– Пошли, – сказал доктор Бедоян.
Пан Сатирус вздохнул и последовал за своим врачом навстречу судьбе.
Девочек было четыре, все они стояли на различных ступенях девичества – от затянувшихся двадцати пяти до неполных сорока. Все они оказались неизменными блондинками, а три – Дотти, Фло и Милли – были в шортах. Бель была в черных спортивных брюках, но даже это обстоятельство не могло скрыть ее кривоногости, что с тех пор, как рыбий жир стал достоянием широких масс, встречается довольно редко.
Горилла встал и, держа девушек на весу под мышками, представил собравшихся. Затем поставил Фло на ноги и сказал:
– Пан, вот целая охапка настоящих женщин.
– Ты мне нравишься, Коротышка, – сказала Фло и пошла Пану навстречу. – Ну и мускулы же у тебя. – Она ткнула пальцем в мускулы. – Э, да ты без рубашки. – Она отступила. – Это не по-джентльменски.
Счастливчик Бронстейн сказал Милли: “Извините”, и посадил ее на пол рядом со стулом. Он подошел к Фло и обнял ее за плечи.
– Пан снял рубашку, потому что устал. Он сегодня был в космосе, летал вокруг земного шара.
Фло поглядела на него с недоверием.
– Ты хочешь сказать, что он как Джон Гленн?
– Нет, – сказал Пан. – Я летел в другую сторону. С востока на запад.
– У вас очень приятный голос, – сказала Фло. – Бьюсь об заклад, что вы кончали колледж. Я люблю образованных. – Потом в ее глазах снова мелькнуло подозрение. – Нет, не верю. Вы же моряки, знаю я вас!
– Вон спроси у доктора, – сказал Счастливчик.
Фло медленно повернулась к доктору Бедояну, который энергично колол лед.
– Вы доктор?
– Да, мадам. Надеюсь, вы не нуждаетесь в моих профессиональных услугах?
– Этот малый и в самом деле летал сегодня в космос?
– Безусловно, – подтвердил доктор Бедоян.
– Что ж он тут делает в этой дыре, во Флоридавилле?
– Он отдыхает, восстанавливает силы, – сказал доктор Бедоян. – Кто знает, может, завтра его захочет видеть сам президент? А может, конгресс захочет, чтобы он выступил с речью на совместном заседании обеих палат. Но сначала ему нужна разрядка.
– Разговор у вас не как у простого матроса, – сказала Фло. – Только вы небось сговорились с теми двумя.
– Я докажу вам, что вы не правы, – сказал доктор Бедоян и оглядел комнату. Дирекция отеля “Флоридавилльхауз” снабдила парадную комнату крепкой стальной вешалкой для платьев, плащей, костюмов. – Он тренировался на астронавта. Если он захочет, то может повиснуть на этой вешалке на одном пальце.
– Еще чего! – усомнилась Фло.
– Ну, Пан, ради бога, ради науки и всего рядового и старшинского состава американского военно-морского флота! – сказал доктор Бедоян.
Пан Сатирус вздохнул и, шаркая подошвами, подошел к вешалке. Она была немного высока для него, и поэтому он подпрыгнул, уцепился за вешалку указательным пальцем левой руки и повис.
– Здорово, – сказала Фло.
– Я спрашиваю вас, – продолжал доктор Бедоян, – может ли кто-нибудь, не готовившийся стать астронавтом, сделать это?
Пан спрыгнул на пол и пошел к ящику с джином. В ящике были пинты – двадцать четыре бутылки. Он распечатал одну из них и поднял донышком кверху. Потом сообразил, что ведет себя невежливо, и вручил оставшуюся треть пинты Фло.
– Ты любишь выпить, а? – спросила она.
– Только в периоды отдыха и восстановления сил. – Пан улыбнулся. – Я сейчас достану немного льда и стакан. Я вижу, вы не из тех, кто пьет прямо из бутылки.
– О, ты на высоте, отпрыск благородной расы, – сказал доктор Бедоян.
Пан отошел и вернулся с полным стаканом льда.
Это была хорошая вечеринка. От портье принесли радиоприемник и запустили его на всю катушку. Когда пришел начальник местной полиции, ему споили пинту джина и оттащили отдохнуть в свободную комнату на первом этаже.
Счастливчик в трусиках продемонстрировал танец, которому, по его словам, он научился в Буэнос-Айресе. Горилла исполнил балладу, очень популярную, как он сказал, в Дакаре лет двадцать назад.
Пан прошелся по комнате на руках, что для него не составило никакого труда, но девочки аплодировали ему так энергично, что он сделал второй круг на одной руке, подпрыгивая как мячик.
Это принесло ему такой успех у общества, что он уже сам предложил пройтись по кругу в третий раз, на обеих руках, но с любым количеством девочек, которые усядутся ему на ноги.
Доктор Бедоян расплакался, так как забыл принести с собой фотоаппарат. Счастливчик утешил его, заметив, что фотографии все равно были бы конфискованы, как совершенно секретные.
– Да, скорее всего, – сказал доктор Бедоян, слегка приободрившись. Он показал рукой на Пана, который заставлял девочек хихикать, щекоча их большими пальцами ног. – В конце концов, ни братья Райт, ни Кэртис, ни Линдберг, ни любой из космонавтов-людей сроду не удержали бы на ногах сразу четырех девушек. Голову даю на отсечение.
– Для компании Пан – золотой человек! – сказал Счастливчик.
Золотой человек закончил свое первое путешествие с живым грузом у ящика с джином. Стоя на одной руке, он другой рукой передавал бутылки наверх – девушкам. Затем выдул еще одну бутылку сам.
– Док, сколько джина может выпить шимпанзе? – спросил Горилла.
– Тс-с, – сказал доктор Бедоян. – Ни одна из девушек не заметила, что это шимпанзе. Наверно, когда они были помоложе, им приходилось обслуживать предвыборные партийные съезды выше по побережью… Так вот, Горилла, сколько он может выпить, никто не знает. При нынешних пайках, отпускаемых на лабораторных животных, такого эксперимента не проведешь, и я более чем уверен, что мне надлежало бы вытащить стетоскоп и сфигмограф, чтобы через равные промежутки времени обследовать своего пациента и делать заметки. Но я давным-давно уже пришел к заключению, что… Я, кажется, читаю лекцию.
– Продолжайте, – сказал Счастливчик. – Немного образованности военно-морскому флоту США не повредит.
– Невосприимчивость к алкоголю растет с увеличением индекса веселья в компании, – продолжал доктор Бедоян. – Это я заметил. Другими словами, если настроение мерзкое, с ног валят даже три рюмки. А если на душе хорошо, тебя ничем не проймешь.
– Для человека, который окончил колледж, вы довольно наблюдательны, – сказал Счастливчик.
– Док – хороший малый. Кончай! – рявкнул начальническим басом Горилла.
– Есть, мичман.
– А ты, Пан, – сказал Горилла, – одолжи мне одну девочку.
На нем была нижняя рубаха, серые брюки и черные ботинки. Он снял свои красиво блестевшие ботинки и аккуратно поставил их в сторону, чтобы на них не наступили. Затем нагнулся, поплевал на руки и стал на них.
– Фло, садись Горилле на ноги, – приказал Пан.
– Мне нравится, как ты щекочешься, – воспротивилась Фло.
Но Пан был неумолим.
– А ну, побыстрей. Мы хотим устроить гонки.
Доктор Бедоян пробормотал, что Горилла не так уж молод, но мичман уже стоял на руках и двигал коленями то в одну, то в другую сторону, устанавливая равновесие и выбирая стойку, которая позволила бы ему затем двигаться быстро и долго.
Фло слезла со ступней Пана и пошла к Горилле, но она была расстроена.
– Мы с девочками пришли все вместе, и мы так и любим быть вместе, – сказала она. Слезы оставляли полоски на ее уже размазавшемся гриме. – Я не люблю бросать подруг.
– Мне следовало бы сделать химический анализ этих жемчужных капель, – сказал Счастливчику доктор Бедоян. – Наука несет сегодня невосполнимые потери. Может быть, впервые женщина плачет чистым джином.
– Я знал одну бабенку в Рио, которая никогда ничего не пила, кроме чистого рома, – сказал Счастливчик. – Ни воды, ни чая, ни кофе. Только ром. Аптекарский помощник Мэйт сказал, что она отдаст концы очень скоро, но всякий раз, когда мы заходили в порт, она была здоровехонька и продолжала пить ром.
– Потрясающе, – согласился доктор Бедоян. – Иногда я жалею, что не бессмертен – хотелось бы исследовать все то, на что науке не хватает времени… Поглядите на нашего друга Гориллу.
Горилла, пыхтя, одолевал круг; с каждым шагом он все больше проигрывал дистанцию Пану, но проигрывал с достоинством.
Когда Пан вышел на последнюю прямую, Горилла отставал от него всего на четверть круга.
Никто не заметил, как отворилась дверь парадной комнаты, которую как-то не догадались запереть. Все осознали это только тогда, когда послышался властный рык: “Смир-рно!”
Состязание прекратилось, так и не выявив победителя.
Но ведь никто и не делал никаких ставок, разве что спорили на стакан джина, полученного на дармовщинку.
Поскольку во флоте на старшин обычно не рявкают, то Горилла не потерял ни головы, ни равновесия, ни девочки, сидевшей на его согнутых ногах. Он осторожно опустил ее на пол, встал сам на ноги и изобразил небрежный морской вариант стойки по команде “смирно”.
– Вы моряк? – спросил генерал Билли Магуайр. – Если вы моряк, отдайте честь.
– Я без головного убора, сэр, – сказал Горилла.
– Ладно, ладно, – пролаял генерал. – Не вступайте в пререкания. А вы, доктор… что за панибратство с нижними чинами?
– Я на гражданской службе, – сказал доктор Бедоян.
Пан на прощанье ущипнул каждую из трех девочек и опустил их на пол. Затем он кувыркнулся несколько раз и оказался лицом к лицу с генералом.
Генерал Магуайр был в предписанной наставлениями летней форме одежды – камвольной рубашке с короткими рукавами, отутюженных коричневых брюках и снежно-белом тропическом шлеме с приклепанной или привинченной спереди кокардой. Его звезды сияли – по одной на каждом уголке отложного воротничка, а орденские ленточки были без единой морщинки – все четыре ряда.
Пан протянул руку и задумчиво пощупал звезду, прикрепленную справа.
– Это животное пьяно! – сказал генерал Магуайр.
Пан сорвал звезду, пожевал ее, шевеля широкими губами, раскусил пополам и выплюнул.
Генерал Уилфред (Билли) Магуайр был храбрым человеком. Не было такого кресла в Пентагоне, в которое он побоялся бы усесться, имея на руках официальное предписание; когда-то он даже удачливо участвовал в сражениях, зная, что это необходимо для его послужного списка.
И теперь он доказал налогоплательщикам, что не зря учился в Уэст-Пойнте – он не отступил ни на шаг, хотя, безусловно, был первым на своем курсе, допустившим, чтобы его знак различия пострадал от обезьяньих зубов.
– Доктор, вы здесь старший? – спросил он.
– Я, – ответил доктор Бедоян.
– Вас послали сюда получить факты, информацию от этой… этого шимпанзе. Вот как вы ее получаете?!
– Да, сэр. Втираюсь к нему в доверие. Усыпляю бдительность.
Генерал Магуайр с шумом выдохнул воздух.
– Может быть, вы и гражданский человек, доктор, но вы изволите состоять на службе у правительства Соединенных Штатов, у которого я не без влияния.
– Какой ужасный синтаксис, – сказал Пан Сатирус. Это были его первые слова с тех пор, как генерал прервал веселую вечеринку.
– Что?!
Худощавый генерал был вовсе не склонен к апоплексии, однако вид у него был такой, что казалось, вот-вот его хватит удар.
– У меня был однажды сторож, который изучал английский язык. Он взялся за это, чтобы продвинуться по службе. Согласно Фаулеру конструкция вашей фразы ужасна. А я думал, что вы кончали академию, генерал.
Пан медленно протянул руку к кольцу генерала, на котором был выгравирован номер курса и год окончания. Генерал стиснул кулаки.
– Я и окончил ее, сэр.
– Можете, не величать меня сэром, – сказал Пан Сатирус. В конце концов, я всего лишь простой штатский, не платящий налогов шимпанзе семи с половиной лет от роду.
Генерал вздохнул и снова повернулся к врачу.
– Эти… дамы. Имеют они допуск к секретному делопроизводству, а если имеют, то кто им дал его?
– Не говорите глупостей, генерал, – сказал доктор Бедоян. – Вы же видите, что они собой представляют.
Дамы стояли тесной безмолвной стайкой; их невинная веселость улетучилась. Бель скорчилась и положила руки на колени, видимо, пытаясь прикрыть свою кривоногость. Фло плакала.
– Сэр, я вас отстраняю, – сказал генерал.
Доктор Бедоян поднял руку.
– Вы знаете, кто дал мне это задание, генерал. Мне бы хотелось увидеть письменное предписание, прежде чем я передам вам своего пациента.
Над комнатой, где бурлило веселье, проводились состязания в беге на руках, где пили и занимались умеренным развратом, теперь нависла безысходность. Порожденная древним антагонизмом между штатскими и военными, она густела, как темная грозовая туча в августе.
А затем, как это обычно бывает, тучу прорезала молния и грянул гром, до странности напоминавший женский голос.
Эта женщина была не просто женщина; это была леди. И не просто леди, а генеральша. Это была миссис Магуайр.
Она вошла в полном убранстве, приличествующем ее рангу, в простом шелковом платье, с двумя нитками искусственного жемчуга на шее, в туфельках на каблуках, высоких, как мечты кадета. Ее волосы, уложенные по последней моде, не были скрыты от посторонних взоров шляпкой.
Войдя, она воскликнула:
– О, где моя милая обезьянка! Я должна ее расцеловать за сегодняшний чудесный полет.
Сразу же все, кто прежде находился в комнате, мужчины, шимпанзе, генерал и девочки – стали единым целым. Что до девочек, то они совершенно преобразились, или, как выражались в английских романах девятнадцатого века, утратили пол. Они жили и веселились только в мире мужчин. Они чувствовали себя более непринужденно с генералом, чем с его супругой.
Счастливчик Бронстейн был вполне спокоен, когда в сиянии собственных звезд вошел Магуайр. Но теперь он нарушил “радиопаузу”.
– Пан, осторожней, – сказал он.
Пан обернулся к нему и подмигнул. Это было чудовищное зрелище, но опасения Счастливчика почему-то рассеялись.
А затем Пан, переваливаясь на кривых ногах и при каждом шаге стуча костяшками пальцев по полу, двинулся вперед.
– Дорогая, – сказал он, – я все это сделал ради вас. Я знал, что мне никогда не покорить ваше сердце, если я останусь бессловесным, и поэтому… я устроил чудо.
И, собрав в складки свои необъятные губы, он вытянул их вперед и нацелил точно… в губы генеральши.
Она выскочила из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19