Не сидеть же нам тут двое суток без сна и курева?
В беседке-павильоне и впрямь не так дуло, и — странное дело — здесь еще так и не выветрился аромат дымка курильницы Квинта.
— Послушай, — сказал Кайл. — Извини за бестактность, но я так и не понял: удалось тебе со старым лешим о чем-то дельном толком поговорить или мимо пролетело? Ты потом смурной какой-то пришел — ни дать ни взять, «травки» косячок забил. Не знал бы, что ты ничего такого не пользуешь, ни в жизнь ничего другого и не подумал бы.
— Кончайте изгаляться, молодой человек. — Павел провел по лицу ладонью, вытирая остатки водяных капель. — С вашими лесными учителями по душам разговаривать — это, брат, не «травку» курить и не мухоморы кушать. — Он еще раз вытер лицо. — Вот именно, что — «мимо пролетело». Говорили долго и обстоятельно. — Голос Сухова стал задумчивым, словно он силился вспомнить что-то. — А в конце посоветовал он мне — по-отечески так: мол, позабудь ты пока все это до поры до времени. Надо будет, вспомнишь. И к лесу пошел. Не торопясь так. Еще с полпути повернулся и повторил вдумчиво так: «Надо будет, вспомнишь». И ты понимаешь, я тогда-то и значения этому никакого не придал, а сейчас вот — спросил ты меня, я, стало быть, головенку-то поднапряг, чтобы припомнить, о чем говорили, а в ней, знаешь, как после контузии. И вроде было что-то и как бы и не было. Я, знаешь, таких игр не люблю. И самое обидное — всегда считал, что к гипнозу устойчив вроде как.
— Значит, не захотел старик тебя чем-то травмировать. — Кайл сочувственно взглянул на Павла. — Не стал бередить душу.
— И решил просто контуженным отпустить на все четыре стороны, — с досадой резюмировал Сухов. — Ну, а с тобой дед часто в таких номерах упражнялся?
Кайл чуть пожал плечами. Он избегал рассказывать людям из одной своей жизни о том, что с ним бывало в другой.
— Ну темни, темнило, — с обидой сказал Павел. — Теперь я и впрямь понимаю, почему ты с детства на старче квадратными глазами смотрел. — Он помолчал. — Слушай, а они — люди Джея — и вправду себя уже людьми не считают? Ведь это же несерьезно — от одних обезьян произошли, из одних белков, жиров и углеводов состоим, гены и хромосомы одни и те же — а вот, понимаешь, нате: вы — люди, а мы — уже и нет!
— Знаешь... — Кайл пожал плечами. — Есть в нашей жизни, в том ее устройстве, которое еще Первопоселенцы привезли с собою с Земли, что-то, что все время какую-то часть... какую-то, ну, породу людей, ну, отталкивает, что ли. Тенденция такая чувствуется с древних времен. Иноки, монахи, затворники тибетских монастырей. А потом, после выхода в большой Космос, в Эпоху Изоляции — особенно. Получилось так, что вроде таким людям... Таким, ну, побочным ветвям общечеловеческой, стандартизированной культуры дали еще один шанс. Особенно там, где они столкнулись с остатками древних неземных цивилизаций. Они их впитывают, как губка. Вот сам посуди — секта на Парагее, цивилизация мимикроидов на Гринзее, целый букет школ боевых искусств Древних Империй по всем Мирам. И — Несуществующее Учение.
— Эйч-Эрн, — пробормотал Павел. — Старик к нему, случаем, не причастен?
— Смотря к какой ветви. — Кайл пожал плечами. — Что я хочу сказать, так это то, что в этом есть логика. Может быть, та — малая, что ли, логика, которая компенсирует отсутствие какой-то главной, большой логики в нынешней экспансии человечества в Космос. Ведь и правда, есть в нашем прогрессе что-то неразумное, муравьиное. А мы-то все-таки существа разумные. Может, не тот нам нужен стереотип поведения? Иной его смысл? А биологическая основа, как носитель некоего смысла бытия, по такой вот — иной — логике, второстепенна по сравнению с самим этим смыслом.
— Брек! — Павел сделал резкую отмашку свободной рукой. — Болтаем на посту, молодой человек! А враг не дремлет. Только что говорил: в тень свою стрелять будем, а теперь... В философию-с углубились. Кстати, о тенях.
Он указал в сторону просматривающегося из павильона подъезда к главному входу в дом. Длинная черная тень роскошного кара, чуть подсвеченная мягким мерцанием люминесцентной рамки подфарников, с еле слышным шорохом скользнула к нему. Из бесшумно сдвинувшихся в сторону дверей навстречу появившемуся на крыльце охраннику вышли двое.
— Что за странные пентюхи? — поинтересовался Кайл. — Одеты как-то... И время выбрали...
Одеты пентюхи и впрямь были нестандартно — во что-то ниспадающее, с капюшонами. У одного — пониже — капюшон был откинут, позволяя лицезреть на вполне респектабельной лысине, окаймленной остатками вьющейся седой шевелюры, отблески света, падающего от фонаря над входом. У другого же капюшон был нахлобучен всерьез и надолго. Откидывать его, стоя под настырным, все сильнее сеющимся дождем, тип явно не собирался.
К тому времени, когда Кайл и Павел не торопясь подошли к основательно сбитым величественным ступеням парадного крыльца, за поздними гостями уже затворились двери.
— Эрни! — окликнул Павел притулившегося под навесом крыльца охранника, который остался снаружи покурить. — Что за делегация пожаловала к первому-то часу ночи?
— Их преосвященство фра Дрисколл, — охотно ответил тот. — По приглашению госпожи Минц. Мы проверили. Все в норме.
— А на черта же госпоже Минц... э-э... фра Дрисколл? — почесал в затылке Сухов. — В такое-то время?
— Экзорсист, извините за такое слово, — лаконично пояснил Эрни. — Полночь, сами понимаете, — самое для мистера время.
Стрельнул во тьму рубиновым огоньком окурка и ушел в теплое нутро фамильного гнезда Карои.
— Никогда бы не подумал, что тетя Элина ударится в мистику, — пробормотал Павел, ныряя под козырек крыльца — на место, покинутое теплолюбивым Эрни. — Послушай, а это ведь они из Марики черта изгонять собрались! — Он уставился на столбом торчащего под дождем приятеля. — Это как пить дать! Дурдом...
— Тетка Элина, по-моему, католичка, — припомнил Кайл. — Но не то чтобы страшно ревностная. А Марика — она вообще пестрой веры.
— Так кто же принимает пеструю веру всерьез? — пожал плечами Павел. — Правда, мать у нее ушла в монастырь после развода. В католический.
— Пеструю-то веру всерьез никто не принимает, — согласился Кайл, тоже занимая место под навесом, — но настоятель монастыря Мени-ат-Тебиби катается по столице на «роллсе», доставленном прямо из Метрополии. А насчет экзорсиста, так извини, при сложившихся обстоятельствах нам всем уже впору «пушки» серебром заряжать и кругом себя святой водой кропить.
— И шаманов в гости приглашать. Для консультаций. Как некоторые. Вот что. — Сухов откашлялся. — Тут есть о чем задать пару вопросов. Ну хотя бы тете Элине. И вообще, пора в помещение — греться.
Он энергично заколотил в дверь.

* * *

После приличествующей случаю паузы Эрни наконец соизволил впустить их, позволил расположиться у впервые за многие годы растопленного камина, а сам отправился за госпожой Минц, в девичестве — Карои.
— Послушайте, — Сухов повернулся к спускавшейся по сработанной из темного дерева лестнице тете Элине, — вы всерьез решили, что в Марику вселились черти?
— Бог с вами. — Тетка высоко вздернула плечи. — Но не могла же я отказать такой особе. Тем более что... В общем-то, мы же живем не в средние века, и бедную Марику никто не заставит ходить по раскаленному железу или... Это, в конце концов, просто некая психологическая терапия.
— Постойте, постойте. — Кайл вскочил с кресла, на котором было уже устроился в надежде просохнуть и отогреться. — Так что, это не вы пригласили настоятеля Дрисколла, а он предложил вам свои... э-э... услуги?
— Ну... вот часа два назад его секретарь связался со мной, выразил сочувствие и дал понять, что их преосвященство, узнав о происходящих событиях... Что он видит перст божий в том, что вся эта драма разыгралась именно здесь, в Вестуиче, где находится кафедральный храм, в котором ведет службу его высокопреосвященство. Короче, формально приглашение исходит от меня, но... Я, честно говоря, больше всего боялась, что они прибудут сюда с репортерами, камерами «Ти-Ви» и со всем таким... Понятно, что даже церковь сейчас не чужда саморекламе. Но, слава богу, фра Дрисколл обошелся лишь одним ассистентом.
С чудовищным скрипом и хрипом начали бить часы — самые настоящие механические напольные часы — антикварный монстр, притаившийся в темном углу гостиной.
Некоторое время все молчали, ожидая, видимо, что изгоняемый дьявол хоть как-то выразит свое недовольство причиняемым ему беспокойством.
Но тому было, видно, хоть бы хны.
— Надо бы поприсутствовать, — с беспокойством начал было Павел, но в этот момент по лестнице заскрипели шаги: с сатаной фра Дрисколл управился с минимальными затратами времени и минимумом шума.
Откинув капюшон, он задумчиво, отрешенно как-то, спускался по дубовой лестнице, и следовавший за ним, по-прежнему спрятанный в свой капюшон помощник, как мог деликатно, чуть подталкивал его в спину.
Это не совсем укладывалось в сложившийся у Кайла имидж святого отца церкви, известного довольно скандальными историями и конфликтами с верхушкой планетарного клира.
— Девушка должна побыть в покое несколько часов, — остановившись на мгновение перед госпожой Минц, низким, слегка хрипловатым голосом уведомил его преосвященство. — Через полчаса принесите ей лекарства и, наверное, немного молока. А пока она молится. Будет неплохо на днях посетить церковь.
Остановив величественным жестом предполагавшиеся благодарственные телодвижения присутствующих, фра Дрисколл, сопровождаемый своим безмолвным ассистентом, убыл через услужливо распахнутую перед ним дисциплинированным Эрни дверь.
— Слушайте — давайте-ка наверх, — беспокойно предложил Кайл. — Молитве наше присутствие не помеха. Тем более что Марика ничего, кроме «Отче наш»...
За окнами взревели неумело переключаемые передачи, кто-то выкрикнул нечто не слишком пристойное, и почти мгновенно затих вдали и без того тихий звук движка кара его преосвященства. Секунду все смотрели друг на друга и затем, хватая оружие, рванулись в разные стороны: Эрни — за дверь, вся остальная компания — вверх по лестнице.
Дверь комнаты Марики была заперта. Это — еще полбеды. Хуже всего был звук. Звук такой, который не мог издавать человек. Вообще не такой звук, который можно услышать где-нибудь на белом свете, кроме разве что студии звуковых спецэффектов.
Что-то резко — на пределе болевого восприятия — взвизгивало за дверью, умудряясь тут же издавать нечто похожее на низкое, басовитое жужжание насекомого. Шмеля. Только шмеля этак с барана величиной. И одновременно что-то металлическое, звонкое и гулкое с мучительным, надсадным стоном ломалось и корежилось там.
От конца коридора, от с ходу выбитого ими торцевого оконца, к остолбеневшим у двери людям, ругаясь на чем свет, бежали «люди господина Стырного».
— Ломайте! Господи, ломайте скорее!! Там!!! — заорала тетка Элина таким диким голосом, что Кайл понял: когда над миром грянут трубы Страшного Суда, это будет не самый страшный звук, который когда-либо слышали люди, далеко не самый страшный.
Особой команды, впрочем, и не требовалось — под ударом двух специалистов своего дела дверь перышком слетела с петель, а сами умельцы, как и требовал того метод, ничком кинулись на пол, освободив пространство двум другим. Те боком, защищаясь оружием и спотыкаясь о прильнувший к полу «первый эшелон» атакующих, вломились в девичью спальню, во весь голос призывая ворога бросить оружие и стать лицом к стене.
И навстречу им ударила молния.

* * *

Потом все это вспоминалось Кайлу как чуть ли не поодиночке чередующиеся стоп-кадры: вот он, согнувшись в три погибели, выставив вперед ствол помпового ружья, волчком разворачивается на пороге, а в открывающемся перед ним проеме двери медленно, все так же кадр за кадром, уходит из поля зрения вниз, вниз, вниз спина влетевшего в комнату спецназовца. А потом он удивительно медленно — словно преодолевая сопротивление на редкость вязкой, тяжелым валом прущей ему навстречу среды, проталкивает вперед, в поле прицела ствол, такой непослушный и не желающий подчиняться ему, Кайлу. И как-то отдельно в его памяти осталось то, что бешено корчилось, подпрыгивало вместе с железной кроватью, шипело и плевало огнем. Не в него — мимо. Еще раз! Еще!
А потом забахали выстрелы — Кайл почти оглох от них. Стреляли все, и он стрелял. А то — прикованное к груде искореженного железа — лопалось, вспыхивало, взрывалось, исходило смрадным пламенем. Казалось, это длилось вечность.
И наступило новое «потом».
В котором всем было не до него: весь народ вокруг был занят тем, что гасил остатки пожара, оказывал помощь тем, кто не мог помочь себе сам, снимал на видеопленку весь царивший вокруг разгром и дозванивался куда-то по блокам связи и обычным сотовым телефонам. С некоторым удивлением Кайл убедился, что увечий приключившаяся битва ему не прибавила.
Он еще не закончил осматривать себя, как слегка помятый Сухов за локоть вытащил его из бестолковой толчеи и потащил вниз, в холл, по которому уже бродили еще несколько оперативников, увешанных оружием. Из их группы Павел, не теряя темпа, вытянул озабоченного Эрни, а тот, в свою очередь, повлек их в боковую комнату. Там уже явившийся, словно бог из машины, лейтенант Стырный пытался добиться объяснений от пребывающего в прострации, изгвазданного в дорожной грязи фра Дрисколла, с трудом умещавшегося в неудобном кресле. Коллега Стырного в соседнем помещении, судя по доносившимся оттуда звукам, безуспешно пытался унять бьющуюся в истерике мисс Минц и одновременно понять хоть что-то в происходящем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72