Давно уже стемнело, но улицы все еще были очень оживлены.
Надвинув на лоб темную, широкополую шляпу и засунув руки в карманы широких панталон, он в глубоком раздумье шел около домов и, дойдя до Сены, повернул к той ее части, где был Ночлежный остров.
У папы Калебассе, вероятно, было там какое-нибудь важное дело, потому что он шел очень быстро.
Дойдя до известного нам мостика, он подошел через несколько минут к гостинице Пьера Гри, где по-прежнему собирались толпы нищих, разносчиков и цыган.
Пьер Гри стоял за прилавком и усмехался. У него отлично шли дела и в потайном ящике денег становилось все больше и больше.
Хоть он уже и не рассчитывал на помощь детей, так как один сын умер, другой служил в гвардии при кардинале, Жозефина благодаря старику Калебассе нашла хорошее место. Пьер Гри все же был очень недоволен тем, что ему одному теперь приходилось вести все хозяйство.
Жюль Гри иногда показывался на Ночлежном острове, но только исключительно с одной целью — похвастать своим мундиром и жалованьем.
Пьер Гри был поражен, увидев между своими отвратительными гостями папу Калебассе. Но ему было некогда и он, продолжая спокойно наливать и подавать вино посетителям, следил только за ним глазами и с удивлением увидел, как старый фруктовщик сел за отдельный свободный стол.
Шум и крик полупьяных гостей усиливался. В одном углу ссорилась толпа нищих, в другом — трое чернобородых негодяев условливались по поводу предполагаемого ночью разбоя, какие-то мнимые калеки подсчитывали друг другу барыши.
Папе Калебассе было не по себе в этом обществе. Он, не снимая шляпы, сел в сторонке, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание, и стал разглядывать гостей.
— Все то же общество, что и прежде, — подумал он, — даже похуже. Любопытно знать, когда же они наконец доберутся до старого Гри! Ведь должны же они заметить, что он много выручает.
Пьер Гри счел, наконец, невозможным заставлять дольше ждать своего кума и кредитора.
— Добрый вечер, Калебассе! Как ты сюда попал? — спросил он.
— Гм, у меня есть на это свои основания, кум, — ответил старик, — и мне нужно сказать тебе два слова по секрету.
Пьер Гри испугался.
— Тебе ведь, конечно, не деньги твои понадобились? — спросил он.
— Да уж ты порядком подсобрал и мог бы расплатиться, но я не затем пришел.
— Ну, что Жозефина, а? — спросил, успокоившись, Пьер Гри.
— Если бы она знала, что я иду к тебе, наверное, передала бы поклон, — ответил Калебассе. — Ей хорошо живется, лучше, чем в гостинице.
— Уж, конечно, кум, уж, конечно! Здесь ей уже не стало житья с тех пор, как она стала взрослой красавицей.
— Она резвится, как рыба в воде, и так похорошела, что любо-дорого глядеть, — рассказывал Калебассе. — Бьюсь об заклад, она выйдет замуж за какого-нибудь вельможу!
— Чего ты только не выдумаешь, кум!
— Да ты посмотрел бы на нее! Ведь прелесть, а не девушка. А почему бы ей не сделать блестящей партии?
— Да, да, я ей не мешаю.
— Я пришел, чтобы сказать тебе одну вещь, которая тебе очень понравится. Старый герцог умирает, я сегодня слышал.
— Как?.. Герцог д'Эпернон?
— Да, несколько дней жить остается… Присылал он кого-нибудь сюда?
— Ничего не знаю, ничего не знаю, кум.
— Мне только это и нужно было. Бог знает, правду ли говорит прислуга, что это все так скоро будет, но я точно знаю одно, что он опасно болен и хочет сделать последние распоряжения.
— Так, так… последние распоряжения.
— Поскольку он может послать сюда своих людей, то я хотел тебя предупредить. Самому-то, конечно, уж нечего больше ждать, но другим…
— Понимаю, понимаю, кум, — сказал Пьер Гри.
— Тебе придется все-таки принять его посланных, но если он будет очень много требовать, то приходи только ко мне и скажи, что я теперь торгую на улице Вожирар.
— А не на улице Шальо?
— Нет, кум, я сменил место. Тебе нужно только прийти и сказать, а уж я позабочусь об остальном. Ты, я знаю, обманывать не станешь, исполнишь волю герцога.
— Что ты, кум Калебассе! Ни одного дуката не возьму, который не принадлежал бы мне по праву!
— Смотри же, Гри, сдержи свое слово! Ведь ты уже достаточно набрал! Мы станем заклятыми врагами, если ты воспользуешься чужим барышом.
— Не люблю я таких слов, кум!
— Если герцог и завтра никого не пришлет… Ведь как знать, может быть, ему некому довериться? Ступай туда сам и узнай о его здоровье. Понимаешь? Пусть лакей только скажет герцогу, что ты пришел. Я не хотел бы, чтобы он умер, не поговорив с тобой. Мне тут, разумеется, нельзя вмешиваться, и нехорошо было бы, если бы я к нему пришел. Не теряй времени, Гри, старик может умереть, быстрее, чем мы думаем.
— Ты разве уже уходишь, кум?
— Я пришел только предупредить тебя, мне надо по делу.
— Не выпить ли, кум, по стаканчику?
— В другой раз, Пьер, сегодня некогда, — ответил Калебассе, вставая. — Делай, как я тебе говорил, и — спокойной ночи.
Старик-фруктовщик ушел, а Пьер опять стал за прилавок.
Подходя к мостику, папа Калебассе услышал звон шпор. Ему навстречу шел какой-то солдат.
Калебассе остановился, всматриваясь.
На солдате был красный мундир, шитый золотом, это был кто-то из гвардейцев кардинала.
Зачем солдат пришел на Ночлежный остров?
— Э! — закричал вдруг папа Калебассе, — да, если не ошибаюсь, это Жюль Гри!
— Угадали, папа Калебассе, узнаете меня?
— Ишь ты, каким молодцом стал! — сказал фруктовщик, разглядывая солдата, насколько можно было что-нибудь разглядеть в вечерних сумерках. — Так ты поступил в гвардейцы великого кардинала? — спросил он. — Хорошо, очень хорошо!
— Я вам по секрету скажу, папа Калебассе, — ответил Жюль Гри, — я ведь в большой милости у кардинала.
— Что ты! Ну, это приятно слышать. Кардинал очень могущественное лицо в государстве, все, что он делает, доказывает его силу и значение.
— Правда, папа Калебассе.
— И я у него в милости. Я приближен к нему.
— И вы? Вот чего не ожидал!
— Да, сынок, да! Я стою к нему ближе, чем кто-нибудь, — сказал с усмешкой старый фруктовщик. — Я, так сказать, его хороший приятель, но это между нами, слышишь?
— Его хороший приятель! Да это ведь кое-что значит, папа Калебассе! — сказал удивленный Жюль Гри.
— Я часто у него бываю и теперь иду к нему. Он очень ласков со мною и иногда спрашивает моего совета, любит тоже послушать, что говорят вокруг и тому подобное.
— Ну да! Верно, затевают что-нибудь втихомолку?
— То есть, как это, сынок?
— Что-нибудь задумывают против него? Ведь не все так желают добра кардиналу, как вы и я.
— А ты разве что-нибудь слышал?
— Гм, как не слышать! Разве вы не видели меня сегодня в Люксембурге?
— Ты был в Люксембурге? — спросил удивленный фруктовщик. — Ничего не знаю.
— Я видел, как вы сидели под вашим огромным зонтиком.
— Как я мог тебя узнать? Ведь я не знал, что ты носишь теперь этот почетный мундир.
— Я несколько раз отличался, папа Калебассе, сегодня был в Люксембурге… там что-то затевают.
— Расскажи, сынок!
— Извольте! У него много врагов среди знати, они все только и ждут случая.
— У кого это? У кардинала?
— Ну, конечно!
— К кому же ты ходил во дворец?
— Гм! К шевалье де Мармону, а он водил меня к герцогу Орлеанскому.
— Эге, сынок! Да ты вертишься в самом высокопоставленном обществе.
— Постойте, папа Калебассе, я еще не кончил! Герцог свел меня со старой королевой.
— Старой королевой? Она с тобой говорила?
— Очень ласково, да еще вдвоем… нет, впрочем, втроем — герцог тоже там был. Поглядите-ка!
Жюль Гри достал из кармана несколько блестящих монет.
— Это они тебе дали?
— Все надо брать, когда дают, папа Калебассе, — рассмеялся Жюль Гри.
— Они хотели спросить у тебя насчет кардинала?
— Разумеется! Я и разыграл дурака!
— Так, так. И они поверили тебе.
— Я понял из их слов, что они хотят извести кардинала. Я показался им подходящим человеком для этого дела.
— Святая Матерь Божья! Ты правду говоришь?
— Уверяю вас, у них злые умыслы! Они поклялись убить кардинала. С ними заодно и двое камергеров из Лувра, они потом тоже пришли.
— Какие же это камергеры?
— Я позабыл их имена, папа Калебассе. Одного звали маркизом.
— Не маркиз ли Сен-Марс?
— Да, да. Он самый!
— Ну, а другого, наверное, зовут де Ту!
— Черт возьми! Да как вы это узнали?
— Как видишь, и я кое-что замечаю.
— Голову даю в залог, папа Калебассе, что оба участвуют в заговоре!
— Так уж и в заговоре?
— Они мне всего не сказали, но я прекрасно заметил, что они хотят подкупить меня. Я притворился, будто соглашаюсь, но они, кажется, еще не вполне доверяют мне, поэтому сегодня еще ничего не решили. Расспрашивали меня, насколько я близок к кардиналу, хотел ли бы зарабатывать много денег, получить лучшее место, например, место дворецкого или что-нибудь в этом роде.
— Разумеется, они хотят тебя подкупить.
— Всякий понял бы это, папа Калебассе. Я сделал вид, что их предложение мне понравилось, и что я согласен.
— Умно сделал, сынок!
— Они были чертовски осторожны, говорили все намеками: о маленьком солдатском жалованье, о пошлинах, о недовольстве народа и тому подобное. Я все время храбро поддакивал. Наконец, герцог сказал: «Вам хорошо было бы поступить к нам на службу». А королева-мать прибавила: «Раскаиваться не пришлось бы, если бы вы стали выполнять наши распоряжения».
— Ты не спросил, в чем же они заключаются?
— Я ответил им, что стоит им лишь только приказать, и я рад был бы заработать побольше денег. Герцог запустил руку в карман и отдал мне целую горсть золота, в задаток, как он сказал. Я низко поклонился, ведь герцогское золото столько же весит, сколько и кардинальское, и пообещал всегда быть к их услугам. Старая королева обернулась к двум камергерам, которых вы сейчас назвали, и спросила: «Что вы думаете об этом солдате? Он, кажется, нам может пригодиться!» Потом она подошла ко мне и сказала: «Приходите, как только сможете незаметно уйти. Я скажу, что вы должны сделать. А пока обдумайте хорошенько, согласны ли вы перейти совсем на нашу сторону, потому что надо ведь одному кому-нибудь служить». Я поклонился и намекнул, что не будет вреда, если я пока не буду снимать своего мундира. Старая королева улыбнулась и заметила, обращаясь к герцогу: «Хитрая молодая лисица!»
— Видно, они тебе не совсем еще доверяют. Когда пойдешь к ним во второй раз, то постарайся опутать их, как надо, и заставь высказаться пояснее.
— Уверяю вас, папа Калебассе, они явно рассчитывают на меня, чтобы свергнуть кардинала. Я понял это из их намеков.
— Может быть, может быть, сынок! Ты к старику идешь?
— Надо иногда показываться.
— Важный господин стал! Кто бы мог подумать, что из тебя такое' выйдет? Смотри, не болтай только много в гостинице, понимаешь? Ну, пойду, мне пора.
Жюль Гри поклонился фруктовщику и пошел, насвистывая, к гостинице, а папа Калебассе направился в резиденцию Ришелье.
Ему хотелось поскорей сообщить кардиналу все им виденное и слышанное. Эти сведения казались ему столь важными, что он, приняв деловой вид, важно прошел мимо камердинеров и лакеев.
В приемной, по обыкновению, было много знати из свиты Ришелье.
И мимо них папа Калебассе прошел с самоуверенностью, которую ему придавал титул «любезного друга».
Но у самых дверей рабочего кабинета к фруктовщику подошел камердинер.
— Его эминенции нет дома, — вежливо сказал он.
— Нет дома? Но я по делу, которое нельзя откладывать! Где его эминенция?
Камердинер смущенно улыбнулся и замялся.
— Мне непременно нужно знать, непременно, — продолжал Калебассе, — ему грозит опасность!
Камердинер счел невозможным скрывать дольше.
— Его эминенция у мадемуазель Ланкло, — сказал он.
— Ланкло… Ланкло… — повторил папа Калебассе. — Кто такая мадемуазель Ланкло и где она живет?
Камердинер, хотя и понимал, что фруктовщик не знает мадемуазель Нинон де Ланкло, известной всем знатным вельможам своей очаровательной красотой, но удивился, что Калебассе ничего не слыхал о ней.
— Разве вы и по имени не знаете мадемуазель? — спросил он.
— Нет. Где она живет?
— На улице Вивьен, 3.
— Нинон Ланкло — Повторил, чтобы не забыть, папа Калебассе, мысленно удивляясь, как это кардинал в такое позднее время сидит у девицы. Впрочем, тут, вероятно, какой-нибудь политический интерес, как знать!
Он сейчас же отправился на улицу Вивьен, она была очень близко. Там, в доме № 3, жила двадцатидвухлетняя Нинон де Ланкло, одна из известнейших красавиц того времени.
Нинон де Ланкло, дочь благородных родителей, появилась на свет в Париже. Нинон ее прозвали после смерти родителей, когда их единственная пятнадцатилетняя дочь осталась полновластной хозяйкой дома.
Нинон получила прекрасное образование, была умна, остроумна и любезна в обращении. Вскоре имя ее прогремело во всех кругах французского общества.
Вместе с умом развивалась и ее красота, везде только и говорили о прелестной, очаровательной Нинон, окруженной толпами поклонников всех возрастов и положений.
Но прекрасная Нинон вовсе не имела намерений выйти замуж за кого-нибудь из претендентов на ее руку и связать себя на всю жизнь. Нет, ей дороже всего была ее золотая свобода. Она решила не надевать на себя никаких цепей и полюбить только того, кто ей понравится, и то до тех только пор, пока он будет достоин ее любви.
Мысль очень эгоистичная, но Нинон не изменяла ей до старости. Но кто мог упрекнуть ее в этом?
Она, наверное, сделала бы очень несчастным своего мужа, словно бабочка она порхала с цветка на цветок и была ветренее всякого Дон-Жуана. Не связывая себя замужеством, она, по крайней мере, одна принимала на себя все удары, которые преподносили ей судьба и то положение, которое она занимала в обществе.
В одном можно было упрекнуть эту женщину, она завлекала множество юношей и развращала их, хотя в то время во Франции и без того нравственность стояла на довольно низком уровне.
В числе многочисленных обожателей, удостоившихся расположения Нинон, был и Ришелье. Он был чуть ли не первым, а за ним последовал целый ряд знатнейших имен Франции.
Уже далеко не первой молодости она подарила своим расположением аббата Гедеона и Шатонеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49