Чувственность представляется мне близнецом нежности. И я предоставляю пансионеркам и школьникам заниматься пустым флиртом, который вам угодно называть приятным.
Кармен де Ретц отвечала насмешливо:
– Как мило быть белой вороной среди черной стаи. Фужер возразил:
– Много белых воронов, но они перекрашиваются в цвет сажи, чтобы нравиться воронам. Почитайте Мюссе!
Он ласково улыбнулся и пригласил всех пить Приготовленный им турецкий кофе. Кармен де Ретц взяла чашку, но не сложила оружия.
– Значит, вы не флиртуете с барышней Дакс. Тем лучше для вас обоих.
– Отчего же лучше?
– Оттого что это было бы неблагоразумно с ее стороны и бесчестно с вашей.
– Вот и громкие слова пошли в ход! Бесчестно… Я перестаю понимать что бы то ни было! Вы проповедуете повсюду «право жить вместе и возрождение женщины через свободный поцелуй», – ведь я правильно цитирую, не так ли?
– Фужер, – запротестовала госпожа Терриан со своего шезлонга, – Фужер! Такие вещи можно писать, но их не говорят во всеуслышание!..
– Их не следовало бы даже писать! Но оставим это. Вы, нигилистка, феминистка, мятежница! Вы, которая хвалитесь, что у вас есть любовники, что у вас целая куча любовников…
– Эти мне девушки, – вставила своим ласковым голосом госпожа Терриан, – какое у них воображение!
– Я как нельзя более согласен с вами, сударыня! Но оставим также и это. Вы, бесстыдница, поцеловавшая меня в губы. Да, я говорю, в губы! Да, шесть недель тому назад, на Вышке, однажды утром, когда не было дождя!
– Господи! Что я слышу! Фужер… Ваша нескромность просто ужасна!
– Нет! Вовсе нет! Успокойтесь, милая госпожа Терриан: это был чрезвычайно эстетический поцелуй, и обменялись мы им в чрезвычайно поэтическую минуту. Вот видите! Но оставим и это! Вы, Кармен де Ретц, – а это имя говорит само за себя, – вы называете неосторожным и бесчестным простой флирт, к тому же воображаемый, которым будто бы – с удовольствием – занимаются Бертран Фужер, свободный мужчина, и Алиса Дакс, свободная девушка?
– Дорогой мой, – заявила с серьезным видом Кармен де Ретц, – вы чрезвычайно красноречивы, но у меня в руках пустая чашка, которая мне мешает.
– О! Я в полном смущении.
Он уже взял чашку и заодно поцеловал ее руку.
– Благодарю вас. Теперь я отвечу вам!
И она выпрямилась во весь рост, гибкая, как рапира, и повернулась лицом к противнику:
– Да, я полагаю, что женщина вольна любить кого захочет, когда захочет и сколько захочет. Но я полагаю также, что молоденькая девушка, закореневшая в своих наследственных или благоприобретенных предрассудках, – не женщина. И если вы грубо разобьете темницу, если вы сразу выпустите пленницу на вольное солнце, вы будете безумцем или преступником. Оттого что вы только ослепите ее. И не свободной будет она, выйдя из тюрьмы, а калекой навсегда.
Она прошлась по гостиной, потом оперлась на подоконник.
Фужер подошел к ней и стал подле нее:
– Знаете? – сказал он тихо. – Я готов усомниться в вашей искренности. На словах вы современнейшая и отважнейшая из женщин. Что касается действий… увы, увы! Мы продолжаем оставаться при том единственном поцелуе. И все же, смею надеяться, мои губы в то утро вам понравились?
Она посмотрела прямо ему в глаза.
– Любовь веет, где ей угодно, друг мой! К тому же в тот день, о котором вы вспоминаете, я целовала не только ваши губы, я целовала алое солнце, синий воздух, золотой и серебряный туман. А потом, без этих аксессуаров, ваши губы сами по себе перестали привлекать меня. Вот и все.
Он коснулся ее руки.
– Сита… Хотите опять пойти завтра на Вышку?
Она засмеялась.
– Нет! Я не собираюсь упреждать свои желания. И прошу вас не называть меня Ситой. Это имя фамильярно.
Госпожа Терриан позвала их.
– Послушайте, нужно решать. Завтра я вооружаюсь зонтиком и всей моей отвагой и отправляюсь в Гранд-Отель пригласить нашу матрону. Кто пойдет со мной?
– Я! – сказал Фужер. – Я переменил свое решение: я намерен ухаживать за барышней Дакс.
XII
Приглашение госпожи Терриан застало госпожу Дакс врасплох. Вязанье упало на колени, пальцы ее забарабанили по юбке. Три секунды она колебалась, и это колебание было гибельным для нее. Госпожа Терриан решительно процитировала поговорку:
– Молчание – знак согласия. Так, значит, это дело решенное.
– Но, – госпожа Дакс пыталась еще бороться, – но где же будет этот пикник?
– Все равно, это не имеет никакого значения. Где вам угодно.
Фужер, который крайне скромно сидел на стуле, подтвердил:
– Мы поедем все прямо вперед, сударыня.
И он незаметно улыбнулся барышне Дакс, будто тайком намекая на их утренние прогулки.
Барышня Дакс молчала, опустив глаза. Хотя она и знала о предстоящем посещении и была настороже, все же сердце ее сильно билось. Эта встреча ее матери с ее друзьями казалась ей чреватой опасностями, и она дрожала с головы до ног при мысли, что одно неосторожное слово могло открыть глаза бдительной госпоже Дакс и открыть ей, что вот уже добрых шесть недель ее дочь ежедневно встречалась с неизвестными, с артистами, с богемой! Преступное знакомство!..
И все же, почувствовав на себе взгляд Фужера, барышня Дакс не удержалась и ответила ему взглядом. Как нарочно Фужер был удивительно красив в этот вечер: в белом пиджаке, под которым виднелся вышитый жилет лилового шелка, он казался более гибким и стройным, чем когда-либо; его рубашка, тоже лиловая, превосходно оттеняла матовую бледность лица.
– На обратном пути, – обещала госпожа Терриан, – мы постараемся остановиться на какой-нибудь вершине, чтобы полюбоваться на Alpengl?hen.
– На что? – спросила госпожа Дакс.
– Как! – всполошилась госпожа Терриан. – Вы никогда не видели Alpengl?hen? Заход солнца в Альпах?!
– Нет. В это время мы с дочерью обычно переодеваемся к обеду.
– Но ведь это же преступление! И вы тоже, малютка? Подумайте! Вы должны видеть это сегодня же вечером! Нет ничего более красивого… Зачем вам переодеваться к обеду в пансионате? Послушайте, дитя мое, вы прекрасно выглядите в этом платье. Доставьте мне удовольствие, пойдите сейчас же – как раз бьет половина шестого – и бегите на верхнюю террасу. Вы попадете туда как раз вовремя. А я побуду с вашей матушкой, пока вы не вернетесь.
– Сударыня, – пролепетала барышня Дакс, – я не знаю… Я никогда не выхожу одна днем.
– Так что же! Здесь Фужер! Он только ждет разрешения сопровождать вас.
Фужер вежливо взглянул на госпожу Дакс.
– Вы разрешите, сударыня?
– Конечно, вам разрешат, – отрезала госпожа Терриан.
– Нет, нет! Не на террасу, – запротестовал Фужер, удерживая Алису за руку.
– Куда же вы хотите идти?
– На Вышку. Мы двадцать раз успеем добраться туда, при условии, что часть дороги пробежим бегом. И избавимся от отвратительной толпы туристов.
Она не спорила. Они побежали во весь дух по крутой дороге.
Солнце опускалось за кружево Долы. На юге Грейские Альпы пылали, освещенные последними лучами, как огромный горн.
Пламя лизало ледники. Нигде не было больше белизны. Снега рдели повсюду, подобно раскаленным угольям. И ночь быстро надвигалась с востока, сменяя серым цветом синеву неба.
– Если б кто-нибудь надумал изобразить эти краски на акварели, все стали бы кричать, что этого не может быть, – заметила барышня Дакс.
– Тише! – прошептал Фужер. – Слушайте, слушайте вечернюю тишь!
Их окружало удивительное спокойствие. Тьма теперь заволакивала вершины гор, одну за другой, и к пурпуру их она прибавляла свинцово-синие оттенки, с каждым мгновением становившиеся все более темными.
– О! – воскликнула барышня Дакс. – Все было розовым, а теперь…
– Молчите! Вы спугнете небесных живописцев.
Лиловато-розовые снега, как бы волшебством обесцвеченные, стали лиловыми, потом сделались цвета глициний. На одно мгновение, казалось, ночь остановилась. Горы сделались синими, совсем синими. И только закат еще сочился кровью, как длинный пылающий шрам.
– Кончилось, – сказала Алиса.
– Молчите! Начинается.
Внезапно Альпы преобразились. Нежданные оттенки, таившиеся в глубине эфира, – желтые, серые, – ринулись на кобальтовую синеву ледников, и возникла сверхъестественная зелень рдеющих Альп, Alpengl?hen. Пугающим влажным и бледным саваном заволокло, закрыло весь горизонт. Могильное и призрачное сияние трепетало в воздухе, подобное погребальной фосфоресценции в грозовые ночи на Атлантике. Вечные громады снегов без колдующего солнца на один миг показались в своем настоящем виде: кладбищем ужаса и отчаяния. Еще мгновение – и победоносная ночь погасила видение.
Теперь барышня Дакс молчала. Она была потрясена. Боязливо она схватила Фужера за руку.
– Нужно возвращаться, – сказал Фужер.
Она ответила «да» и не тронулась с места. Как бы не понимая ничего, она смотрела по сторонам.
– О! – внезапно пролепетала она. – Здесь…
Он удивился и осмотрелся кругом, следуя за ее взглядом. И внезапно он вздрогнул. Он вспомнил эти ели, эти папоротники. Да, на этом самом месте он целовал губы Кармен! Воспоминание об этих устах, оплакиваемых и желанных, непонятным образом сковало его язык. Здесь…
А барышня Дакс?.. Что хотела она сказать? Разве она знала? Быть может, видела?
Он остановил на ней испытующий взгляд. Она покраснела и отвернулась, как бы желая убежать. Он удержал ее сильной рукой. Она, задыхаясь, покачнулась; стан ослабел, грудь напряглась.
Не раздумывая, он наклонился над ней и, не встречая сопротивления, сладостно прикоснулся к ее вспотевшему виску.
XIII
В большой открытой коляске, которую разыскал Фужер, поместились все. Госпожа Дакс, по правую руку от нее Фужер, по левую – Жильбер Терриан, напротив госпожа Терриан, между Алисой и Кармен де Ретц, Бернара приткнули рядом с кучером.
Они возвращались. Экскурсия была тоскливая. Несмотря на все усилия быть вежливой, госпожа Дакс не в состоянии была в продолжение семи часов сохранять довольный вид; и Кармен де Ретц, любившая при всяком случае подчеркнуть свою откровенность, не скрывала зевоты, но это можно было предвидеть и не обращать на это внимания. Самой большой неудачей было дурное настроение Фужера, который за весь день не раскрыл рта. С того вечера, когда они смотрели Alpengl?hen, он впервые встретился с барышней Дакс и видел ее рядом с Кармен де Ретц. Без сомнения, встреча казалась ему некстати.
Итак, на одну госпожу Терриан легла вся тяжесть этого дня. Она говорила, сколько была в состоянии, задавая вопросы и отвечая на них, маскируя своей болтовней общую неразговорчивость и время от времени стараясь победить упорное молчание барышни Дакс. Оттого что на нее, снедаемую страхом, было жалко смотреть: с одной стороны ее мать, с другой стороны ее друзья. Она просто голову теряла. И Фужер, который несколько дней тому назад, быть может, успокоил и утешил бы ее, теперь только вызывал краску на ее лице всякий раз, как встречались их взгляды.
В довершение неудачи день был ужасающе жаркий. Мороженое растаяло в корзине, обернутой фланелью, и есть его пришлось жидким и теплым. Тяжелые свинцовые облака, которые с утра грудились над горами на востоке, медленно поднялись до зенита – было непонятно, какой таинственный ветер гнал их, потому что нагретый воздух был неподвижен. Таким образом, небо стало наполовину из голубого шелка и наполовину из серой шерсти. Зарницы прорезали шерстяную половину.
Госпожа Терриан, хотя и бодрилась, облегченно вздохнула, когда коляска миновала Живринское озеро. Пытка близилась к концу: еще одна верста от пруда до дачи и полверсты от дачи до гостиницы.
– Ужасно жарко, – констатировала госпожа Дакс в одиннадцатый раз с полудня.
Но Жильбер Терриан, который блуждал взглядом по бронзовым облакам, как бы выискивая там невидимый полет Валькирий, внезапно протянул руку:
– Дождь!
Тяжелые капли падали на пыльную дорогу. Сразу же распространился запах сырости.
– Мы поспеем как раз вовремя, – заметила госпожа Терриан.
Вывод был несколько преждевременным. Сейчас же дождь усилился. Капли, сначала редкие, стали учащаться, слились, превратились в непроницаемую тяжелую стену, которая сразу закрыла солнце и упала на землю, сопровождаемая треском ломающихся веток. Слышалось шлепание воды по земле. В то же время неподвижный воздух содрогнулся, всколыхнулся, и поднялся ураган. Ослепительная молния сверкнула из слепой тьмы туч, и гром ударил так близко и так грозно, что лошади поднялись на дыбы.
Госпожа Дакс, которая страшно боялась молнии, закричала. Фужер, пробужденный от своей озабоченности, быстро снял пиджак и пытался укрыть им девушек – косой дождь врывался между занавесок и заливал всю коляску.
– Скорее! – крикнула госпожа Терриан кучеру. Но обезумевшие от страха лошади топтались на месте и били копытами. Потребовалось больше четверти часа, чтоб добраться до дачи. Наконец показалась решетка. Жимолость, которую грубо трепал ливень, билась о железные прутья, и колокольчики жалобно звенели.
– В дом, в дом! – приказала госпожа Терриан. Она толкнула госпожу Дакс, которая колебалась, стоит ли выходить из коляски, и бегом потащила ее к веранде. Госпожа Дакс, перепуганная непрекращавшимися ударами грома, следовала за ней, уцепившись за руку Фужера. Лужайка была бурным озером, аллея – рекой. Лиственницы, походившие на островки на китайском пейзаже, одиноко вздымались над этим наводнением, и низкие ветви их, затопленные водой, качались от набегавших волн.
В передней, когда дверь была закрыта надлежащим образом, к госпоже Дакс понемногу вернулось хладнокровие. Она посмотрела на дочь, с которой ручьем текла вода, сначала огорченно, потом враждебно.
– Хороша! – начала она.
Госпожа Терриан прервала ее, расхохотавшись:
– Сударыня! Мы все в одинаковом положении! Всего важнее теперь переодеться. Вас проведут в комнаты верхнего этажа, и вы позволите мне предоставить в ваше распоряжение все что нужно.
Госпожа Дакс, которой чрезвычайно не нравилась перспектива надеть на себя чужую рубашку, открыла было рот, чтоб отказаться наотрез. Но Бернар закашлялся как раз вовремя.
– Что я говорила!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21