Хирам с улыбкой объяснил маленькой ревнивице, кто такая Фульвия и как она попала на борт гемиолы.Рассказ взволновал прекрасную Офир, но, по-видимому, не рассеял ее подозрений.— И ты из-за какой-то рабыни рисковал своей жизнью? — спросила она, пытливо всматриваясь в лицо любимого человека.— Я думал, ты скажешь, что я сделал как надо! — огорченно отозвался Хирам. — Рабыня! Она не была рабыней, когда спасала и укрывала, выхаживала и лечила меня. Не будь ее, я не стоял бы тут перед тобой. Я бы уже давно был в стране теней.Взор карфагенянки смягчился.— Я была не права! — пробормотала она. — Но не гневайся на меня. Знаешь, кто любит так, как люблю тебя я, тот боится потерять любимого человека. Я испугалась мысли, что, может быть, эта девушка тоже имеет право на твою любовь. Приведи ее ко мне. Я хочу взглянуть ей в глаза. Доверь ее мне. Если ты не любишь ее, я не буду бояться держать ее около себя. Я дам ей надежный приют и убежище у себя.— А если ее опознают?— Ну и что! — гордо подняла голову Офир. — Кто осмелится взять ее у меня, приемной дочери члена Совета Ста Четырех? Я возьму ее с собой в У тику, и когда настанет час — ты вызовешь нас обеих.Хирам пошел за Фульвией. Но этруска, казалось, не услышала, когда он окликнул ее по имени. И только когда он положил ей руку на плечо, девушка, вздрогнув, оглянулась. Взор ее был полон тоски.Фульвия! — сказал, не замечая ее настроения, Хирам, весь охваченный чувством ликования, вызванного посещением гемиолы карфагенянкой. — Пойдем, Фульвия! Моя гостья хочет посмотреть на тебя.— Зачем? — спросила этруска.— Она боится, что ты меня любишь.—Я… тебя… О!Казалось, эти слова вырвались стоном.— Она ошибается… Я иду к ней! V. ДОПРОС Около полудня того дня, когда Офир посетила гемиолу Хирама и взяла с собой оттуда бледную и трепещущую Фульвию, несколько бедных рыбаков вышли с сетями в море на утлых челнах. Челны плыли мимо песчаной отмели, намытой волнами в нескольких сотнях метров от берега у гряды подводных камней.— Эй, на лодке! — вдруг донесся до слуха рыбаков чей-то высокий и повелительный голос. — Причаливай сюда!Гребцы, вздрогнув от неожиданности, навалились на весла с явным намерением отогнать лодчонки подальше от отмели.— Именем Совета Ста Четырех! Повинуйтесь! — прозвучал опять тот же голос.И перепуганные бедняки, не смея ослушаться того, кто говорил от имени Совета Ста Четырех, причалили к отмели. В лодку сел человек, на котором были дорогие латы, но со следами крепких ударов и покрытые водорослями и грязью.— Что повелишь, господин? — спросил странного пассажира старший рыбак.— Доставить меня в город. А потом — проглотить языки и никому ни единым словом не проболтаться, что видели меня здесь. Под страхом смерти!Рыбаки повиновались, и лодка помчалась к Карфагену.Едва она приблизилась к берегу, как Фегор — читатель, вероятно, уже догадался, что это был он, — выпрыгнул из нее и, даже не поблагодарив рыбаков, стремглав бросился в центр города, к дворцу Гермона…Да, шпион спасся. Ярость переполняла его, и он думал лишь об одном: отомстить Хираму и погубить Фульвию, отвергшую его любовь. Ярость его еще больше распалялась от того, что он пережил ночью. А ночь была ужасной, она тысячу раз грозила ему смертью. То, что он спасся, можно назвать просто чудом, ведь ему грозили и бушующие волны, и тигры морей — акулы, и бездонная пучина моря. По какой-то счастливой случайности волны выбросили его почти бездыханное тело на мягкий песок, где он и встретил солнце.Утром, как мы видели, дождавшись появления рыбачьих лодок, он подозвал к себе рыбаков. И вот он через какое-то время уже был у дворца Гермона.Разумеется, Гермон незамедлительно принял Фегора. В нескольких словах шпион изложил престарелому патрицию Карфагена все: и то, что вернулся изгнанный в Тир Хирам, и то, что это он, Хирам, совершил ужасное святотатство, освободив обреченную на жертву Ваалу-Молоху этрусскую девушку, и то, что вчера вечером Хирам был во дворце Гермона: кто-то из слуг впустил его в покои Офир.Трудно представить себе, какое впечатление произвело все это на властного гордого старика, и без того ненавидевшего Хирама.Гермону не стоило труда узнать, что утром его приемная дочь отправилась на прогулку и только сейчас вернулась домой. Патриций, прежде чем объясниться с Офир, решил допросить любимую рабыню Офир как соучастницу и посредницу в сношениях с Хирамом. Трепещущую рабыню привели в залу, где были только Гермон, Фегор и чудовищных размеров негр, более походивший не на человека, а на исполинскую человекообразную обезьяну.Увидев негра, державшего в руках огромную плетку и зверски скалившего зубы, девушка задрожала всем телом.— Где твоя госпожа? — спросил ее старик Гермон.— В своих покоях, господин.— Она выходила из дому и брала тебя с собой? Где же вы были?— Гуляли по городу.— А потом?— Госпожа пожелала покататься в лодке.— Гур! Помоги ей разговориться! — обернулся Гермон к негру.Негр взмахнул рукой, и плетка впилась в обнаженное плечо девушки.Рабыня закричала истошным голосом.— Ну? Говори!— Госпожа посетила какой-то тирский корабль. Она хотела там купить… купила несколько почтовых голубей. Потом… Потом она привела в дом новую рабыню.Гермон обратился к Фегору, с дьявольской улыбкой наблюдавшему картину истязаний.— Что за прихоти? Дом и без того полон челяди, а Офир покупает какую-то новую рабыню? Сейчас Гур своим кнутом развяжет язык обеим сразу.— Нет, нет! — вскричал обеспокоенный Фегор. — Новая рабыня ничего не знает. С ней совсем другое дело. Но, право, твой Гур только гладит, а не бьет.Гур, уже давно нетерпеливо вертевший в руках рукоять кнута, с каким-то сладострастием взмахнул орудием пытки, и удар за ударом посыпались на плечи и грудь рабыни Офир.— Говори! Все выкладывай! — кричал на несчастную Гермон. — Офир разговаривала с кем-нибудь на тирском судне? Зачем она купила новую рабыню?Захлебываясь слезами, дрожа всем телом и с ужасом глядя на палача, девушка, стуча зубами, сказала, что Офир оставалась на тирском судне совсем недолго, а на борт гемиолы поднялась одна, оставив всю свиту внизу, в шлюпке. Да, Офир разговаривала с капитаном гемиолы. Но никто из свиты ничего не слышал.— Убей меня, но я ничего больше не знаю! — кричала молодая рабыня, сторонясь от вновь взвившейся над плечами плетки.Гермон видел, что от перепуганной до смерти рабыни больше ничего не добьешься.— Уведи ее, — кивнул он палачу. Потом, обратившись к Фегору, сказал:— Теперь пойдем к моей приемной дочери. Постой. Сумеешь ты спустить в море, привязав, понятно, камень на шею, одну женщину? Я говорю о новой рабыне, которую привела Офир.— Отдай ее мне, и она исчезнет! — шагнул вперед Фегор.— Ну так следуй за мной!Разгневанный старик поднялся на верхний этаж, где находились покои Офир.— Кто там? Это ты, отец? — откликнулся за дверью серебристый голос Офир. — Войди, для тебя двери всегда открыты.Старик перешагнул порог. Фегор, крадучись, словно кошка, прошмыгнул за ним. Увидев его, Офир нахмурила свои красивые брови.— Я не знала, что ты не один, отец.— Со мной Фегор. Ты его знаешь. Он и раньше бывал в моем доме.— Да, знаю, — холодно ответила девушка. — Но что заставило тебя вводить чужого в гинекей?Удар попал в цель: у карфагенян, как и у финикийцев, порог гинекея, женской половины дома, мог переступить только свой, но не посторонний. И Гермону, члену Совета Ста Четырех, более чем кому-либо было непростительно нарушать обычай. Но отступать было поздно. Старик начал допытываться у приемной дочери, где ее новая рабыня.— Увидишь ее, но не сейчас! — ответила Офир. — Не забывай, отец, — мне очень неприятно напоминать это тебе, что у меня мое собственное имущество и мои рабы — не твои.Опять гордый старик понес поражение: законы Карфагена действительно не давали ему права распоряжаться собственностью приемной дочери…— Где ты была? Зачем ты ездила на гемиолу в торговый порт? Что ты там делала?— А! Какой-то подлый негодяй уже успел донести тебе! — вспыхнула девушка. — Но ты забываешь, отец, что я взрослый человек и ни перед кем не обязана давать отчета в своих поступках. Даже перед тобой.— У тебя было свидание с изгнанником! Ты говорила с Хирамом, с тем, кто нарушил распоряжение Совета Ста Четырех и совершил святотатство! — закричал старик вне себя от гнева. — Хорошо! Ты дашь ответ тому, кто через два дня станет твоим мужем и господином, Тсоуру. А Хирам… Посмотрим, что он скажет, когда вместе со своей гемиолой и всеми своими приспешниками очутится на дне морском. Пойдем отсюда, Фегор! Я доложу это дело Совету.И Гермон, чуть не таща за собой шпиона, покинул покои строптивой приемной дочери.Едва затихли шаги, как Офир бросилась в маленькую боковую комнатку, где при появлении Гермона она спрятала «новую рабыню», то есть Фульвию.— Скорее, скорее! — шептала Офир. — Ты все слышала. Хираму грозит страшная опасность. Придумай что-нибудь. Его надо, надо спасти. У меня в голове туман, я не знаю, что делать.— Госпожа, ты забыла о крылатых гонцах, почтовых голубях, которых ты взяла сегодня на гемиоле. Они донесут весть об опасности на гемиолу и надежнее и быстрее, чем кто-нибудь из твоих рабов, — ответила Фульвия. VI. МОРСКОЙ БОЙ Крылатые гонцы достигли своей цели: в сумраке наступившего вечера инстинкт позволил им безошибочно отыскать гемиолу, и они опустились на ее палубу. Разумеется, их заметили, и Хирам поспешил прочесть пришедшие письма.— Сидон! — воскликнул он, обращаясь к повсюду следовавшему за ним верному гортатору. — Сидон! Нам сообщают, что Совет Ста Четырех знает, кто я такой. Через несколько минут нам, быть может, даже придется драться.— Сначала попробуем уйти, господин. Товары уже распроданы, гемиола готова в путь. Гребцы только ждут сигнала. И, насколько я могу судить, военные галеры Карфагена еще ничего не предпринимают против нас. Выход из порта свободен.— Так в путь! И если понадобится, мы силой проложим себе дорогу.— А это что? Видишь?Проклятье сорвалось с уст гортатора: стоявшая отдельно эскадра военных судов Карфагена метрах в трехстах от того места, где бросила якорь гемиола, вдруг ожила: заскрипели цепи, поднимая якоря, на реях показались матросы, распускавшие паруса, зашевелились, словно ноги сороконожек, длинные и гибкие весла.— Да, господин, враг готовится к нападению. Посмотрим, как дерутся наемники Карфагена. Наши «вороны» готовы.И гортатор показал на оригинальную конструкцию, введенную римлянами в практику морского боя всего за несколько лет до этого, — откидные мостики, с которых стрелки могли обстреливать из луков, а также сбрасывать на палубы вражеских судов тяжести.— Готово! — прозвучал голос одного из нумидийцев. И легкая гемиола тронулась в путь. Почти одновременно наперерез ей двинулись двенадцать карфагенских галер.— Стой! Суши весла! Именем Совета Ста Четырех! — донеслось в этот момент с ближайшей триремы.И Хирам, и Сидон без труда узнали голос: это кричал Фегор.Трирема, вылетевшая далеко вперед от поспешивших за нею других судов, едва не протаранила гемиолу. Но гемиола была подвижнее, и ею правили твердые руки привычных к бою моряков: она изменила свой курс, стрелой скользнула вдоль бортов тяжелого боевого судна, избежав опасности абордажа.— Привет тебе, шпион Совета Ста Четырех! — крикнул вызывающе Хирам. — Где ты, храбрец, умеющий нырять так искусно?Но Фегора не было видно. Зато на мгновение показался гортатор галеры, и тяжелый метательный топор Хирама по летел со страшной силой, разбив вдребезги и блестящий шлем, и голову наемника. Галера, на палубе которой воцарилось замешательство, приостановилась. С нее посыпался дождь горящих стрел, которые обычно применялись для того, чтобы вызвать пожар на неприятельском судне, но только одна или две попали в борт гемиолы, и их, конечно, тут же сбили шестами, так что они не причинили смелому, увертливому суденышку ни малейшего вреда.— «Акациум!» — предупредил гортатора Хирам, показывая на средней величины быстроходное судно, пытавшееся загородить дорогу гемиоле.— Вижу, господин. Эти глупцы слишком мешкотны, они не ожидали, что мы сможем развить такую скорость. Они хотели бы повернуться к нам носом. Так. Держись, идем на таран!И гемиола, чуть изменив курс, врезалась острым носом в борт судна, неосторожно подставившего свое длинное тело. Послышался треск дерева, раздались отчаянные крики людей, сбитых с ног и падающих в морские волны. Разрезанный пополам, словно ударом топора, «Акаций» погиб, но не смог помешать мчавшейся на морской простор, на волю гемиоле.— Греби, греби! Сильней! Чаще! — кричал гортатор нумидийским гребцам. — Еще! Еще раз!И гемиола, словно огромная морская птица, влетела в канал, ведущий в море, раньше, чем к этому месту подоспели грозные триремы и квинкеремы. А через несколько минут она уже вышла в открытое море.Но до спасения было еще далеко: зоркий глаз Хирама обнаружил, что и неприятель не дремлет. По крайней мере, одна большая галера успела вылететь в море сейчас же следом за убегающим судном и гналась за ним неотступно. На стороне гемиолы была большая подвижность, увертливость, но зато карфагенская галера с колоссальным количеством гребцов имела преимущество в быстроте хода.С эскадры карфагенян с напряженным вниманием следили за ходом погони. Дозорные выкрикивали каждое мгновение, оповещая о той или другой эволюции обоих судов.— Гемиола остановилась! — кричали они.— Ага, сдается! Не ушла! Преступников ждет ужаснейшая казнь!— Квинкерема подходит, подходит! Берет на абордаж!— Кажется, гемиола взята, взята! Слава Карфагену! Слава Совету Ста Четырех!Горит! Горит! Оба судна горят! На помощь!И потом прозвучал полный недоумения голос:— Галера горит! Гемиола уходит! Уходит, убегает!В самом деле, и на этот раз боевое счастье не изменило смелому: видя, что у врага многократное преимущество в силе и скорости, Хирам позволил галере сцепиться с гемиолой, но встретил врага стрелами и мечами, а потом, пользуясь моментом замешательства, бросил на борт галеры десятки горшков с горящей смолой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16