– Просто так посмотреть, что ли? – не понимает женский голос в трубке.
– Нет, конечно… Меня интересует некто из числа приезжих спортсменов.
Поиск занимает немного времени.
Мищенко Александр Петрович, тридцати лет, член сборной России по радиолюбительской «охоте на лис», был помещен вчера утром в двенадцатую палату гастро-энтерологического отделения с приступом хронического гастрита.
– А сейчас он на месте? – осведомляюсь я, но мой вопрос, видимо, кажется дурацким моей собеседнице, потому что она, помедлив, переспрашивает, что я имею ввиду.
– Да нет, ничего… – спохватываюсь я и благодарю дежурную, причем под влиянием сделанного открытия делаю ей невольный комплимент, назвав «девушкой», хотя она гораздо старше меня.
До приезда Нагорнова я успеваю провести еще одно оперативно-разыскное мероприятие. А именно: поднимаюсь на этаж, где остановились спортсмены, и пытаюсь получить информацию о них от дежурной, суровой тетки лет сорока. Однако меня ждет ошеломляющий сюрприз.
Тетка упорно отказывается понять, о какой такой спортивной команде я ей толкую.
Поскольку трехместных номеров на данном этаже всего лишь два, я устремляюсь убеждаться воочию, что мои претензии справедливы. Однако никаких спортсменов там нет.
Возвращаюсь к столику дежурной, которая косится на меня с великим подозрением, и настаиваю на том, чтобы она сообщила, кто вообще проживает на вверенном ей этаже.
Мы долго препираемся, потом она все-таки уступает моему напору и достает толстую засаленную тетрадь, озаглавленную «Список проживающих на 3-м этаже».
Никаких спортсменов в ней действительно не числится. Все номера заняты, причем люди, которые остановились в них, прибыли не сегодня и даже не вчера.
Как же так?!
Следующая моя мысль логично вытекает из предположения, что информация о размещении группы спортсменов на третьем этаже была преподнесена мне красоткой Анной в искаженном виде. Сознательно или по ошибке – это уже другой вопрос.
Чтобы не скакать по всем этажам, я спускаюсь вниз, к дежурному администратору, и тут мы встречаемся с только что прибывшим Нагорновым.
– Что все-таки случилось, Лен? – спрашивает он, отдуваясь (видно, взбирался бегом по чудовищной лестнице, ведущей к гостинице).
Я отвожу его в сторонку и вполголоса излагаю, каким образом мне удалось сделать свое открытие.
Когда я обратил внимание на то, что спортсменов сегодня почему-то нет в парке, то сразу вспомнил, что вчера, когда они бегали трусцой по аллейкам, их было не пятеро, а шестеро!
Логично было предположить, что с шестым что-то случилось. Якобы. Гастрит – это такая болезнь, которая требует проведения досконального обследования больного, взятия анализов и проб. Видимо, те, что были заинтересованы в ликвидации Спящих, решили заслать киллера в больницу не в качестве постороннего посетителя, а в виде мнимого больного. А дальше все очень просто. Лжебольной дожидается, когда все, включая дежурных медсестер, уснут, после чего отправляется вершить свое черное дело… Неудивительно, что все усилия оперативников, пытавшихся обнаружить, каким способом неизвестный проник в здание, не увенчались успехом. Тот, кто убил Лену Ефимову и пытался покончить со Спящими, вовсе не собирался удирать из больницы под покровом ночи. Он спокойненько вернулся на свое законное койко-место, переждал, пока суматоха уляжется и милиция уедет, а потом, как ни в чем не бывало, покинул больницу…
– Ты думаешь, что и остальные члены команды замешаны в этом? – спрашивает меня Нагорнов.
– Может быть, да, а может, и нет, – уклончиво отвечаю я. – Во всяком случае, они могли бы сообщить нам кое-какие подробности об этом Мищенко.
– Могли бы? Почему ты говоришь о них в условном наклонении?
– Да потому что все они исчезли самым таинственным образом этой ночью! – взрываюсь я. – И даже нет следов от их пребывания в номерах на третьем этаже, где они размещались! Более того, эта дура дежурная утверждает, что никаких спортсменов в гостинице в последние дни и в помине не было!..
– Стоп, стоп, – останавливает меня Нагорнов. – Успокойся, Лен, не надо так кричать… Сейчас мы во всем разберемся.
Он подходит к стойке дежурного администратора, показывает ей свое удостоверение и принимается усиленно ее расспрашивать.
Я стою, опустив голову, как оплеванный. Мне уже ясно, чем закончится экспресс-дознание. Те, кто противостоит мне в незримой борьбе за Спящих, сделали ловкий ход. Я не знаю, какие методы и средства им пришлось пустить в ход, но очевидно, что они сделали все, чтобы о них в гостинице просто-напросто «забыли»…
Через несколько минут Нагорнов возвращается ко мне, разводя руками.
– Никаких спортсменов-радиолюбителей здесь действительно не было зарегистрировано, – сообщает он. – Я лично проверил по записям в книге учета проживающих.
– Может быть, они записывались не как спортсмены? – цепляюсь я за последнюю соломинку.
– Дежурная категорически утверждает, что в последнее время никаких групповых заездов вообще не было, – качает головой Нагорнов.
А ведь еще немного – и он может вообразить, что от напряжения и стрессов вчерашнего дня у меня, как говорится, «поехала крыша»! Что же делать? Эх, жаль, что Щербаков уже ушел, уж он-то мог бы подтвердить, что я не страдаю галлюцинациями!.. И проказницы Анечки сегодня тоже нет.
Тут взгляд капитана останавливается на сержантике, исполняющем роль швейцара. Подозвав его, он задает ему вопрос:
– Монашкин, ты видел хоть раз в последние три дня группу спортсменов, которые проживали в этой гостинице?
По части актерской игры сержант превосходит Качалова и Станиславского, вместе взятых. Ему бы во ВГИК надо было поступать, а не в милицию. Он так усердно трясет головой из стороны в сторону, что я опасаюсь, как бы она у него не слетела с плеч вместе с форменной фуражкой.
Детектор лжи бы сейчас на всех этих бессовестных врунов!
«А ты уверен, что они осознают свою ложь?», – неслышно нашептывает кто-то мне на ухо. Что, если их заставили забыть о спорстменах, стерев кусочек памяти?
Не надо думать, что мы имеем дело с поистине могущественным противником, который способен управлять людьми, воздействовать на них, внушать им что угодно, а если они станут опасными – убивать их, не оставляя улик.
Ведь именно он превратил обычных людей в Спящих.
Только не видно причины, по которой он стремится теперь уничтожить их. В этом нет логики… Или она все-таки есть, только мы не способны понять ее, потому что речь идет о какой-то иной, принципиально отличной от нашей системе мышления и поступков?
И складывается впечатление, что с каждым днем, с каждым часом события разворачиваются все стремительнее. А это свидетельствует о том, что противник перешел к активным действиям. Видимо, время поджимает его, и ему надо во что бы то ни стало быстренько обрубить все торчащие концы…
– Лен, ты извини, – слышу я голос Нагорнова рядом с собой, – но мне надо ехать. В отделе дел невпроворот скопилось… А насчет спортсменов я еще наведу справки по своим каналам. Лады?
– Постой, Женя, – прошу я его. – Раз уж ты здесь, давай мы с тобой решим еще один вопрос. В принципе я мог бы, конечно, этим заняться сам, но ты – все-таки представитель власти, лицо при исполнении… А?
Он чешет в стриженом затылке.
– Что, еще кого-то надо проверить? – бормочет он.
– Надо, Женя, надо, – тяну я его за собой наверх. После недолгих колебаний он, наконец, уступает, и мы поднимаемся по пыльной ковровой дорожке, устилающей гостиничную лестницу.
По дороге я рассказываю ему о подозрительном субъекте Лугине.
Разумеется, не все. Например, о машине, хранящейся в гараже с оружием и деньгами, я на всякий случай пока умалчиваю. Иначе придется объяснять, каким образом мне удалось это узнать, а признаваться сотруднику милиции в допущенном правонарушении не хочется, даже если оный сотрудник является твоим хорошим знакомым…
Вот и четвертый этаж, где за дежурным столиком восседает мужик с внешностью мясника. Не иначе как кто-то из постояльцев присел отдохнуть, пока дежурная отлучилась куда-то.
Однако «мясник» оказывается именно дежурным по этажу. Но на наши вопросы он отвечает крайне уклончиво.
«Да, есть такой проживающий в четыреста пятом, но чем он занимался вчера и где находится сейчас, сказать не могу. Ключа на доске у меня нет, значит, еще спит ваш Лугин… Не натворил ли он чего, раз им милиция интересуется? Нет? Ну, пожалуйста, пожалуйста…»
Мы подходим к двери четыреста пятого, и Нагорнов достает уже знакомый мне пистолет.
На стук в дверь никто не отзывается. Стучу сильнее, и внезапно дверь распахивается. С первого же взгляда видно, что в номере никого нет.
Держа пистолет наготове, Нагорнов ужом проскальзывает мимо меня в номер и растерянно прячет пистолет за пояс. Та постель, что справа, разобрана и измята, словно в ней совсем недавно кто-то нежился, другая постель девственно не нарушена. Беспорядка в номере нет, и ничего странного нет, но гнетущее чувство тревоги не оставляет меня.
Что-то здесь не так, только пока не пойму – что именно…
Нагорнов заглядывает в совмещенный санузел, потом – в стенные шкафы.
– А вещей-то нет, – сообщает мне он. – Похоже, рванул когти твой Лугин.
Так-так. Если капитан прав, то бегство персонажей этой истории принимает масштабы всеобщего явления. Крысы бегут с корабля. Или тараканы, которые, говорят, очень чувствуют повышение уровня радиации…
Только мне почему-то не верится, что Лугин сбежал из города. Не мог же он оставить машину и прочие принадлежности своей нелегальной деятельности в гараже, в качестве своеобразного завещания владельцу оного?
А машиной он так до сих пор и не воспользовался. Я уверен в этом, потому что во время своего посещения гаража прилепил один из оставшихся у меня датчиков-шпионов на задний мост «Форда», и теперь, если кто-то хотя бы на сантиметр сдвинет машину с места, в моем «мобиле» сработает система оповещения…
Мы уже собираемся уходить, как вдруг Нагорнов приседает на корточки, внимательно вглядываясь в крашеный дощатый пол возле разобранной кровати.
– Видишь, Лен? – спрашивает он, показывая на небольшие темные пятнышки на полу.
Я нагибаюсь. Сомнений нет: именно так выглядят мельчайшие капельки крови, если их разбрызгать с большой высоты на пол. Например, при профессиональном ударе по лицу, когда нос не расплющивается в лепешку, а лишь больно, вплоть до потери сознания, задевается костяшкой пальца.
– Интересно, – задумчиво продолжает Евгений, – здесь принято делать влажную уборку каждый день или только раз в неделю?
Все еще наклонившись над полом, я поворачиваю голову и вижу, что под кроватью белеет какая-то бумажка.
Извлекаю ее на свет божий и тупо созерцаю то, что на ней написано.
– Номер какой-то, – говорит недоуменно Нагорнов, бросив взгляд на бумажку из-за моего плеча. – Может, телефон междугородной связи?
– Насколько я знаю, в телефонных системах не принято употреблять буквы, – мрачно откликаюсь я.
На душе у меня скребут кошки. Потому что номер, который записан на бумажке, является кодом моего личного доступа в сеть Инвестигации. Но и об этом я не имею права сообщить моему спутнику.
– Дай-ка мне ее, на всякий случай, – просит Нагорнов и бережно прячет бумажку в карман пиджака. – Отдам нашим экспертам, может быть, расшифруют…
Ну-ну.
– Ну, все, я пошел, – решительно направляется к выходу Евгений. – А то точно выговор от начальства схлопочу!..
– А что будем делать с этим? – Я киваю головой на капельки крови на полу.
Нагорнов закусывает губу:
– Ты думаешь, здесь имело место рукоприкладство?
– А ты думаешь, что Лугин порезался, когда брился?
– А почему ты решил, что кровь принадлежит Лугину?
– По запаху, – мрачно шучу я.
– Слушай, Лен, – словно что-то вспомнив, говорит Нагорнов. – Давай впредь договоримся так… Ты не будешь вызывать меня в ночь-полночь тогда, когда тебе что-то померещится, хорошо? И тем более не будешь требовать проводить по каждому пустяку расследование с экспертизами. Договорились?
– Нет, – качаю головой я. – Не договорились. Если ты думаешь, что все это – пустяки, то и я могу подумать, что сон твоей родной дочери не представляет собой ничего особенного.
Он опускает голову. Потом глухо говорит:
– Нет, Спящие – это, конечно, не пустяк. Но и ты ошибаешься, полагая, что вокруг тебя – сплошь переодетые сотрудники секретных ведомств. Все гораздо проще, Лен. Как любое реальное преступление… Мы, кстати, вчера обговаривали с Ножиным одну версию, и пока что все, что случилось вплоть до настоящего момента, укладывается в рамки наших предположений…
Я не успеваю ничего сказать, как Нагорнов продолжает:
– Мы склонны полагать, что в городе завелся маньяк, обладающий экстрасенсорными способностями… Гипноз, внушение и прочее в том же духе… Каким-то образом ему удается вводить в транс свои жертвы. Естественно, остается загадкой, по какому принципу он осуществляет отбор и с какой целью все это затеял, но пока мы его не поймаем, это так и останется загадкой. Чужая душа – вообще потемки, а у маньяка и подавно… если у него есть, конечно, то, что мы называем душой…
– Подожди, подожди, Женя, – бормочу растерянно я. – Ты сказал – в городе завелся… Как это понять? Завестись могут в доме тараканы! Откуда он мог у вас взяться?
– Ну, откуда-откуда?.. Оттуда! – отмахивается Евгений. – Откуда вы все приезжаете в Мапряльск? Вот и этот… гипнотизер хренов, он тоже может оказаться заезжим гастролером… Побудет у нас какое-то время, натворит дел – и дальше, осваивать просторы нашей родины… от Москвы – до самых до окраин…
Я обессиленно опускаюсь на смятую постель, где еще недавно лежал тот, кто выдавал себя за журналиста Лугина.
Это называется: ты ему – про Фому, а он тебе – про Ерему.
До чего ж зациклились наши борцы с преступностью на самых простых и доступных объяснениях! Даже когда им на голову будет садиться летающая тарелка с вооруженными зелеными человечками на борту, они до самого конца будут упрямо твердить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40