– Давай митингуй дальше. Только что-то плохо у тебя получается.
Женька не сдержался и тихонько фыркнул.
А старик стоял неподвижно и молчал.
Я старался объяснить ему, что мы вовсе не охотники и стреляем мелких грызунов и птиц лишь по необходимости, дабы выяснить, кто же из них хранит в себе и переносит болезнь. Как только мы это узнаем, мы сразу покинем долину. А пока просим его как лучшего знатока и настоящего хозяина этих прекрасных, благословенных аллахом мест помочь нам поскорее закончить нашу важную работу, так необходимую его землякам.
С этими словами я сделал два небольших шажка вперед и торжественно разложил на грязной земле наши подарки.
Старик молчал.
Я растерянно оглянулся на своих товарищей, спрашивая их взглядом: что же делать дальше?
И вдруг старик заговорил, заставив нас всех вздрогнуть от неожиданности.
– Уходите отсюда… Эта земля проклята аллахом за грехи людей…
Голос у него был хриплый и какой-то словно заржавленный, отвыкший произносить слова.
– Что он говорит? – потянула меня за рукав Мария.
– Подожди.
– Уходите отсюда, френги… – Он употребил именно эту старинную ругательную кличку, какой в здешних краях обзывали европейцев, наверное, еще во времена Тимура. – Только я могу здесь жить. Так угодно аллаху. А вас да покарает аллах, если нарушите его волю…
С этими словами он поднял обе руки к небу, словно призывая аллаха немедленно обрушить кары на наши головы.
– Что он сказал? Переведи, – теребила меня Мария. – Ой, что это у него с руками, мальчики? Он же без рук!
Еще при первой встрече, как я, кажется, упоминал, мне показалось что-то странным в фигуре старика. Длинные рукава его халата свисали слишком свободно, словно пустые. Теперь, когда он поднял руки, мы поняли, в чем дело. Рукава халата в самом деле были чуть не до половины пустыми: обе руки у старика были отняты по крайней мере до локтей!
Не успели мы опомниться, как старик, пригнувшись, исчез в пещере. А псы вскочили, как один, и выстроились перед ее входом, завывая и рыча. Еще минута – и они бросятся на нас.
– Пошли отсюда, – сказал я. – Похоже, дипломатические переговоры прерваны.
Пятясь и спотыкаясь, не решаясь повернуться спинами к этим оскаленным клыкам, мы начали поспешное отступление. Но, кажется, преследовать нас собаки пока не собирались.
– Да что же он сказал, этот зловредный старик? Третий раз тебя спрашиваю, можешь ты ответить? – напустилась на меня Мария, когда мы отошли на некоторое расстояние от пещеры и почувствовали себя спокойнее среди зарослей.
– Сказал, чтобы мы убирались отсюда. Грозил местью аллаха.
– Вот ирод! Но как же он живет, один и безрукий? Ой, мальчики, мне его жалко! Как же он ест, пьет? И ведь никто ему не готовит, даже постирать некому. Одни собаки вокруг. Ужас!
– Да, нелепый старик, – пробормотал Женя. – Он нам еще попортит крови. А как с ним бороться? Ведь он старый и к тому же инвалид. Положеньице!
Мы все были ошеломлены и обескуражены. В самом деле, что же теперь делать? Не просить же у местных властей охраны от одинокого старика, да к тому же безрукого?
– И чего он не уйдет к людям, где бы за ним кто-то ухаживал? – опять начала сетовать Мария. – Хотя ведь он только тут за счет суеверий и кормится…
– Точно. И прекрасно понимает, что исчезнет болезнь и никому он будет не нужен и не страшен, как ее мифический владыка. Тогда он совсем пропадет, – сказал Женя. – Так что мы для него враги смертельные – это ясно.
– Но почему же он не заболевает и не боится болезни? – высказал я вопрос, уже давно занимавший меня.
– Вот и я об этом все время думаю, – подхватила Мария. – И зря вы смеялись: если бы удалось взять у него анализ крови, это наверняка бы многое разъяснило – есть у него иммунитет или еще по какой причине он не заражается.
– Хорошо бы, конечно, еще у него и спинномозговую жидкость взять, – насмешливо поддакнул я.
– Во сне, – подхватил Женя. – Подкрадись к нему со шприцем – и коли!
Мы с ним расхохотались, представив эту картину: как Маша крадется ночью в пещеру к старику со шприцем в руках.
Она сердито посмотрела на нас, но не выдержала и тоже рассмеялась:
– Ладно, хватит вам зубоскалить. Беритесь лучше за работу.
Мы с ней отправились ловить москитов, Женя – охотиться за грызунами, а к обеду все сошлись в лагере.
Там оказался неожиданный гость – доктор Али.
При виде его у меня было мелькнула мысль, что вдруг случилось чудо и несчастный охотник остался жив. Но тут же моя радость угасла…
– Я привез вам все материалы, которые обещал Шукри-ата, – с легким поклоном сказал доктор.
Мне понравилось, что он не хвастался тем, что решился приехать к нам в лагерь.
– Не испугались?
Доктор Али пожал плечами и просто ответил:
– Я же медик.
– А где материалы? – спросил я.
Николай Павлович успокоил меня, что все привезенные материалы сразу были спрятаны в холодное место.
Мы пригласили гостя пообедать с нами. Он отказался, сказав, что никогда ничего не ест в такую жару до наступления сумерек, но охотно согласился выпить чашечку кофе. Мария постаралась его сварить по всем правилам.
Пришлось и нам ограничиться только кофе, хотя из кухни тянуло весьма аппетитным запахом. Николай Павлович, видно, успел приготовить что-то вкусное.
Меня немножко удивило, что доктор Али пил кофе, не снимая перчаток.
«Видно, все-таки побаивается заразы», – подумал я.
Гость похвалил чудесное место, которое мы так удачно выбрали для лагеря:
– Даже я не смог бы подобрать более живописного уголка, хотя неплохо знаю эту долину. Ведь я здесь жил раньше, до смерти моего дорогого отца, и лишь пять лет назад перебрался в поселок… Ужасно, что столь райское место постигло такое страшное бедствие.
Говорили мы по-английски. Увлекшись, я некоторые вопросы задавал на фарси, но доктор Али неизменно отвечал мне по-английски, чтобы Николай Павлович и Женя тоже могли принимать постоянное участие в беседе. Из нас четверых не знала английского лишь Мария. Женя все время нашептывал ей на ухо краткий перевод нашего разговора.
Мы посетовали на то, как встретил нас хозяин долины. Доктор Али сочувственно покивал и развел руками.
– Что поделаешь? Подобные пережитки еще, к сожалению, живучи у нас.
Выпив три чашечки кофе, он стал благодарить и прощаться. Мы не стали задерживать его. Нам не тер–пелось заняться делом, а времени до вечера уже оставалось мало, да и нашему гостю предстоял еще неблизкий путь в одиночестве по горным дорогам. Но я все-таки предложил ему посмотреть нашу лабораторию. Он с большим интересом согласился.
Сначала осмотрели холодильник и термостаты. Гость наговорил немало приятных слов о том, как остроумно нам удалось выйти из трудного положения, вызванного местными условиями. Потом мы заглянули с ним в лабораторию, где Мария занималась вирусологическим анализом спинномозговой жидкости покойного охотника.
Это была не очень сложная, но довольно тонкая операция. Маша брала куриное яйцо, осторожно прокалывала шприцем скорлупу и вводила туда несколько капель спинномозговой жидкости. Потом отверстие запечатывалось парафином, и яйцо укладывалось в термостат. Теперь оставалось только ждать несколько дней, пока микробы и вирусы в этой герметически закупоренной идеальной питательной среде размножатся до нескольких миллионов.
Затем мы прошли под навес, где Николай Павлович с Женей препарировали убитых грызунов.
Женя как раз собирался вскрывать очередного суслика. И тут такой сдержанный доктор Али вдруг не выдержал. Видно, в нем взыграла душа талантливого медика.
– Позвольте мне! – неожиданно умоляюще произнес он, мягко придержав Женю за руку.
Мы сначала даже опешили и непонимающе все трое уставились на него.
– Позвольте мне, – повторил смущенно доктор Али и поднял кверху палец, помогая себе этим жестом. – Хоть одно вскрытие! Это будет мой вклад в вашу благородную работу.
Он так забавно-умоляюще смотрел на меня, что я поспешил дать ему халат и сказал:
– Конечно, конечно, коллега, прошу вас! Мы будем очень признательны.
Я помог ему надеть халат, Николай Павлович уже протягивал резиновые перчатки, а Женя искал среди инструментов чистый скальпель. Доктор Али ловко натянул резиновые перчатки прямо поверх своих замшевых, но скальпель, который ему подал Женя, не взял, отрицательно покачав головой:
– Простите, я привык пользоваться своим…
С этими словами он вынул из кармана кожаный потрепанный футляр, расстегнул его и достал тускло сверкающий медный скальпель. Нож был какой-то непривычной формы, видимо, старинной работы.
– Перешел ко мне по наследству от отца, – пояснил доктор Али, благоговейно держа скальпель в своих тонких пальцах. – Пользуюсь только им. Мой отец ведь был, как и я, ветеринаром.
Он склонился над столом и одним стремительным и легким взмахом скальпеля вскрыл тушку суслика. Еще несколько точных надрезов – и доктор Али выпрямился, коротко сказав:
– Все.
Мы переглянулись. В самом деле: вскрытие заняло буквально две минуты. Суслик был отпрепарирован с таким поразительным мастерством, какого мне еще не приходилось видеть.
Тут уже я не мог удержаться и сказал то, что давно вертелось у меня на языке:
– Дорогой доктор Али! Если бы вы согласились помогать нам!
Он коротко засмеялся и покачал головой.
– Поверьте, вы переоцениваете меня. Я простой ветеринар и вряд ли смогу быть вам полезен. Я в самом деле ветеринар, каким был и мой покойный отец, – упрямо повторил он в ответ на мой протестующий жест. – Вы, может быть, подумали, что я называю себя так из скромности, а работаю вместе с уважаемым доктором Шукри в его больнице? Нет, я служу в местном ветеринарном надзоре и немножко подрабатываю частной практикой. Очень мало, потому что хлопот у нас, овечьих лекарей, здесь, как вы сами понимаете, хватает. Пожалуй, даже знающий ветеринар в наших краях нужнее хорошего хирурга. Поэтому не обижайтесь, что я не могу принять вашего любезного предложения, хотя, поверьте, весьма ценю его.
Он сам вымыл свой старомодный скальпель, тщательно вытер его и любовно спрятал в потрепанный чехол. Потом снял халат, коротко поклонился нам и пошел к своей лошади, встретившей его негромким ласковым ржанием. Доктор Али легко вскочил в седло, помахал нам рукой и через минуту скрылся за поворотом тропы.
– Да, талантливый малый, – с уважением произнес Николай Павлович. – И в микробиологии разбирается, мы тут с ним немного потолковали, пока ждали вас. Жалко, что не согласился. Ну ладно, зай–мемся делами, их у нас немало. Да и сроки поджимают.
Они с Женей опять взялись за сусликов и песчанок, а я за своим столом проверял москитов. Работа ювелирная, под стать легендарному Левше, что блоху подковал.
Среди пойманных нами возле поселка москитов нашлись три вида, не встречавшихся прежде. Но ни в одном из них не было вибрионов Робертсона…
Вечером, как уже стало традицией, возле жарко пылавшего костра открылось очередное заседание нашего научно-дискуссионного клуба.
Опять, собственно, ничего нового мы не узнали. Женя обнаружил проклятых вибрионов даже в убитой змее гюрзе и в случайно подстреленном диком горном голубе. Только их еще не хватало!
Что делать дальше? То же самое: все расширять и расширять круг подозреваемых, закладывать новые и новые лабораторные опыты. Пока мы шли наугад, в полной темноте. Одно светлое пятно: москиты явно неповинны в распространении болезни.
Так прошло три дня, однообразно и довольно бесперспективно. С утра мы отправлялись на ловлю грызунов и клещей. После обеда изучали добытые материалы в лаборатории, снова и снова рассматривая в микроскопы вездесущие вибрионы. Они попадались буквально всюду: в крови варана, подстреленного дотошным Николаем Павловичем, в крови сизоворонки и степной лисицы, глупого кеклика – каменной куропатки и летучих мышей, пойманных нами однажды вечером прямо в лагере. Список подозреваемых грозил разрастись до бесконечности…
Как слеза на реснице…
– Давай сегодня поднимемся выше, в предгорья, – предложил Женя. – Может, повезет, и архара подстрелим.
Я согласился. Консервы нам надоели. А повод для охоты был: надо проверить всех обитателей долины, в том числе и архаров, хотя, конечно, вряд ли эти осторожные и пугливые красавцы, сторонящиеся людских поселений, могут распространять болезнь.
Мы несколько раз любовались, как архары паслись высоко в горах, обступивших со всех сторон долину. Казалось, до них совсем нетрудно добраться, всего каких-то три-четыре километра.
Но это первое впечатление оказалось весьма обманчивым. Сначала мы долго карабкались по скалам, обливаясь потом. Затем нам повезло, наткнулись на охотничью тропу, идти стало полегче. Но тропа привела нас к совершенно отвесной скале, по склону которой над бездонной пропастью тянулся овринг…
При виде его у меня сердце упало. «Висячие тропы» – овринги я встречал и раньше на Памире и даже ходил по ним. Но то были заправские мосты по сравнению с этим оврингом, по которому нам предстояло пройти теперь.
Бревно шириной в ладонь висит на каких-то колышках и сухих арчовых ветках. Дальше второе бревно, укрепленное уже совсем непонятно на чем. Как ухитрились их втащить сюда и подвесить на совершенно отвесном обрыве, уму непостижимо.
А сверху еще льется маленький ручеек. Бревна мокрые, скользкие. А внизу…
Нет, вниз лучше совсем не смотреть. Там все тонет в голубоватой дымке, дна ущелья не видно.
«Путник, будь осторожен! Ты здесь как слеза на реснице», – вспомнилась мне памирская поговорка, сложенная вот про такие дорожки.
– Ну, это и есть овринг? – деловито спросил Женя.
Я только молча кивнул.
– Неплохо. Цирковой номер: баланс с кипящим самоваром на лбу, А как же они его строили? Сверху, что ли, спускали бревна?
– Вероятно, – с трудом выдавил я.
– Ладно, раз построили, надо идти. Давай шагай.
– А может, поищем другую тропу?
– Асфальтовую? Да ты что, трусишь? Ведь говорил, будто прыгал как козел по оврингам где-то на Памире. Так расписывал, завидно становилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14