Но опять, как и с вибрионами, ни одной подопытной мыши или морской свинки нам этим вирусом пока заразить не удавалось.
Может быть, и он так же ни в чем не повинен, как и вибрион? Или «вирус А» поражает лишь человека?
Теперь мы стали умнее и, не откладывая, решили повторить опыт, который уже один раз помог нам. Отправились в поселок и уговорили четверых беженцев из нашей долины дать для анализа кровь.
Три дня ожидания, пока под защитой тонкой яичной скорлупы должны размножаться вирусы-невидимки. Есть они или…
И вот мы приникаем с Марией к микроскопам.
Один срез – чисто.
Второй срез – чисто. Никаких следов разрушительной работы вирусов.
Третий анализ…
Есть! В микроскопе отчетливо заметны среди сплошного пласта нормальных клеток целые гнезда разрушенных невидимкой вирусом. Это именно «ви–рус А», знакомые следы. Но…
Но ведь пожилой таджик, носивший в своем жилистом теле эти вирусы, жив и здоров!
Значит, и «вирус А» ни в чем не повинен, как и вибрион? И у него алиби?
Четвертый срез – чисто, никаких следов ни «вируса А», ни «вируса Б».
– Заколдованный круг какой-то! – возмущенно сказала Мария, сердито отодвигая от себя микроскоп. – Или этот вирус отличается от тех, что я выделила первыми из мозга погибшего охотника?
Она подумала и уныло добавила, вопросительно глядя на меня:
– Без электронного микроскопа нам в этих вирусах не разобраться. Надо ехать в институт. И оборудование пополним. Так работать нельзя – ни посуды, ни пробирок. Два микроскопа осталось, разве это работа? И термостатов еще хоть парочку непременно надо.
Неужели мы опять шли по ложному следу? Но кто же тогда вызывает болезнь? «Вирус Б»? Не похоже. Он не попался нам ни у кого из беженцев. Но проверить надо. Как?
Да, опознать вирусы можно лишь под электронным микроскопом, дающим увеличение в десятки тысяч раз большее, чем наши обычные. А без этого нельзя двигаться дальше.
Кроме того, в институте удастся проверить оба загадочных вируса на обезьянах. Может, они восприимчивы к болезни – или только лишь люди?
И оборудование в самом деле необходимо пополнить, Мария права. Ночная буря нанесла нам серьез–ный урон.
Через день мы с Машей, захватив образцы всех вирусных культур, отправились в дальний путь через горные перевалы верхом на лошадях, потом на автомашине, любезно предоставленной нам местными властями, по новому шоссе до границы и дальше – в Ташкент.
Перед отъездом я рассказал доктору Шукри о таинственном, случайно подслушанном мной разговоре. Он был так поражен, что, кажется, даже не сразу мне поверил.
– Кто это мог быть, о аллах? – негодующе восклицал доктор. – Я допускаю, что этот темный старик… Но чтобы кто-то еще замышлял против вас недоброе… Позор! Я сегодня же, сейчас же пойду сам к хакиму . Он примет меры.
Приятно было снова вернуться к цивилизации: ехать с аэродрома в такси, пройтись по тенистому бульвару среди цветников; приятно было войти в такой знакомый вестибюль института, вдохнуть еще с порога лаборатории привычный запах формалина, обняться с друзьями…
…Электронный микроскоп впервые дал нам возможность увидеть убийцу воочию – или следует его пока называть «подозреваемым», если вспомнить ошибку с вибрионами?
Прежде всего был опознан загадочный «вирус Б», хотя и не сразу. Нам пришлось провести несколько часов, до боли в глазах рассматривая фотографии различных вирусов в картотеке и сравнивая с ними «портрет» нашего «вируса Б».
Оказалось, он вовсе не был новым, мы не открыли его. К общему удивлению, в нем удалось опознать возбудителя уже известной болезни – так называемого лошадиного энцефаломиелита.
Этой болезнью от лошадей могут заражаться и люди. Но все равно оставалось непонятным, как же попал этот вирус в некоторые из наших анализов. Через наших лошадей? Но ни одна из них пока не заболела. Придется проверить их, когда вернемся в лагерь.
Зато «вирус А» оказался действительно новым, еще неизвестным науке. Снова и снова рассматрива–ли мы пробы, взятые из мозга покойного охотника: вот они – серые шарики на сером фоне. Размеры их ничтожно малы – всего одиннадцать тысячных ми–крона. Они свободно проникают даже через поры самого плотного керамического фильтра. Неужели это они убили человека?
Теперь Маша помещает под электронный микроскоп кусочек ткани, клетки которой разрушены вирусом, обитавшим в теле таджика, вовремя уехавшего из долины и оставшегося здоровым…
Я вижу, как она волнуется. Еще бы, ведь вот сейчас все может разъясниться. Мы узнаем: один и тот же это вирус или они разные?
Маша так долго смотрит в микроскоп, что я не выдерживаю:
– Ну?
– По-моему, они совершенно одинаковы, – упавшим голосом говорит она. – Посмотри сам. Только внимательней посмотри.
Да, она права. Точно такие же серые шарики на сером фоне. Но одни убивают, а другие нет. Почему?
К сожалению, у нас нет еще столь мощных микроскопов, которые позволили бы заглянуть внутрь вируса. Может быть, у них различное строение, хотя они и неотличимы на вид?
Теперь останется проверка на обезьянах. Мы вво–дим одной группе концентрированную культуру того штамма, что убил охотника. Контрольная группа получает вирус, взятый из проб крови здорового жителя долины.
Проходит три дня… Неделя… Десять дней.
Обезьяны здоровы! Все до одной.
Мы берем у них для анализа спинномозговую жидкость. В ней почти не осталось вирусов. Они не прижились, погибли, не причинив обезьянам ни малейшего вреда.
Вечером мы докладываем об этих неутешительных результатах профессору Ташибаеву, нашему научному руководителю. Он слушает не прерывая, расхаживает по просторному кабинету, заложив за спину руки и склонив коротко остриженную седую голову. Иногда он вдруг останавливается и вроде бы начинает, совсем забыв о нас, внимательно рассматривать узор на ковре, застилающем пол…
– Так, – сказал профессор, когда я закончил рассказ о наших исследованиях. Подняв голову, он смотрел на нас задумчиво, но с какой-то легкой насмешкой. – Трудный орешек попался, а? Давайте все-таки подведем хоть какие-то итоги.
Ташибаев подошел к обычной школьной доске, занимавшей почти всю стену кабинета, и взял в руки мелок. Эту привычку его мы хорошо знали.
– Итак, что же все-таки вам удалось выяснить? Первое: обнаружен новый, прежде неизвестный науке вид вируса, особенно активно размножающийся в нервных тканях… – Рассуждая, он аккуратно записывал каждый пункт на доске. – Второе: есть серьезное подозрение, что именно этот вирус, а вовсе не вибрионы, вызывает болезнь Робертсона, будем пока называть ее так, по-старому… Третье: вирус этот патогенен только для человека, ни одного случая заражения им различных лабораторных животных, включая обезьян, не установлено.
Ташибаев замолчал и несколько минут опять в задумчивости расхаживал по кабинету, склонив голову и рассматривая узоры на потертом ковре. Потом вернулся к доске и, поскрипывая мелком, вывел четвертый пункт.
– Однако исследование вирулентности вновь открытого вируса осложняется тем, что он имеет некоторые штаммы, или разновидности, неотличимые по внешнему виду, которые безвредны для человека.
Профессор положил мел, тщательно вытер руки и, повернувшись к нам, спросил:
– Кажется, все?
– А «вирус Б»? – спросила Мария.
– Что «вирус Б»? – насупился профессор. – Никакого «вируса Б» не существует. Есть возбудитель лошадиного энцефаломиелита, которого где-то подцепил ваш охотник. Или вы сами занесли его в лабораторию. Так что следите лучше за чистотой опытов, а не думайте больше об этом вирусе. Дай бог с новым разобраться.
Опять он начал молча ходить по кабинету. Мы думали об одном: как дальше подступиться к этому хитрому вирусу и «уличить» его?
– Я вижу лишь один выход, Умурзак Расулович, – сказала Мария, откидывая прядку волос со лба.
Ташибаев повернулся так резко, что не дал ей договорить.
– Запрещаю! – строго сказал он. – Опыт на себе категорически запрещаю.
– Но что же делать? – Маша начинала злиться.
Впрочем, профессор ее тоже знает не первый год.
– Наверняка будут еще случаи заболеваний, – задумчиво сказал Ташибаев. – Они дадут вам материал для новых анализов. И если каждый раз обнаружится этот вирус, патогенность его можно будет считать доказанной и без дополнительной проверки. Гораздо важнее сейчас выяснить, кто переносит и распространяет болезнь…
Маша пыталась перебить его, но профессор остановил ее властным взмахом руки и продолжал:
– Это нелегко, я прекрасно понимаю, поскольку вирус вы нашли и в песчанках и в москитах. Может быть, это различные штаммы вируса, а какой именно вирулентен, мы пока определить не можем. Все равно нужно выявить наиболее вероятных переносчиков и попробовать прервать цепочку в этом звене, поставить преграду болезни. А мы здесь попытаемся из ваших материалов создать лечебную вакцину. Возбудитель оспы был открыт лишь через сто лет после того, как Дженнер предложил делать прививки от этой болезни. Сколько людей было этим спасено, хотя наука и не знала виновника заболеваний! – Он внимательно посмотрел на Машу и, погрозив пальцем, добавил: – Еще раз повторяю: никаких рискованных опытов! Поверьте мне: болезнь сама еще даст вам немало материала для дальнейших исследований.
А когда мы зашли к нему попрощаться перед отъездом, профессор Ташибаев задержал меня в кабинете, крепко ухватил за пуговицу пиджака и внушительно напутствовал:
– Очень прошу вас, Сережа, будьте неумолимым начальником. Пока не установлен бесспорно ни возбудитель, ни переносчик болезни, все вы ходите по лезвию бритвы. Понимаешь? Одно неосторожное движение – и… Требуй, чтобы все строго соблюдали меры предосторожности. И особенно следи за Машей!
Удар в спину
Я раздобыл в Ташкенте маленькую переносную гидростанцию; в разобранном виде ее легко было перевезти в тюках на лошади. Мы установили ее на берегу Черной воды и устроили настоящую иллюминацию по случаю возвращения в лагерь.
Николай Павлович и Женя приготовили нам торжественную встречу. Накануне Женя ходил с Селимом в горы, подстрелили архара. Мы сидели у костра, уплетали шашлык, запивая его чешским пивом, привезенным из Ташкента, а над нашими головами, затмевая звезды, сияли четыре лампочки по триста свечей.
– Хозяин решит, что мы подожгли речку, – сказал Женя. – Ну что, теперь чайку?
– Не беспокоил он вас тут? – спросил я.
– Нет, притих.
– И ничего… подозрительного больше не было?
– Вроде нет, – пожал плечами Женя и добавил многозначительно: – Хотя чей-то сигаретный окурочек я нашел в траве…
– Где?
– Неподалеку от лагеря.
Значит, кто-то бродит возле нашего лагеря. Кто он? И что ему надо?
Сегодня, когда мы заглянули в больницу, чтобы рассказать о привезенных новостях и подарить кое-какое оборудование, доктор Шукри сказал, что, как ни печально, я был прав в своих подозрениях.
– Кто-то в самом деле наведывается к вам в долину. Доктор Али говорил мне, что однажды он осматривал овец на пастбище возле дороги, ведущей к вам в долину, и заметил какого-то незнакомого человека, спускающегося с перевала. Он окликнул его, но незнакомец пришпорил лошадь и быстро ускакал.
– Как он выглядел?
– Али не разглядел как следует, заметил только, что он был на белой лошади. Это не здешний, поверьте мне. Никто из местных не решится заглянуть в долину. Даже жандармы боятся, а то бы хаким непременно дал вам охрану.
– Ну, охрана нам не нужна…
Возле ламп тучами вились москиты. Я не удержался и расстелил на земле лист бумаги, смазанный маслом. Москиты обжигались, падали на бумагу и прилипали к ней. Оставалось лишь собрать их и рассортировать по пробиркам.
– Видать, соскучился ты по исследовательской работе, – подтрунивал надо мной Женя. – А нам тут без вас все уже порядком надоело, правда, Николай Павлович?
– Ладно, – напала на него Мария. – Вот мы утром проверим, что ты тут без нас сделал полезного. Небось все со своими муравьями возился.
– А что? Похоже, мои наблюдения принесут больше пользы для науки. Есть тут неподалеку от селения большая колония муравьев-жнецов. Крупные такие, головастые. Я за ними специально слежу. Пи–таются они исключительно семенами, а хранят их в особых кладовых, которые непременно должны располагаться во влажной почве. Так что по гнездам этих муравьев можно уверенно искать, где ближе к поверхности прячутся подземные воды. Я начал такую схемку составлять, вот вам и реальная польза. – Женя потянулся и повернулся к Николаю Павлови–чу. – А вы чего молчите? Николай Павлович тут без вас настоящее открытие сделал. Только скромничает, молчит.
– Что за открытие? – спросил я.
Николай Павлович пожал плечами.
– Да так… Некоторые любопытные наблюдения над овцами…
– И архарами, – вставил Женя. – Мы тут без вас частенько охотились, материал у нас был.
– Да, и над архарами, – кивнул Николай Павлович. – Завтра я вам покажу записи.
– Но в чем все-таки дело? Что такое? – нетерпеливо спросила Мария.
– Эти вибрионы поражают копыта у овец. Я спе–циально, когда ходил в поселок, осматривал стада, пригнанные из этой долины. У очень многих овец сильно повреждены копыта. Брал у них кровь на анализ, мне тут доктор Шукри помог, и каждый раз обнаруживал вибрионы. Я вам завтра покажу материалы. И архары страдают этим заболеванием.
Я рассеянно киваю и, чтобы не обижать Николая Павловича, соглашаюсь:
– Хорошо, вставим в план работ.
А сам думаю: когда нам заниматься овечьими болезнями, если смерть ходит кругом и уносит людей? Овцы подождут, пусть ими ветеринары занимаются.
Мария, видно, думала примерно то же самое, потому что, невежливо зевнув, сказала:
– Любопытно, но давайте спать. Очень я устала.
С утра мы взяли анализы у всех наших лошадей на вирус энцефаломиелита, доставивший нам так много хлопот и тревог, заложили их в термостат и снова разбрелись по маршрутам (забегая вперед, скажу, что все лошади оказались здоровы и загрязнение материалов «вирусом Б» опять пока так и осталось загадочным).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14