маленькая ванная
Я учусь, и они терпеливо наблюдают за моими стараниями.
Не знаю, как описать этих странных и необычных людей. Несмотря на всю их первобытность, они не так уж просты. В Сиднее я, как и остальные, считал туземцев диким народом с примитивной культурой, но теперь, живя среди них, понимаю, что все мы заблуждались. Их жизнь подчиняется системе правил, возможно, более стройной, чем наша. С детства их учат послушанию, а тех, кто осмеливается перечить, наказывают. Закон здесь один для всех, и все люди представляют одинаковую ценность.
Я среди них чужой, и они обращаются со мной как с неразумным ребенком, но я очень стараюсь скорее научиться всему необходимому и поэтому не вызываю у них гнева или раздражения. Их обычаи я нахожу полными бесконечного очарования и постараюсь по возможности больше писать в этом дневнике о местной культуре. Мой запас чернил заканчивается, но я нашел им замену – некое красящее вещество, получаемое из коры определенных деревьев. Раздобыть же перо при здешнем изобилии птиц не составляет труда.
День шестидесятый.
Я достиг некоторых успехов в изучении языка и постепенно завожу друзей среди туземцев. Старый Бининувуи, похоже, относится ко мне, с одной стороны, как к сыну, с другой – как к забавному животному. С каждым днем я узнаю все больше нового и все успешнее мне удается следовать обычаям племени.
Туземцы, которых я видел в Сиднее и его окрестностях, жили преимущественно оседло, однако я обнаружил, что по натуре они кочевники и остаются на одном месте только до того момента, пока местность, где они охотятся и собирают плоды природы, им что-то приносит, а затем перебираются на другую территорию. Из-за этих частых перемещений они не строят постоянных жилищ и, если погода портится, просто воздвигают укрытия. Когда начинает дуть ветер – а он здесь бывает очень свирепым, – жилища быстро сооружаются из ветвей деревьев, а дыры затыкаются травой или соломой. Чтобы такую постройку не снесло ветром, используют камни либо просто привязывают хижину лианами к стволу дерева.
На прошлой неделе мы встретились с другим племенем. Не обошлось без громких криков и угрожающих потрясаний копьями, но все же кровопролития удалось избежать. Насколько позволило мое ограниченное знание языка, я понял, что шел спор по поводу каких-то территорий.
По характеру аборигены в большинстве своем миролюбивы, однако и у них случаются стычки, иногда даже между женщинами, которые в драке не менее отчаянны, чем мужчины. Я оказался свидетелем драки двух женщин, когда одна из них покалечила другую заостренной палкой, которой обычно выкапывают батат, составляющий основу их рациона. Такой палкой можно убить человека.
Пища туземцев весьма разнообразна: они едят все, что попадается на их пути. Мужчины охотятся на кенгуру, эму, опоссумов, коала, различных птиц и ловят рыбу, когда оказываются у воды. Кроме того, они едят всяких насекомых и гусениц, которые у них считаются деликатесом. Женщины собирают растительную пищу: семена, орехи, ягоды, корешки, клубни и добывают сердцевину пальм. Основным продуктом питания туземцев является своеобразный хлеб. Это запеченные в золе лепешки из пресного теста, приготовленного из различных размолотых семян, смешанных с водой. Должен признаться: мне потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к их пище.
Теперь я хотя бы частично овладел их языком и даже понимаю кое-что из тех историй, которые они рассказывают по вечерам у костров. Насколько я понял, все они верят в добрых и злых духов и в волшебство. Они считают священными определенных животных и птиц, некоторые деревья или даже целые рощи, кое-какие камни. В нашем племени есть маг, или колдун, который всегда располагается на некотором расстоянии от основного лагеря. Считается, что он очень силен в своем деле, и поэтому пользуется всеобщим уважением. Колдун носит древний амулет, который мне не довелось увидеть. Именно этот амулет и издает тот устрашающий раскатистый рев, который я когда-то слышал. Когда я слышу этот звук, я четко осознаю расстояние, отделяющее меня от мира, называемого цивилизованным, и у меня возникает непреодолимое желание молиться, только я не знаю, какому Богу.
Туземцы верят во что-то, что они называют «мир видений», в котором смешиваются прошлое, настоящее и будущее. Эти видения для них очень важны. Они верят, что с помощью видения можно материализовать все что угодно, даже детей. Это единственное племя из всех, о которых я слышал, где половые отношения никак не связывают с зачатием. Просто поразительно!
Удивительны также их рисунки, выполненные в весьма необычной манере и обладающие своеобразной строгой красотой. Туземцы выцарапывают сложнейшие узоры на камне и коре, а также рисуют и вырезают орнаменты на своем оружии. Из музыкальных инструментов здесь больше всего распространены очень длинные трубки, издающие громкий, пронзительный звук. Обычно они звучат в паре с «ударными инструментами», представляющими собой, например, два куска твердого дерева, которыми постукивают друг о друга. Под музыку люди с удовольствием танцуют и поют. Они часто устраивают праздники, называемые корробори. Еще туземцы любят игры, которых у них, по-видимому, очень много.
Короче говоря, несмотря на то что много сил уходит на охоту и добычу пропитания, у них еще остается достаточно времени на то, чтобы наслаждаться музыкой, танцами, пересказыванием историй и рисованием. Хотел бы я сказать то же самое о простом человеке в Англии!
Вчера мы пришли на берег большого озера, несомненно, того самого, которое я искал вначале. Это место, очевидно, хорошо знакомо туземцам. Похоже было, что они возвращаются домой после долгого отсутствия. Племя явно намерено задержаться здесь на некоторое время, так как все дружно взялись за строительство, так сказать, полустационарных хижин.
День сто двадцатый.
Как были бы шокированы моя семья и друзья из Лондона, если бы увидели, каков я сейчас! У меня выросла борода, кожа потемнела от солнца, а одежда износилась до такой степени, что на мне осталась лишь набедренная повязка наподобие той, что носят мои спасители. Вероятно, с большого расстояния меня можно принять за одного из аборигенов. Моя прежняя жизнь так далеко ушла в прошлое, что я редко вспоминаю о ней и больше не могу вызвать в памяти лица жены и детей. Но тем не менее, хотя это и может показаться странным, я не чувствую себя несчастным. Теперь, когда я привык к физическим тяготам моей новой жизни, я нахожу в ней определенную прелесть и покой.
Бининувуи научил меня пользоваться копьем и еще одним очень странным орудием, которое они называют бумерангом. Этот бумеранг представляет собой серповидный кусок дерева и имеет способность при умелом броске возвращаться к хозяину. С помощью своих новых приятелей я изготовил оружие и инструменты, которые должны быть у каждого мужчины племени. Следует признаться, что, обзаведясь всем необходимым, я почувствовал себя мужчиной в полном смысле этого слова.
В нашем обществе все свое имущество нужно носить при себе, поэтому оно сводится к самому необходимому. Для мужчины это копье и праща, сетка для дичи, один или два бумеранга, каменный нож, бурдюк для воды, сделанный из шкуры опоссума или желудка кенгуру, и заветный мешочек с личными вещами. Там помещаются обычно смола для жевания, бечевка, пчелиный воск, сухожилия, а также заостренные костяные или каменные наконечники для копья, камень для заточки кости, украшения из перьев для волос, желто-коричневая краска для разрисовки тела и, конечно же, магические талисманы для защиты и помощи.
У туземцев существует одна привычка, которая поначалу показалась мне особенно странной. Заключается она в том, что копье носят ногой. Передвигаясь, человек постоянно должен быть готов к встрече с опасностью или к неожиданному нападению. Через правое плечо у него перекинута сетка для дичи, и в этой же руке он держит щит и пращу. Дубинки, бумеранги и каменный топор обычно заткнуты за пояс, мешок из шкуры опоссума и мешочек с личными вещами тоже привязаны к поясу. Горящую головню, представляющую собой кусок плотной древесины, которая может медленно тлеть в течение многих часов, и острый нож обычно затыкают в повязку на голове. Копье же зажимают большим и соседним пальцами ноги и таким образом волочат его по земле, при этом правая рука остается свободной, чтобы при необходимости быстро схватить нужное оружие.
Мужчины племени – великолепные охотники и следопыты, и если дичь в этих местах водится, они непременно ее добудут. Я наблюдал, как несколько человек бросали копья. С расстояния сорока пяти – пятидесяти пяти метров они никогда не промахиваются, даже если цель быстро движется.
Несмотря на то что я учусь владеть оружием, они все же не позволяют мне охотиться вместе с ними. Так как все в племени – от мала до велика – должны трудиться, меня отправили на работы, которые выполняют женщины, дети и старики. Я решил выяснить, почему со мной так поступили, ведь мальчикам, достигшим определенного возраста, разрешается участвовать в охоте, и узнал: дело в том, что я не прошел обряд инициации. Сейчас несколько юношей ожидают этой церемонии, и я намерен обратиться к Бининувуи и просить его разрешения присоединиться к ним, несмотря на то что уже давно вышел из того возраста, когда принимают посвящение.
День сто двадцать второй.
Бининувуи согласен. Я буду посвящен. Мне дали понять, что церемония таинственна и священна и что к ней нужно относиться с почтением. Кажется, Бининувуи доволен. Вечером в лагере вокруг костров звучало много смеха и шуток, как я подозреваю, в основном в мой адрес. Племя сочло очень забавным, что мужчина моего возраста должен пройти через эту церемонию, но их шутки были абсолютно беззлобны. Я жду этого события с воодушевлением и, не стану отрицать, с долей трепета.
День сто тридцатый.
Несколько дней назад меня и подростков, готовившихся к посвящению, отвели в буш, чтобы убедиться в нашем мужестве и послушании, а также в знании священного ритуала и обычаев племени. Также мы должны были поклясться хранить в секрете таинство обряда от непосвященных. Невозможно описать те чувства, которые переполняли меня, когда после окончания церемонии инициации я вернулся в лагерь полноправным членом племени. Корробори продолжалось еще долго, я плясал и распевал вместе с остальными и ощущал покой в душе и единство со всей Вселенной.
День сто сорок восьмой.
Пишу и не верю собственным словам на листе бумаги. Бининувуи сообщил, что мне должны дать жену из племени, и я согласился.
Это – отступление от правил. Обычно о женитьбе договариваются, еще когда девочка находится на руках у матери. При достижении брачного возраста, а он наступает, очевидно, с наступлением половой зрелости, девушку просто отводят к ее мужу. Период ухаживаний здесь полностью отсутствует.
Нурина, молодая женщина, моя будущая жена, осталась вдовой. Ее мужа убили несколько дней назад, когда на группу охотников напало чужое племя. Так или иначе, Нурине теперь нужен муж, а так как я единственный взрослый мужчина, у которого нет жены, Бининувуи отдал ее мне.
Нужно сознаться, до сих пор мне остро не хватало женщины. Но я даже не подумал без разрешения вступить в какие бы то ни было отношения с аборигенкой, видимо, в силу преобладания внутренней дисциплины над первобытными потребностями.
Нурина молода, я полагаю, ей немного больше двадцати, и по-своему привлекательна. У нее упругое, крепкое тело, пропорциональная фигура, сияющие глаза и нежная, добрая улыбка. Если каким-то чудом эти страницы когда-нибудь попадут к моей семье в Англии, я надеюсь, мои родные поймут и простят меня. Если я взялся честно рассказывать свою историю, значит, не имею права ничего утаивать.
День четыреста двадцатый.
Эта запись будет последней, потому что в моем дневнике это последняя страница. Я специально берег ее до того момента, когда в моей жизни произойдет что-то особенное. И сегодня этот день настал.
У меня есть сын!
Он родился сегодня утром, как раз с восходом солнца – хорошее предзнаменование! – и я дал ему имя Джон. Нурина в отличие от английских женщин родила его легко и, очевидно, почти без боли. Она верит, что Джон был зачат в тот день, когда я посетил священную рощу. Будто бы там я нашел дух ребенка и направил его в ее чрево. Но я-то знаю, что он моя плоть и кровь, и мое сердце замирает от любви к сыну.
Он красивый малыш, довольно светлокожий, и, кажется, унаследовал лучшие черты обоих родителей. Я смотрю на него, припавшего к материнской груди, и стараюсь угадать, что приготовила для него судьба. Надеюсь, он останется со своим народом, который его примет и позаботится о нем. Я ведь знаю, как жестоки могут быть люди белой расы к тем, у кого смешанная кровь. Но все же, когда он достаточно подрастет, я научу своего сына говорить, читать и писать по-английски. Если этот мир изменится – а я думаю, что в будущем это обязательно должно произойти, – то эти знания, возможно, ему пригодятся.
Сейчас я закрою свой дневник и положу его в мешок из желудка кенгуру. Он предохранит его от стихий, и моя исповедь останется невредимой. Я собирался уничтожить этот дневник, но рука не поднимается. Быть может, в один прекрасный день он пригодится кому-то из историков, чтобы лучше понять тех людей, которые стали моим народом.
Питер Майерс».
Часть вторая
Июль 1800 года
Мы плыли с дальних берегов,
мы подошли к причалу –
Ни фейерверк, ни барабан,
увы, нас не встречали.
Мы – патриоты как один,
бродяги-бедолаги.
Мы родину покинули,
но для ее же блага.
(Приписывается Джорджу Бэррингтону, презренному карманному воришке, актеру и поэту, сосланному в Новый Южный Уэльс и впоследствии получившему свободу от губернатора Филлипа и ставшему старшим констеблем Парраматты.)
Глава 8
Хоуп сердилась. Она сердилась на себя за свои слезы, сердилась на Котти за то, что он был их причиной. Считая себя вполне взрослой в свои четырнадцать лет, она понимала, что ей уже не пристало плакать, но все же чувствовала, что у нее есть для этого все основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Не знаю, как описать этих странных и необычных людей. Несмотря на всю их первобытность, они не так уж просты. В Сиднее я, как и остальные, считал туземцев диким народом с примитивной культурой, но теперь, живя среди них, понимаю, что все мы заблуждались. Их жизнь подчиняется системе правил, возможно, более стройной, чем наша. С детства их учат послушанию, а тех, кто осмеливается перечить, наказывают. Закон здесь один для всех, и все люди представляют одинаковую ценность.
Я среди них чужой, и они обращаются со мной как с неразумным ребенком, но я очень стараюсь скорее научиться всему необходимому и поэтому не вызываю у них гнева или раздражения. Их обычаи я нахожу полными бесконечного очарования и постараюсь по возможности больше писать в этом дневнике о местной культуре. Мой запас чернил заканчивается, но я нашел им замену – некое красящее вещество, получаемое из коры определенных деревьев. Раздобыть же перо при здешнем изобилии птиц не составляет труда.
День шестидесятый.
Я достиг некоторых успехов в изучении языка и постепенно завожу друзей среди туземцев. Старый Бининувуи, похоже, относится ко мне, с одной стороны, как к сыну, с другой – как к забавному животному. С каждым днем я узнаю все больше нового и все успешнее мне удается следовать обычаям племени.
Туземцы, которых я видел в Сиднее и его окрестностях, жили преимущественно оседло, однако я обнаружил, что по натуре они кочевники и остаются на одном месте только до того момента, пока местность, где они охотятся и собирают плоды природы, им что-то приносит, а затем перебираются на другую территорию. Из-за этих частых перемещений они не строят постоянных жилищ и, если погода портится, просто воздвигают укрытия. Когда начинает дуть ветер – а он здесь бывает очень свирепым, – жилища быстро сооружаются из ветвей деревьев, а дыры затыкаются травой или соломой. Чтобы такую постройку не снесло ветром, используют камни либо просто привязывают хижину лианами к стволу дерева.
На прошлой неделе мы встретились с другим племенем. Не обошлось без громких криков и угрожающих потрясаний копьями, но все же кровопролития удалось избежать. Насколько позволило мое ограниченное знание языка, я понял, что шел спор по поводу каких-то территорий.
По характеру аборигены в большинстве своем миролюбивы, однако и у них случаются стычки, иногда даже между женщинами, которые в драке не менее отчаянны, чем мужчины. Я оказался свидетелем драки двух женщин, когда одна из них покалечила другую заостренной палкой, которой обычно выкапывают батат, составляющий основу их рациона. Такой палкой можно убить человека.
Пища туземцев весьма разнообразна: они едят все, что попадается на их пути. Мужчины охотятся на кенгуру, эму, опоссумов, коала, различных птиц и ловят рыбу, когда оказываются у воды. Кроме того, они едят всяких насекомых и гусениц, которые у них считаются деликатесом. Женщины собирают растительную пищу: семена, орехи, ягоды, корешки, клубни и добывают сердцевину пальм. Основным продуктом питания туземцев является своеобразный хлеб. Это запеченные в золе лепешки из пресного теста, приготовленного из различных размолотых семян, смешанных с водой. Должен признаться: мне потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к их пище.
Теперь я хотя бы частично овладел их языком и даже понимаю кое-что из тех историй, которые они рассказывают по вечерам у костров. Насколько я понял, все они верят в добрых и злых духов и в волшебство. Они считают священными определенных животных и птиц, некоторые деревья или даже целые рощи, кое-какие камни. В нашем племени есть маг, или колдун, который всегда располагается на некотором расстоянии от основного лагеря. Считается, что он очень силен в своем деле, и поэтому пользуется всеобщим уважением. Колдун носит древний амулет, который мне не довелось увидеть. Именно этот амулет и издает тот устрашающий раскатистый рев, который я когда-то слышал. Когда я слышу этот звук, я четко осознаю расстояние, отделяющее меня от мира, называемого цивилизованным, и у меня возникает непреодолимое желание молиться, только я не знаю, какому Богу.
Туземцы верят во что-то, что они называют «мир видений», в котором смешиваются прошлое, настоящее и будущее. Эти видения для них очень важны. Они верят, что с помощью видения можно материализовать все что угодно, даже детей. Это единственное племя из всех, о которых я слышал, где половые отношения никак не связывают с зачатием. Просто поразительно!
Удивительны также их рисунки, выполненные в весьма необычной манере и обладающие своеобразной строгой красотой. Туземцы выцарапывают сложнейшие узоры на камне и коре, а также рисуют и вырезают орнаменты на своем оружии. Из музыкальных инструментов здесь больше всего распространены очень длинные трубки, издающие громкий, пронзительный звук. Обычно они звучат в паре с «ударными инструментами», представляющими собой, например, два куска твердого дерева, которыми постукивают друг о друга. Под музыку люди с удовольствием танцуют и поют. Они часто устраивают праздники, называемые корробори. Еще туземцы любят игры, которых у них, по-видимому, очень много.
Короче говоря, несмотря на то что много сил уходит на охоту и добычу пропитания, у них еще остается достаточно времени на то, чтобы наслаждаться музыкой, танцами, пересказыванием историй и рисованием. Хотел бы я сказать то же самое о простом человеке в Англии!
Вчера мы пришли на берег большого озера, несомненно, того самого, которое я искал вначале. Это место, очевидно, хорошо знакомо туземцам. Похоже было, что они возвращаются домой после долгого отсутствия. Племя явно намерено задержаться здесь на некоторое время, так как все дружно взялись за строительство, так сказать, полустационарных хижин.
День сто двадцатый.
Как были бы шокированы моя семья и друзья из Лондона, если бы увидели, каков я сейчас! У меня выросла борода, кожа потемнела от солнца, а одежда износилась до такой степени, что на мне осталась лишь набедренная повязка наподобие той, что носят мои спасители. Вероятно, с большого расстояния меня можно принять за одного из аборигенов. Моя прежняя жизнь так далеко ушла в прошлое, что я редко вспоминаю о ней и больше не могу вызвать в памяти лица жены и детей. Но тем не менее, хотя это и может показаться странным, я не чувствую себя несчастным. Теперь, когда я привык к физическим тяготам моей новой жизни, я нахожу в ней определенную прелесть и покой.
Бининувуи научил меня пользоваться копьем и еще одним очень странным орудием, которое они называют бумерангом. Этот бумеранг представляет собой серповидный кусок дерева и имеет способность при умелом броске возвращаться к хозяину. С помощью своих новых приятелей я изготовил оружие и инструменты, которые должны быть у каждого мужчины племени. Следует признаться, что, обзаведясь всем необходимым, я почувствовал себя мужчиной в полном смысле этого слова.
В нашем обществе все свое имущество нужно носить при себе, поэтому оно сводится к самому необходимому. Для мужчины это копье и праща, сетка для дичи, один или два бумеранга, каменный нож, бурдюк для воды, сделанный из шкуры опоссума или желудка кенгуру, и заветный мешочек с личными вещами. Там помещаются обычно смола для жевания, бечевка, пчелиный воск, сухожилия, а также заостренные костяные или каменные наконечники для копья, камень для заточки кости, украшения из перьев для волос, желто-коричневая краска для разрисовки тела и, конечно же, магические талисманы для защиты и помощи.
У туземцев существует одна привычка, которая поначалу показалась мне особенно странной. Заключается она в том, что копье носят ногой. Передвигаясь, человек постоянно должен быть готов к встрече с опасностью или к неожиданному нападению. Через правое плечо у него перекинута сетка для дичи, и в этой же руке он держит щит и пращу. Дубинки, бумеранги и каменный топор обычно заткнуты за пояс, мешок из шкуры опоссума и мешочек с личными вещами тоже привязаны к поясу. Горящую головню, представляющую собой кусок плотной древесины, которая может медленно тлеть в течение многих часов, и острый нож обычно затыкают в повязку на голове. Копье же зажимают большим и соседним пальцами ноги и таким образом волочат его по земле, при этом правая рука остается свободной, чтобы при необходимости быстро схватить нужное оружие.
Мужчины племени – великолепные охотники и следопыты, и если дичь в этих местах водится, они непременно ее добудут. Я наблюдал, как несколько человек бросали копья. С расстояния сорока пяти – пятидесяти пяти метров они никогда не промахиваются, даже если цель быстро движется.
Несмотря на то что я учусь владеть оружием, они все же не позволяют мне охотиться вместе с ними. Так как все в племени – от мала до велика – должны трудиться, меня отправили на работы, которые выполняют женщины, дети и старики. Я решил выяснить, почему со мной так поступили, ведь мальчикам, достигшим определенного возраста, разрешается участвовать в охоте, и узнал: дело в том, что я не прошел обряд инициации. Сейчас несколько юношей ожидают этой церемонии, и я намерен обратиться к Бининувуи и просить его разрешения присоединиться к ним, несмотря на то что уже давно вышел из того возраста, когда принимают посвящение.
День сто двадцать второй.
Бининувуи согласен. Я буду посвящен. Мне дали понять, что церемония таинственна и священна и что к ней нужно относиться с почтением. Кажется, Бининувуи доволен. Вечером в лагере вокруг костров звучало много смеха и шуток, как я подозреваю, в основном в мой адрес. Племя сочло очень забавным, что мужчина моего возраста должен пройти через эту церемонию, но их шутки были абсолютно беззлобны. Я жду этого события с воодушевлением и, не стану отрицать, с долей трепета.
День сто тридцатый.
Несколько дней назад меня и подростков, готовившихся к посвящению, отвели в буш, чтобы убедиться в нашем мужестве и послушании, а также в знании священного ритуала и обычаев племени. Также мы должны были поклясться хранить в секрете таинство обряда от непосвященных. Невозможно описать те чувства, которые переполняли меня, когда после окончания церемонии инициации я вернулся в лагерь полноправным членом племени. Корробори продолжалось еще долго, я плясал и распевал вместе с остальными и ощущал покой в душе и единство со всей Вселенной.
День сто сорок восьмой.
Пишу и не верю собственным словам на листе бумаги. Бининувуи сообщил, что мне должны дать жену из племени, и я согласился.
Это – отступление от правил. Обычно о женитьбе договариваются, еще когда девочка находится на руках у матери. При достижении брачного возраста, а он наступает, очевидно, с наступлением половой зрелости, девушку просто отводят к ее мужу. Период ухаживаний здесь полностью отсутствует.
Нурина, молодая женщина, моя будущая жена, осталась вдовой. Ее мужа убили несколько дней назад, когда на группу охотников напало чужое племя. Так или иначе, Нурине теперь нужен муж, а так как я единственный взрослый мужчина, у которого нет жены, Бининувуи отдал ее мне.
Нужно сознаться, до сих пор мне остро не хватало женщины. Но я даже не подумал без разрешения вступить в какие бы то ни было отношения с аборигенкой, видимо, в силу преобладания внутренней дисциплины над первобытными потребностями.
Нурина молода, я полагаю, ей немного больше двадцати, и по-своему привлекательна. У нее упругое, крепкое тело, пропорциональная фигура, сияющие глаза и нежная, добрая улыбка. Если каким-то чудом эти страницы когда-нибудь попадут к моей семье в Англии, я надеюсь, мои родные поймут и простят меня. Если я взялся честно рассказывать свою историю, значит, не имею права ничего утаивать.
День четыреста двадцатый.
Эта запись будет последней, потому что в моем дневнике это последняя страница. Я специально берег ее до того момента, когда в моей жизни произойдет что-то особенное. И сегодня этот день настал.
У меня есть сын!
Он родился сегодня утром, как раз с восходом солнца – хорошее предзнаменование! – и я дал ему имя Джон. Нурина в отличие от английских женщин родила его легко и, очевидно, почти без боли. Она верит, что Джон был зачат в тот день, когда я посетил священную рощу. Будто бы там я нашел дух ребенка и направил его в ее чрево. Но я-то знаю, что он моя плоть и кровь, и мое сердце замирает от любви к сыну.
Он красивый малыш, довольно светлокожий, и, кажется, унаследовал лучшие черты обоих родителей. Я смотрю на него, припавшего к материнской груди, и стараюсь угадать, что приготовила для него судьба. Надеюсь, он останется со своим народом, который его примет и позаботится о нем. Я ведь знаю, как жестоки могут быть люди белой расы к тем, у кого смешанная кровь. Но все же, когда он достаточно подрастет, я научу своего сына говорить, читать и писать по-английски. Если этот мир изменится – а я думаю, что в будущем это обязательно должно произойти, – то эти знания, возможно, ему пригодятся.
Сейчас я закрою свой дневник и положу его в мешок из желудка кенгуру. Он предохранит его от стихий, и моя исповедь останется невредимой. Я собирался уничтожить этот дневник, но рука не поднимается. Быть может, в один прекрасный день он пригодится кому-то из историков, чтобы лучше понять тех людей, которые стали моим народом.
Питер Майерс».
Часть вторая
Июль 1800 года
Мы плыли с дальних берегов,
мы подошли к причалу –
Ни фейерверк, ни барабан,
увы, нас не встречали.
Мы – патриоты как один,
бродяги-бедолаги.
Мы родину покинули,
но для ее же блага.
(Приписывается Джорджу Бэррингтону, презренному карманному воришке, актеру и поэту, сосланному в Новый Южный Уэльс и впоследствии получившему свободу от губернатора Филлипа и ставшему старшим констеблем Парраматты.)
Глава 8
Хоуп сердилась. Она сердилась на себя за свои слезы, сердилась на Котти за то, что он был их причиной. Считая себя вполне взрослой в свои четырнадцать лет, она понимала, что ей уже не пристало плакать, но все же чувствовала, что у нее есть для этого все основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37