В рядах мерков раздались вопли боли и ярости, Деннис торжествующе закричал. Он и его отряд завели мерков прямо под дула своих пушек. Солдаты торопливо прочищали стволы, перезаряжали орудия, засыпая двойной заряд картечи, и разворачивали орудия, целясь то в один фланг мерков, то в другой. Небольшие четырехфунтовки подпрыгивали и откатывались после очередного выстрела.
Из клубов дыма показались несколько уцелевших мерков с луками в руках. Один из заряжающих вскрикнул от боли, пуля отбросила его на ствол дерева. Убивший его мерк и сам свалился замертво, сраженный картечью из короткоствольного мушкета. Деннис выхватил револьвер и выпустил всю обойму в лицо еще одного мерка, который уже занес меч над другим солдатом. Сержант-артиллерист ударом банника свалил с коня третьего мерка, потом вспомнил о своем револьвере и закончил начатое, выстрелив в голову поверженного врага. Раздался еще один выстрел из пушки, сделанный в густом дыму наугад.
— Прекратить огонь! — приказал Шовалтер. Трубач подал сигнал, звуки выстрелов мгновенно умолкли. Случайные стрелы еще долетали со стороны приближающихся отрядов, но мерки замедлили ход и остановились — по крайней мере, на время, пока не подтянутся более крупные силы.
— Трубач, труби отступление! Пора сматываться!
Уже через минуту батарея по узкой дороге двинулась через лес; тела погибших артиллеристов лежали рядом с орудиями, отряд кавалеристов свободно рассыпался вдоль дороги. По мере продвижения лес становился все гуще, нависшие ветви деревьев делали его почти непроницаемым.
Деннис и еще несколько всадников с карабинами наперевес остались на месте, прикрывая отступление. В зарослях леса раздавались одиночные винтовочные выстрелы и монотонное причитание раненых мерков. Скоро послышался топот копыт, мерки шли по их следам. Деннис улыбнулся.
Эндрю приказал замедлить их продвижение. Ну что ж, Деннис знал эти леса, а они — нет. Проводником у кавалеристов был русский охотник, более сорока лет проживший в лесу после бегства от тугар. До вчерашнего дня он даже не знал, что идет война, он был уверен. что по-прежнему на Руси правят бояре. Но при одном упоминании о сражениях с мерками его глаза засверкали от восторга. К своему большому удивлению, Деннис обнаружил в лесу целый скрытый городок, в котором спасались несколько сотен русских и небольшое число римлян, а также пришельцы из более отдаленных земель — майя, тотеки и даже один бедняга, похоже заброшенный сюда из Индии. Все они прятались в лесах от тугар, большая часть появилась перед последним нашествием, но многие жили в чаще уже не одно поколение. Они не осмеливались спуститься к югу из страха перед убойными ямами орды. После рейдов кавалеристов по лесам многие отправились еще дальше на север переждать войну, но нашлись и такие, кто вызвался помочь.
«Если мерки осмелятся сунуться в глубь леса, они получат по заслугам», — мрачно усмехнулся Деннис. Как только они появятся, кавалеристы откроют стрельбу. Точно такой же отряд действовал у речного брода, еще две с половиной тысячи людей небольшими группами рассеялись по всему пространству от Кева до Нейпера.
Прилетевшая издали стрела вонзилась в ствол дерева за спиной Денниса. Он поднял карабин и выстрелил по смутно видневшейся в клубах дыма одинокой фигуре мерка, потом повернул коня и поскакал вслед уходившему отряду.
Внезапно Деннис остановился и расхохотался. Исполнилась мечта всей его жизни — он стал кавалеристом.
— Солдаты Рима, сегодня я горжусь вами!
Марк Лициний Грака обвел глазами два корпуса воинов, выстроившихся перед воротами Рима. Солдаты, разбитые на батальоны, стройными колоннами занимали все пространство плаца, на котором долгие месяцы проходили нелегкую подготовку к воинской службе.
— Немногим менее года назад по воле сената вы еще были рабами, а теперь передо мной гордо стоят свободные граждане.
Раздались одобрительные возгласы. Винсент Готорн внимательно осмотрел ряды и с гордостью отметил, что солдаты не нарушили строй и по-прежнему стоят по стойке «смирно». Он перевел взгляд на Марка, усмехаясь тому, что тот переложил всю ответственность за рабство на сенат. Но, в конце концов, своим позорным поведением бывший сенат заслужил это.
— Сегодня вы официально стали частью армии Республики в составе 6-го и 7-го корпусов.
Стоявшие в строю воины одобрительно кивали, гордясь новенькими кокардами, только сегодня по распоряжению Готорна прикрепленными к их шляпам. Эмблемой 6-го корпуса был греческий крест, а 7-го — полумесяц со звездой; красный цвет эмблемы обозначал первые дивизии корпусов, белый — вторые, а синий — третьи. Сами по себе эмблемы ничего для них не значили, но среди солдат уже распространились слухи о большом значении отличительных знаков легендарных подразделений в Армии Союза в старом мире, и особенно красного круга на кокардах солдат 35-го Мэнского полка.
— Я уверен, скоро вы заслужите такие же почести, какие выпали на долю 3-й дивизии 4-го корпуса.
Марк указал на городские стены, служившие своеобразным амфитеатром для жителей Рима.
— Помните, что теперь и от вас зависит крепость стен нашего города в этой новой войне. Вам выпала честь защищать ваши дома, ваших близких и новообретенную свободу.
Марк посмотрел на стоящего рядом Калина; президент тоже стоял навытяжку, поля цилиндра отбрасывали тень на его лицо.
— Мы будем сражаться как единый народ, мы поможем нашим товарищам, как они помогли нам в прошлом году. Мы сражаемся за свободу каждого, кто просит нашей помощи в борьбе против тирании проклятых орд. Я с гордостью поведу вас в бой.
Марк отдал честь, по рядам солдат пронесся громкий гул одобрения. Он обернулся к Калину, и президент вышел вперед.
— Друзья, свободные граждане объединенных республик, — начал свою речь Калин, и Винсент с удивлением отметил, что его в латыни почти нет русского акцента, — я, как и большинство из вас, был подневольным крестьянином. Но теперь я свободен. В борьбе за свободу я лишился руки.
Калин указал на пустой рукав сюртука. Винсент знал, насколько неприятен был этот жест для Калина, считавшего упоминание о боевых заслугах самой низкой формой политиканства. Но в данной ситуации такой ход был оправдан, поскольку римляне не знали его так, как знали русские и янки. Солдаты ответили президенту очередной волной одобрительного гула.
— Я не могу сказать, когда закончится эта ужасная война, и закончится ли она когда-нибудь. Но я знаю, что вы — свободные граждане, и за это я буду биться до самой смерти.
Калин помолчал, глядя на стоящих перед ним воинов; его лицо стало вдруг очень усталым и печальным.
— Мы все по-разному произносим имя Бога, но Он — един для всех нас. Друзья мои, давайте помолимся все вместе, чтобы настал тот день, когда мы сможем отложить оружие, обнять своих родных и жить в мире.
Калин снял шляпу и осенил себя крестным знамением, римские солдаты молча опустили головы. Прошла минута тишины. Калин поднял голову и снова улыбнулся.
— Когда все это закончится, я думаю уйти в отставку и открыть кабачок.
Люди в строю расплылись в улыбках, кое-где послышался смешок.
— Не передавайте моей жене эти слова, но если вы будете в Суздале, то вам стоит лишь упомянуть 6-й или 7-й корпус, и я выставлю нам пару стаканчиков. Удачи всем вам!
Калин склонил голову и отступил назад; вслед ему послышались крики одобрения, даже более громкие, чем после выступления Марка. Президент подошел к Готорну.
— Я все сделал правильно?
— Почти.
— А, ты опять о президентском достоинстве, — посетовал Калин. — Дай Бог, чтобы после войны осталось в живых достаточно этих ребят, чтобы разорить мой будущий кабачок.
— Мы должны выступить сегодня, — сказал Готорн. Он уже сказал все, что собирался сказать, — призвал солдат выполнить свой долг. После его слов не было приветственных криков, да он и не ждал их, такие эмоции оставляли его равнодушным. Но Винсент видел гордость в их взглядах, решимость оправдать доверие, и этого ему было достаточно.
Калин печально кивнул, не решаясь отпустить Винсента, а тот криво улыбнулся. Накануне вечером они пытались поговорить, но ничего не вышло. Если и был на свете человек, которого Винсент любил за его доброе сердце, так это был его тесть. И в то же время Готорн чуть ли не стыдился его.
— Береги себя, отец, — произнес Винсент срывающимся голосом. — А если...
Он не договорил и посмотрел в глаза стоящего перед ним мужчины.
— Все в порядке, сынок, продолжай.
— Если я не вернусь, — продолжил Винсент, пытаясь унять дрожь в голосе, — скажи Тане, что она не виновата ни в чем. Скажи, что я любил ее. Просто со мной произошло что-то неладное. Я знаю, она решила, что я разлюбил ее. Это не так.
— Просто ты не любишь самого себя, — тихо произнес Калин.
Винсент посмотрел на него неожиданно повлажневшими глазами.
— Я ненавижу то, во что я превратился. — прошептал он. — И если есть Бог, даже он не сможет мне помочь. Я люблю войну и ненавижу себя за это.
— Ты найдешь выход. Возможно, Эндрю понимает тебя лучше, чем все остальные. Я знаю, он тоже о тебе беспокоится. Попробуй поговорить с ним.
Винсент покачал головой.
— Не теперь. А может быть, я еще не готов к разговору. 11 не знаю, буду ли когда-нибудь готов.
Готорн поднял голову и попытался улыбнуться.
— Побереги ее. А когда все будет кончено, если она найдет кого-то еще, дай ей понять, что я не против, я хочу, чтобы она была счастлива.
— Не говори таких слов на прощанье.
— Я думаю, мы больше не увидимся. Я давно это чувствую. Пусть этот разговор будет нашим примирением.
Калин не нашел слов, чтобы ответить. Он молча обнял Винсента за плечи, прижал к себе и расцеловал в обе щеки. Он опустил голову, не в силах смотреть на Винсента или кого-то другого. Готорн отступил на шаг. выпрямился и отдал честь Калину, а затем флагам обеих республик. Потом подошел к ожидавшему его Димитрию и офицерам штаба, сел на своего коня.
Перед Готорном выстроился 7-й Суздальский полк, но в его рядах было не больше половины состава. Часть солдат теперь служила офицерами в двух новых корпусах, часть погибла при защите Рима в прошлом году. Оставшиеся в полку были прикомандированы к штабам 6-го и 7-го корпусов. Потрепанное знамя 7-го Суздальского развевалось на утреннем ветерке. Винсент остановился и взглянул на старое знамя. Выцветшие золотые буквы на голубом фоне гласили: «Гвардия Готорна». Надпись была сделана его однополчанами в те дни, когда Винсент числился пропавшим без вести во время первой обороны Суздаля. Готорн посмотрел на Димитрия и вспомнил те давние события.
Знаменосцы с флагами обоих корпусов и республик Руси и Рима заняли места в голове колонны. Армия была готова к походу. Марк, тоже верхом, подъехал и остановился рядом с Готорном. Запела труба, раздался рокот барабанов. Первый с фланга батальон перестроился в колонну по четыре и повернул на север, по дороге, ведущей к Испании. Как только колонна приблизилась к месту расположения штаба, 7-й Суздальский полк выдвинулся вперед и возглавил марш. Винсент выхватил саблю и отсалютовал проплывающим знаменам. Толпы людей, заполнивших городские стены, разразились громкими криками. В середине колонны послышалось пение, и уже через несколько секунд все солдаты пели «Боевой гимн Республики».
Гимн, звучавший на латыни, показался Винсенту несколько странным, как будто не в меру воинственный преподаватель иностранных языков решил провести занятия на школьном дворе. Но впечатление было ничуть не меньше, идеалы, воспетые в гимне, становились общими для всей планеты.
— За это стоит умереть, — прошептал Винсент.
Марк посмотрел на него, но Готорн больше ничего не сказал. После прохождения знамен он тряхнул поводьями и присоединился к колонне. Перед самыми городскими воротами Винсент взглянул направо, и сердце его замерло.
Маленький Эндрю все еще лежал с температурой, и они с Таней довольно сдержанно простились дома. Но все же она пришла. Как объяснить ей, что в нем еще осталось что-то от растерянного юноши, так страстно любившего ее накануне войны? Преклонение перед божеством войны и жажда мести, сверхъестественно быстрое продвижение по службе и громадная ответственность поглотили его, опустошили душу, лишив способности любить и заботиться, оставив только потребность управлять и убивать. Сначала она переносила его пьянство с тихим терпением, потом последовали скандалы, потом слезы, потом она просто перестала с ним разговаривать и старалась уберечь от него детей.
Он никогда не винил ее за это, только самого себя.
На мгновение их взгляды встретились. Черные как вороново крыло кудри рассыпались по ее плечам, в глазах еще светилась детская наивность, а тело, выносившее и вскормившее троих детей, по-прежнему оставалось стройным и привлекательным. Винсенту она показалась мимолетным видением, воспоминанием о прекрасной картине, уже начавшей покрываться пылью.
Неожиданно для самого себя Винсент поднял руку и помахал ей.
— Подойди к ней.
Винсент отвел взгляд. Рядом с ним ехал Марк. Готорн молча уставился вперед и продолжал путь. Ей лучше быть вдали от меня, когда я умру, подумал Готорн. А мне пора уйти с ее дороги. Дай Бог прихватить с. собой побольше врагов, когда придет мой час, а потом наступит тишина и сон без сновидений.
Снаряд разорвался примерно в полумиле от них. Пэт с удовольствием наблюдал, как мерки вылетают из седел, тянут упирающихся лошадей в неглубокую реку.
— На том берегу пет ни одной пушки! — крикнул Шт.
Роберт Морган, отвечающий за переправу через реку, азартно ударил кулаком по ладони.
— Да мы могли бы держать их здесь целую неделю! Пэт покачал головой. На протяжении восьмидесяти миль or леса до берега моря через Пенобскот можно было переправиться во многих местах. Меркам стоило лишь отбить одну из переправ, и силами одного умена они могли перекрыть железную дорогу, отрезав пути отступления всем, кто находился на восточном берегу. Войска могли уйти от погони только по железной дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52