Булочки были превосходными — они просто таяли во рту.
— Да, миссис Кроуфорд, — восхищенно сказал Бен. — Вы были правы. Вы — непревзойденная мастерица.
— Получше, чем Фиона?
Он усмехнулся.
— А вы не посадите меня в случае чего на свою печку, а?
— На труса вы вроде не похожи, — откликнулась она, и глаза весело блеснули, показав Бену, что когда-то, в далекой молодости, Элиза Кроуфорд была очень красивой девушкой.
— Когда нужно судить о поварском искусстве, то я — трус, — признался Бен. — К тому же не люблю оказаться между двух огней.
— И все же, сдается мне, оказались, — деликатно кашлянула она.
— Между золовками?
— Да.
— Не хотел бы стоять перед таким выбором.
— И все же стоите, а? — лукаво посмотрела на Бена миссис Кроуфорд.
— У меня нет пока никаких прав, — заметил он. — А раз так, то и выбирать я не могу.
— Вы сказали, что не собираетесь уезжать отсюда. А Хью Гамильтон и леди Барбара, в свою очередь, намерены согнать нас с этой земли.
— А смогут?
— Первый маркиз Гамильтон торжественно обещал нашим дедам, что они смогут жить здесь всегда.
— Но не подтвердил своей клятвы письменно?
Она пожала плечами.
— Он не видел в том нужды. Он сказал о своем решении сыну, тот — своему сыну…
— А теперь сыновей не осталось.
— Не осталось, — грустно подтвердила миссис Кроуфорд. — И мы знаем, что теперь нас могут выселить с земли, на которой наши семьи жили многие годы.
— А что с вашим мужем?
— Умер. Около десяти лет назад. — Они помолчали.
— А вы знали молодого Йена? — сменила миссис Кроуфорд тему разговора. Бен покачал головой.
— Нет, но благодарен ему за то, что он подарил миру замечательную девочку, свою дочь.
— Красивый был парень, но бешеный, — грустно сказала миссис Кроуфорд. — Совсем не похожий на старого маркиза. И на братьев. Джон Гамильтон был человеком чести.
— Я думаю, он гордился бы своей внучкой. У него было доброе сердце.
— Как и у вас, насколько я понимаю, — заметила она. — И мой вам совет: постарайтесь не показывать этого!
Давно уже никто не говорил Бену о том, что у него доброе сердце. Пока он в замешательстве обдумывал ответ, Элиза Кроуфорд добавила:
— Мне очень хотелось бы взглянуть на девочку. Джорди говорил, что она такая милая.
— В таком случае, обязательно увидите, — сказал Бен. — Завтра я возьму ее с собой.
Покрытое морщинами лицо миссис Кроуфорд просияло.
— К вашему приезду у меня будет готов мясной пирог.
— Ну, перед пирогом я тем более не смогу устоять, — улыбнулся Бен. — Тогда завтра, после обеда?
— Я буду ждать вас.
— Отлично, — сказал он и поднялся.
В глазах миссис Кроуфорд Бен вновь заметил веселые искорки и улыбнулся. Так, в приподнятом настроении, он вышел за дверь и направился к своему коню.
* * *
Когда Элизабет возвращалась с тренировки, всласть напрыгавшись вместе с Шэдоу через барьеры, она была разгоряченной — и это несмотря на холодную, ветреную погоду.
Подъезжая к конюшням, она перевела Шэдоу в легкий галоп и еще больше придержала его, когда увидела рослого всадника, подъезжающего с восточной стороны.
Генри Восьмой, завидев хозяйку, с громким лаем бросился ей навстречу, смешно переваливаясь на бегу, словно толстый мохнатый бочонок.
Рука Элизабет инстинктивно поднялась вверх, освобождая волосы от стягивающей их ленты.
Бен поравнялся с нею и улыбнулся — той самой своей скупой улыбкой, удивительным образом действующей на Элизабет.
— Леди Элизабет, — промолвил он.
Она терпеть не могла, когда Бен называл ее «леди». Тем более что ей было хорошо известно, как недолюбливают американцы всякие титулы.
Элизабет захотелось ответить на любезность Бена соответствующим образом, но она не смогла найти подходящих слов и просто развернула Шэдоу к конюшням. И все же в последний момент любопытство взяло верх, и она спросила:
— Ездили осматривать свои будущие владения?
Бен поднял бровь, уловив жесткость ее тона.
— Я подумал, что будет полезно познакомиться с имением, — негромко сказал он. — Я говорил с сестрой Фионы. Интересная женщина.
Элизабет боялась спросить — почему. Ей самой очень нравилась Элиза Кроуфорд, но Элизабет знала также и острый язычок этой женщины. Уж она-то не станет скрывать свое отношение к кому-либо из семейства Гамильтон!
— Она не лучшего мнения о вашем Джейми.
Элизабет напряженно застыла, однако постаралась ничем не выдать своего отношения к словам Бена. Она медленно спешилась и повела Шэдоу к дверям конюшни.
Бен тоже соскочил с седла и придержал перед Элизабет створки. Хью часто называл Бена неотесанным мужланом, но на самом деле его манеры были безупречны — если не считать, конечно, грубоватой манеры раз говаривать.
Тимоти, один из мальчишек-конюхов, работавший на конюшнях вместе с Джорди, подбежал к ней.
— Давайте, я возьму вашего коня, миледи, и позабочусь о нем. И о вашем тоже, сэр.
Бен покачал головой.
— Не нужно, я сам. Мы с Бейли еще только привыкаем друг к другу.
Элизабет передала Шэдоу в руки подошедшего Джорди и замешкалась, не желая вот так, сразу, уходить с конюшни.
— Я помогу вам обтереть его, — словно со стороны услышала она свои слова, обращенные к Бену.
— Буду рад, — улыбнулся он. — Тем более что Сара Энн, наверное, давно уже проснулась.
Элизабет посмотрела, как ловко, привычно Бен расседлывает своего Бейли, как дает ему немного остыть, прежде чем становиться в стойло. Из жокейской она принесла две щетки, дала одну из них Бену, сама вооружилась второй. Затем молча, сосредоточенно принялась тереть коня, стараясь не останавливать свой взгляд на сильных руках Бена, скользивших по шерсти совсем близко от ее рук.
За работой он начал насвистывать мелодию — красивую, но очень грустную.
— Что это за песня? — спросила Элизабет, дождавшись, пока Бен досвистит до конца.
— Лорена, — ответил он. — Мы пели ее во время войны, и она стала для нас чем-то вроде гимна.
Он негромко запел. Голос у него был не сильный, но красивого тембра. Элизабет поразилась чистой, наивной чувственностью этих простых, бесхитростных слов.
Уходят годы прочь, Лорена,
Засыпал первый снег кусты,
И звезды в эту ночь, Лорена,
Блестят как снежные цветы…
— Изумительно, — сказала она.
— Я тоже очень люблю эту песню, — откликнулся Бен. — Вы даже не представляете, сколько раз я слышал ее. Кто-то сказал, что война на девяносто девять процентов состоит из ожидания и лишь на один процент из настоящей схватки. Песня облегчает ожидание боя. Правда, жестокости схватки и она не в состоянии облегчить.
Элизабет не могла себе представить, что такой человек, как Бен, может бояться чего-либо. Или кого-либо.
— Вы любили когда-нибудь? — спросила она. Своей песней он разжег ее любопытство.
— Однажды, — сказал Бен. — Однажды я думал, что люблю. И думал, что она тоже любит.
Он сказал это грустно, но не зло, и Элизабет рискнула спросить:
— И что же случилось?
— Она не захотела выйти замуж за калеку, — просто пояснил он.
Элизабет широко раскрыла глаза.
— Она оказалась просто дурой.
Его руки вновь принялись чистить шею коня.
— Не знаю, — задумчиво произнес он. — Доктора сказали, что я могу потерять ногу. Я не мог осуждать ее.
А Элизабет могла. Теперь ей стало понятно, почему он с таким недоверием относится к женщинам. Хорошенькое, должно быть, у него мнение о них!
— А что стало с нею?
— Вышла замуж за банкира.
— А вы вернулись на войну?
— Служил при штабе. С раненой ногой уже не повоюешь.
— Но вы могли бы уйти в отставку, уехать домой.
— Мог, — согласился он, — но у меня оставалось еще дело на войне.
— Какое?
— Я должен был разыскать кое-кого, — он закончил работу и накинул на Бейли теплую попону. — Пора пойти взглянуть, как там Сара Энн, — сказал он.
Время вопросов и ответов закончилось. Больше он ничего сегодня не скажет. Возможно, он уже жалеет и о том, что успел рассказать.
— Вы тоже идете в дом? — спросил Бен у Элизабет.
Она покачала головой.
— Мне нужно сначала поговорить с Каллумом.
— Значит, увидимся за обедом.
Но ей вовсе не хотелось встречаться с ним за столом.
Не хотелось снова окунуться в напряженную атмосферу, царившую в доме.
— Не знаю, — неуверенно сказала она.
— Сара Энн будет скучать без вас. «А вы не будете скучать без меня?» — захотелось спросить Элизабет. Но она не спросила. Не смогла.
— Передайте ей привет, — сказала она. — Сара Энн украсила нашу сегодняшнюю прогулку. Поблагодарите ее от меня.
Бен ничего не сказал и молча покинул конюшню, оставив Элизабет еще более одинокой и смущенной, чем когда-либо.
А Бен по дороге молча проклинал себя. Вот идиот! Ну зачем, спрашивается, он рассказал Элизабет о Клэр? Зачем стал петь эту дурацкую песенку? И как только она взбрела ему на ум?
Что же получается? Он изо всех сил стремится к тому, чтобы сохранить дистанцию между собой и Элизабет, а сам пробивает в этой стене брешь! И как получилось, что за несколько коротких минут, пока они ухаживали за Бейли, он почувствовал такую близость, такую тягу к этой женщине?
Чувство к Элизабет доставляло Бену боль, но, как это ни удивительно, он не хотел бежать от него, напротив. Едва расставшись с этой женщиной, он уже начинал тосковать в ожидании новой встречи. Словно пелена спала с его глаз, и Бен понял, что именно этого чувства так не хватало ему в жизни.
Эта привязанность к Элизабет пугала Бена. Он не в силах был сопротивляться этому чувству, оно манило, затягивало его в свою сеть, он хотел упиваться им, купаться в нем.
Но…
Но если он еще больше сблизится с Элизабет — может ли он быть уверен в том, что она не обманет его доверия? Не получится ли так, что она просто воспользуется Беном для того, чтобы добиться своего?
А нового предательства его сердце не выдержит.
Бен вспомнил, как это было в последний раз. Тогда он на долгие месяцы выпал из жизни, с головой утонув в бутылке.
Но опять перед Беном вставали нежные, прекрасные глаза Элизабет, и он вновь и вновь удивлялся тому, как долго отказывал своему сердцу в том, к чему оно так пылко стремилось.
14.
Бен мрачно осматривал хранящиеся в гардеробе наряды для официальных приемов, сохранившиеся от последних маркизов Калхолма.
До объявленного Барбарой сэлдиша оставалось четыре дня, а у него до сих пор не было подходящего костюма. Да не было, по правде сказать, и желания обзаводиться одеждой, которую он наденет всего лишь один-два раза. Вот тогда Элизабет и настояла на том, чтобы Бен взглянул на гардероб, оставшийся от последних хозяев Калхолма.
Полотняные рубашки, строгие сюртуки, белые пояса, килты — мужские шотландские юбки — клетчатые, повторяющие цветовую гамму родового герба Гамильтонов. И — ни малейшего намека на нормальные брюки.
Бен вынул из гардероба килт и внимательно рассмотрел эту чертову юбку. Сзади, за его спиной, в молчаливом ожидании застыл дворецкий. Губы старика были осуждающе поджаты. Бен знал, что Дункану не по сердцу многие привычки американского гостя. И больше всего дворецкому не нравилось то, что тот отказался от персонального слуги.
— И как вы только можете это носить? — спросил Бен.
На самом деле, ему не интересно было знать, как это носят. А что такое килт, он знал и без дворецкого. Традиционная, можно сказать, обожествляемая национальная одежда, предмет гордости любого шотландца. Запрещенный после войны сорок пятого года англичанами, но возвращенный к жизни под влиянием романтических книг Вальтера Скотта в начале девятнадцатого века килт стал неотъемлемой частью шотландской культуры.
О господи, что же ему делать? Остаться в своем, привычном американском наряде? Но тогда он будет выглядеть еще больше чужаком, пришельцем. А допустить этого нельзя — прежде всего из-за Сары Энн.
Бен покосился на килт с опаской, словно на гремучую змею.
— Лорд Джейми был пониже вас ростом, — заметил Дункан. — Но, пожалуй, ближе к вам по размерам, чем остальные.
Он подошел ближе и вынул новую шерстяную змею — из красно-голубой шотландки — и почтительно развернул ее на всю длину.
— Чтобы примерить это, вам следует раздеться, сэр.
Бен не был застенчивым мужчиной. Этому научила его война, да и те годы, что он провел вместе со своими товарищами-полицейскими. Но сейчас, когда нужно было раздеться для того, чтобы примерить этот клетчатый кошмар, Бен вдруг почувствовал себя униженным.
Но, черт побери, если он останется в Шотландии, ему волей или неволей придется привыкать к этой штуке.
Мысль охладила его. А ведь, пожалуй, мысленно он уже готов к тому, чтобы остаться.
Ошеломленный этим открытием, неожиданным для самого себя, Бен стянул брюки, панталоны и приготовился к примерке. Дворецкий показал ему, как следует застегивать килт. Складочки сзади, «фартучек» спереди…
Наконец Дункан осмотрел Бена со всех сторон и кивнул:
— Неплохо.
Бену так не казалось. В этой дурацкой юбке он чувствовал себя голым.
— А что вы носите под этим? Уж, разумеется, не панталоны.
Старый дворецкий покосился на Бена так, словно тот совершил святотатство.
— Ничего, разумеется.
— Ничего? — Бену показалось, что он ослышался.
— Ничего, — твердо повторил дворецкий.
— И вам… э-э-э… не бывает холодно?
На лице старика появилось подобие улыбки.
— Шотландец не знает, что такое холод. А на битву идет вовсе обнаженным.
— Не иначе, как для того, чтобы еще до боя повергнуть врагов в панику, — предположил Бен.
— Конечно, — ответил Дункан и сделал попытку улыбнуться пошире.
Он улыбнулся, а Бен поморщился.
— Надо будет запомнить это.
Затем он обернулся и посмотрел на свое отражение в зеркале. Ему хотелось увидеть, выглядит ли он на самом деле так же нелепо, как и чувствует себя. И как он будет смотреться перед сотней гостей в этом… этой юбке. М-да… Однако, как ни крути, а выбора у него не было.
Бен походил немного по комнате, привыкая к новым ощущениям. Проклятая юбка. Да еще к тому же — с покойника. Какого черта он все это делает?
И что подумает о нем Элизабет?
Хм-м… А почему его это так заботит?
Делая третий круг по комнате, Бен вдруг поймал себя на мысли — почему мужчины всю жизнь ходят только в брюках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46