— Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь, Писец, — сразу же горячо заверил меня Генал. — Здесь ты в безопасности.Он нагнулся и поднял с пола серую тунику. Я увидел на ней черно-зеленые знаки надсмотрщика над рабочими, имеющего право носить балассовую палку.— Я теперь держу баласс, как и Пугнарсес Мы можем тебе помочь, Писец, — он пристально глянул на меня, рассматривая мои плечи и бицепсы. — Побывал на галерах?— Да, Генал, побывал.— И ты сбежал! — присвистнул Пугнарсес.Как я подозревал, его изрядно злило, что Генал возвысился до баласса, в то время как он, Пугнарсес, по-прежнему оставался надсмотрщиком над рабочими и так и не получил того повышения, к которому так стремился, белой набедренной повязки и кнута надсмотрщика над надсмотрщиками.— А как Фоллон-фрисл? — поинтересовался я. Пусть эти двое пока верят в то, во что хотят.Пугнарсес издал звук нескрываемого отвращения, а Генал скорчил гримасу и сделал непристойный жест. Я уже поотвык от манер рабов. Это было полезное напоминание. Мне лучше будет не забывать…— Он тоже получил баласс. Донес о побеге — когда ты исчез, — и его наградили.— Я рад, Генал, что у тебя хватило ума не ввязываться в это дело.— Но мы восстанем, обязательно…— …Да, — согласился я.Они одновременно посмотрели на меня.— А… Холли?Мои слова вызвали забавную реакцию. Они быстро переглянулись, потом отвели глаза, и лица у них тут же сделались непроницаемыми.— Она здорова, Писец, — сказал Генал.— И красивее всех размалеванных баб из дворцов Магдага, — довольно горячо добавил Пугнарсес.Так вот, значит, как обстояло дело.Я пришел в «нахаловку» невольников и рабочих вовсе не с целью повидаться с Холли, хотя и надеялся вскоре её увидеть. Мне требовалось снова стать одним из этих людей. Они уже поверили, будто я сбежал с галер и обращаюсь к ним за помощью. Что же, неплохо для начала.— Возможно, мне придется попросить, чтобы вы меня прятали, — сказал я. — Время от времени. Потому как у меня большие планы.Я оборвал фразу. В параллелограмм лунного света вторглась тонкая тень. Приближалось утро, но этот свет ещё не начал становиться из розового серебристым. Сейчас эта тонкая фигурка заколебалась в дверях окруженная розовым нимбом.Тихий голос выдохнул единственное слово.— Писец! Холли была по-прежнему невероятно прекрасна. Теперь её красота стала более зрелой. Но я знал, что невинность и наивность её черт обманчивы, и хрупкий облик скрывает железную решимость. Рядом с ней принцесса Сушинг выглядела непомерно разросшимся поблекшим осенним цветком.— Лахал, Холли, — начал было я.Но она кинулась мне на шею. Ее стройное гибкое тело откровенно прижалось к моему. Горячие, влажные губы с потрясающим пылом страсти прильнули к моему рту. И когда она так порывисто целовала меня, я видел через её плечо ошарашенные физиономии уставившихся на меня Генала и Пугнарсеса. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯПланы Писца После этого жизнь стала волнующей, интересной и необыкновенно стоящей.Я провел много ночей в «нахаловке». После того как я снова присоединился к участникам сафари, и немного поохотился в свое удовольствие привезя в Магдаг в качестве трофеев несколько лимов, мне ничего не стоило устроить неподалеку от «нахаловки» тайник, рядом с рекой, куда мог легко добраться из «Изумрудного глаза» на сектриксе. Там я спрятал оружие, одежду и деньги. Я выезжал из дворца без сопровождения чуликов. Чтобы избавиться от них, приходилось прибегать к откровенному обману. Я переодевался в серую набедренную повязку и бесшумно скользил по лабиринтам переулков и дворов. Возвращался я задолго до рассвета.По шестым дням мне часто удавалось провести с невольниками и рабочими целые сутки, так как Гликас и Сушинг усердно предавались религиозным обрядам, посвященным Гродно. В исполнении религиозного долга все жители Магдага были невероятно щепетильны, в особенности в те дни, когда приближалось время Великой Смерти.Дело с Фоллоном-фрислом получило весьма странное завершение, обернувшееся к моей выгоде.Было бы неправдой сказать, что все фрислы выглядели для меня на одно лицо. Когда надо я отлично узнавал отдельных личностей. Однажды вечером, когда с неба исчезли последние лучи солнц, а Дева-с-Множеством-Улыбок плыла высоко над облаками, я подъехал к реке и привязал сектрикса к ветке дерева. Дальше по берегу протянулась «нахаловка», казавшаяся оранжевой в этом красноватом отраженном свете. Глядя на этот свет, я воспрянул духом.Всего через несколько мгновений я припрятал свою вэллийскую одежду, обмотал вокруг пояса серую набедренную повязку, продел между ног свободные концы ткани и подоткнул их. В ножнах на поясе, держащем повязку, уютно прикорнул острый, слегка изогнутый нож. Мягко ступая, я двинулся в направлении первой расползшейся вширь шеренги жилищ из глиняных кирпичей. И тут я услышал неподалеку приглушенный крик.В магдагской «нахаловке» рабов подобные крики, — обычное дело.Но затем, когда дерущиеся выкатились на лунный свет, я поневоле обратил на них внимание. Это были двое фрислов, сцепившихся друг с другом. Мне потребовалась пара секунд, прежде чем я понял: это самец-фрисл пытается изнасиловать самку. Она больше не могла кричать, так как мужчина стиснул рукой её шею. Я увидел её искаженное от боли лицо с глазами-щелками, и то как притупленные клыки закусили тонкие темные губы.А потом увидел, что самец-фрисл — никто иной, как Фоллон.Его-то я узнал без особого труда.Покрыв в несколько прыжков разделяющее нас расстояние, я ухватил его за шею. Фрислы обычно носят своего рода кожаную безрукавку с бронзовыми заклепками, и те, кто служил Магдагу, выкрашивали их в зеленый цвет. И я довольно-таки сильно пнул фрисла по этому зеленому цвету. Фоллон попытался заорать, но мои пальцы уже стиснули ему дыхательное горло. Выхватить свой кривой меч, похожий на шамшер, но он не мог. Я одолевал его.Самка-фрисла, застонав, осела на землю. Одежды на ней не было. Светлый запыленный мех отливал в розовых лунных лучах золотом. Еще одна фрисла, постарше, с серовато-коричневой шкурой, скользнула к упавшей самке, приподняла ей голову и запричитала, завывая и бормоча полушипящие-полурыдающие слова на родном наречии фрислов. И вдруг выкрикнула:— Он бы воспользовался моей Шимифью и выбросил её, убил бы ее!И стало вдруг легко думать об этих людях-кошках совершенно человеческими понятиями. Старуха подняла взгляд задрав узкий подбородок, её глаза-щелки горели красным светом. Девушка-фрисла снова застонала. Я увидел кровь на мехе её ног.Фоллон рванулся со страшной силой, но я удержал его и выгнул ему спину на себя. И тут, Зар свидетель, сам не знаю, что тут сыграло решающую роль — то ли его собственный рывок, то ли мой бесстрастный захват, то ли мое подсознательное желание.Но я услышал, как громко хрустнул, ломаясь, его хребет.Мне дали тысячу лет жизни — без всяких консультаций и просьб с моей стороны. И теперь я вдруг увидел перед собой длинный, темный и исключительно узкий тоннель определяющий границы жизни в которой будет протекать моя судьба сталкивая меня не только с последствиями моих собственных поступков, но и с проявлениями природы и естества других людей и других созданий. Природа и естество скорпиона велели ему попытаться убить меня; моё естество и природа велели мне защищать свою жизнь. А что естественного в попытке этого фрисла изнасиловать молоденькую девушку своего же вида, и отвечает ли моей природе помешать ему это сделать? Думаю, что именно в тот момент, когда обмякшее тело Фоллона сползло на землю, я впервые ощутил нависший надо мной смутный, но пугающий рок. Я был обречен. О да, все мы обречены — в том смысле, что каждому из нас доведется в конце концов умереть. Но в тот миг я почувствовал сплетающуюся вокруг меня паутину рока, чьи липкие нити тянулись вне времени и пространства. С каждым шагом, с каждым принятым мной решением я буду лишь вернее приближаться к собственному уничтожению.И тогда я проклял Звездных Владык, ненавидя их самих и все их дела.От тела Фоллона требовалось избавиться. Я потащил его к реке, которая медленно несла свои воды меж облицованными гранитом набережными Магдага к морю. Здесь же берега были покрыты только размокшей землей. Зайдя в тень от высокой груды черепов вусков, я поднял мертвого фрисла и приготовился сбросить его в воду.Старая фрисла с криком бросилась ко мне. Она не скрывала своих намерений. Большую часть расчлененки я пресек, однако одежду, кривой меч и деньги она забрала.— Их я сохраню, — сказала она, глядя мне в глаза. Ее спину уже согнула старость. — Моя Шимифь — твоя, скажи только слово, ибо ты — м великий джикай.Я содрогнулся так заметно, что обе фрислы испытующе посмотрели на меня. Джикай! Как часто я слышал в последнее время, как это высокое слово подвергали самой жуткой профанации!Пробормотав в ответ какую-то стандартную формулу вежливости, я простился с ними и отправился восвояси. По правде говоря, гладкое покрытое мехом тело этой девушки-фрислы, с его человеческими формами, вызвало у меня некое странное подобие возбуждения, и в розоватые тени «нахаловки» я влетел почти бегом.Согласно моей просьбе, которую я высказал во время своего последнего визита, друзья нашли Пророка. Теперь он ждал меня.Кажется довольно очевидным, что действия Делии, которая из любви ко мне подняла на мои поиски всю свою империю, расстроили планы Звездных Владык. Я даже предположить не мог, какие трудности она преодолела, организуя эту экспедицию. Тару не желал обсуждать эту тему, а Воманус просто шарахался от подобных разговоров. Это был славный симпатичный малый, ему не хватало только той дисциплинированности, которая появляется у человека в условиях, когда необходимо выжить. Но Звездные Владыки — ибо, как уже сказано, к этому времени я окончательно убедил себя, что мое присутствие в данное время в Магдаге подстроено ими — Звездные Владыки перенесли меня сюда через пропасть в четыреста световых лет, и здесь меня должны ждать труды за которые я должен взяться.Что это за труды — представлялось до болезненности очевидным.Пророк ничуть не изменился. Все те же седые волосы и борода, все тот же рьяный праведный мятежный пыл.— Рабочие восстанут, Писец, — его звучный голос раскатился по помещению — Слишком долго мы страдали. Время пришло, и мы знаем тайны душ магнатов, — он обвел присутствующих рабочих горящим от экзальтации взглядом, и восторг фанатика заострил черты его худого лица.— Мы знаем! — поддержал Генал, лицо которого отражало тот же воодушевляющий его беззаветный фанатизм.— Да, мы знаем! Время пришло, — откликнулся Пугнарсес, мрачно сверкнув глазами в сторону собравшихся людей и полулюдей, готовых возглавить бунт.Мы начали составлять планы. Я слушал. Они приняли меня, поскольку я уже показал себя в деле, а когда я пообещал обеспечить их оружием в доказательство своих намерений, то был признан их братом-мятежником.Но разговор ограничивался выражением всяких возвышенных чувств, страстей, ненависти и гнева, а также длинным и подробным описанием того, что они сделают с магнатами, как только те окажутся в их власти. Меня это начинало раздражать.Наконец я встал. Все смолкли.— Вы впустую мелете языками, — заявил я. По толпе прокатился возмущенный ропот, но я упокоил их. — Вы болтаете о том, как скуете магнатов и заставите их бригадами волочь камни, и о кнутах у вас в руках. Вы что, забыли? У магнатов в руках длинные мечи, и они одеты в кольчуги! Они обучены сражаться! А вы?Генал вскочил, его лицо побагровело от ярости.— Мы — рабочие, невольники, но мы умеем драться…— Я могу достать вам мечи, копья, некоторое число кольчуг — но не достаточно. Как же, мой доблестный Генал вы собираетесь драться с магнатами?Когда я заставил их посмотреть правде в глаза, в той лачуге закрутились такие страсти, такие темные муки, такие страсти разочарования и безысходности, что ни у кого не нашлось — тогда — ни времени ни желания задаться вопросом, а где же я возьму для них оружие. Еду я приносил с собой, не желая обременять друзей, и в лачуге Генала и Пугнарсеса лежали спрятанные в яме под соломой полдюжины мечей, плотно завернутых в промасленные мешки и прикрытых утрамбованной землей.Разговор, гудя и кружась, вертелся вокруг одной и той же темы. Я снова замолчал, давая им выговориться. После этого им самим придется взглянуть правде в глаза.Наконец наступило молчание. Пугнарсес стискивал кулаки и время от времени ударял кулаком по земляному полу. Генал, как я видел, едва сдерживал слезы, но не надломился. Он смотрел на меня. Я увидел этот взгляд. И понял, что скоро настанет время для суровых фактов. Болан, великан с блестящей и сиявшей на свету совершенно безволосой головой, крякнул. Когда-то его обрили, как раба, и с тех пор волосы у него так и не отросли. Однако он подымал такие обтесанные каменные глыбы, с какими иные справлялись лишь втроем.— Что скажешь, Писец? — обратился он ко мне, напрямик, без всяких хитростей, как атакующий чункра. — Ты можешь только пугать и говорить о нашей обреченности — или можешь напророчить что-то более действенное?— Да, Писец! — подхватил Генал, а вслед за ним ещё один или двое других. — Скажи нам, что ты задумал.Пугнарсес, как я заметил, промолчал. Ну, в конечном итоге он тоже поддержит меня и подчинился, поскольку только так он мог осуществить своё заветное желание — сравняться с магнатами.И я рассказал им.В моем плане не было ничего гениального. Только мечтатели могут надеяться изобрести нечто настолько совершенно новое, чего ещё не бывало под солнцами Крегена — разумеется всегда исключая служителей науки и искусства.— Достоинства этого плана очевидны, — закончил я. — Равно как и его недостатки. Все это займет больше времени, чем хотелось бы.— Больше! — вскинулся Пугнарсес. — Да, слишком долго! Дай нам оружие, и мы перебьем магнатов и всех их зверей-стражников!— Но, Пугнарсес, — проговорил массируя лысый череп Болан. — Писец же только что все нам растолковал, и, по-моему, он говорит верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30