласила бы вас. – Она протянула ему руку.
Чад мягко пожал ее руку.
– Вы ведь знаете, Аннабел, я все сделал бы для вас. Все, что угодно.
Она улыбнулась ему:
– Будьте сегодня моим другом. Моим заботливым, надежным другом.
– Почту за честь.
Когда они подошли к ее «кадиллаку», Чад предложил отвезти ее, и она охотно бросила ему ключи. Приятно было передоверить кому-то другому даже такую незначительную работу. Тому, на кого она безоговорочно могла рассчитывать.
Чад относился к тому типу мужчин, который должен был бы нравиться Аннабел. Он чем-то напоминал ей Криса. Пожалуй, он слишком красив для мужчины, однако это не помешало ему быть настоящим мужчиной. К тому же Чад был полицейским детективом, племянником конгрессмена. Видимо, из хорошей семьи. Не богатой, по меркам Вандерлеев, но респектабельной. Она могла доверять Чаду. Он не стал бы ей лгать. И не разбил бы сердце, если бы она вступила с ним в связь.
«Он не разбил бы твое сердце, потому что ты не любишь его. Он тебе нравится. Ты с уважением относишься к его профессии. И тебе хотелось бы испытывать к нему те же чувства, что к Куинну. Но ты не испытываешь таких чувств».
«Нет, не испытываю, но, может быть, все-таки испытаю?»
Обслужив сначала гостей, Сандерс подал бокал бурбона Гриффину, и мужчины отвлеклись на напитки. Куинн сделал несколько круговых движений рукой до образования водоворота в бокале, поднес его к губам и сделал глоток. Превосходно. Другого от Гриффина Пауэлла он и не ждал. Пауэлл обладал естественным, не выставляемым напоказ, своеобразным стилем, тогда как у Куинна то был всего лишь внешний, наносной лоск. Куинн не был знатоком хороших вин или прославленных крепких напитков. Когда ему хотелось почувствовать опьянение, он накачивался пивом, однако всем напиткам предпочитал чай со льдом. Может быть, пример матери, которая присосалась к бутылке с виски, когда он был еще мальчишкой, и впоследствии окончательно спилась, настроил его против спиртного еще в раннем возрасте.
– Я заказал ужин в номер, – сказал Гриффин. – Если не возражаете, к нам присоединится Сандерс.
– Я не против, – сказал Куинн. Интуитивно он чувствовал, что между Пауэллом и Сандерсом существует более сложная связь, чем взаимоотношения работодателя и служащего.
– Конечно, – добавил Джадд Уокер.
– Но прежде чем приняться за еду, обсудим дела. – Гриффин поставил на стол бокал с бурбоном и взял стандартный лист бумаги. – Сегодня я получил информацию, которая подтверждает мою теорию: кто-то убивает любовниц Куинна.
У Куинна свело живот.
– Только, пожалуйста, не говорите, что убита еще одна моя бывшая любовница.
– Вы помните Карлу Милликан? – спросил Гриффин.
– Да. Она – дизайнер по интерьерам. Мы встретились поздним летом на вечеринке, организованной нашим общим другом, квартиру которого она декорировала.
– Вы знали, что Карла была убита четыре месяца назад?
Куинну стало нехорошо. Застучало в висках.
– Нет, понятия не имел.
– Между вами были близкие отношения? – Гриффин сфокусировал внимание на глазах Куинна.
«Что он пытается там вычитать? Определяет, можно ли мне верить? Или выискивает признаки того, что я не стану врать ему?»
– Если бы Карлу убили в Хьюстоне, я узнал бы об этом из газет, а я не помню…
– За два месяца до своей гибели она переехала в Даллас.
– Ее убийцу поймали? – спросил Джадд. Гриффин помотал головой.
– А способ ее убийства был тот же, что и у убийцы Лулу Вандерлей и Кендал Уэллс? – спросил Джадд.
– Да. Карла была задушена. И у нее был отрезан указательный палец правой руки.
– Проклятие! – Куинн поставил бокал на кофейный столик и встал. – Ничего не понимаю. – Вдруг, что-то вспомнив, он встрепенулся. – Я был в Далласе четыре месяца назад. Совсем недолго. Слетал на один день и сразу же вернулся в Хьюстон.
– Вы прилетели в Даллас двадцатого ноября и улетели в Хьюстон двадцать первого, – сказал Гриффин. – Вы были приглашены в качестве консультанта. Старый приятель по юридическому факультету собирался раскрутить крупное дело и хотел использовать ваши мозги.
– Сейчас вы скажете, что Карла была убита двадцатого ноября.
– Вот именно. Она была убита в то время, когда вы были в Далласе. Можете вспомнить, что вы тогда делали между десятью вечера и часом ночи?
– Спал в своем гостиничном номере.
– Кто-нибудь может подтвердить это? – одновременно спросили Джадд и Гриффин.
– Нет, черт возьми! Как я могу доказать это, если я был один?
– Кто-то очень старается подставить вас, – сказал Джадд. – Если только вы не Джекил и Хайд и, убивая этих женщин, одна часть вашего «я» не знает, что делает другая.
– Не стоит шутить по этому поводу, – одернул Куинн своего адвоката.
«Боже, был ли у меня один из тех приступов затмения, когда я находился в Далласе? Думай, черт возьми, думай. Попытайся вспомнить. Первый странный приступ сна случился в Новом Орлеане около года назад. А в Далласе? Да. О Господи, да, в Далласе был второй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43